Падальщик

Самое удивительное, неподконтрольное происходит в животе там уже года три как кто-то появился. Этот кто-то там ждет, скучает, зовет. Он маленький, очень дорогой — и у него нет ключа от темницы, в которой он сидит.

Геня отцепила мочалку от колечка — лучик бриллианта в пупке был ее будущим маленьким человечком, его взглядом, обращенным в будущее; ее обещанием освободить его.

Эмоции, эмоции. Держись, девочка, есть всегда бюро усыновления.

Она добавила холодной воды и подставила под струю голову.

Нет, она не допускает, чтобы эмоции руководили ее жизнью (мыть волосы шампунем с мятой или с медом?) — с детства она склонялась не к эмоциям, а к точным наукам.

Ей вспомнился папа — он был физик и посвящал ей маленькой мало времени; она все время видела только его спину из-за приоткрытой двери, — широкий темный силуэт без головы в свете настольной лампы. Папа все писал какую-то дивную книгу про цифры. Но Геня знала способ превратить эту темную равнодушную спину без головы в веселого папу, который, сдвинув очки на лоб, посадит ее на колено, будет хвалить и пообещает сводить в зоопарк в воскресенье (хоть и не сводит). Для волшебного превращения нужно было так мало — принести из школы хорошую оценку по алгебре, стать лучшей в контрольной по физике, победить на конкурсе математических задач. Цифры и операции с точными значениями открывали путь к папиной улыбке, поцелую, вниманию, к его широким и добрым рукам. И маленькая Евгения старалась вовсю.

Школа была закончена с отличием по всем точным наукам К этому моменту, папа был по-прежнему любим, но цифры стали давать радость и свет уже помимо него, сами по себе, словно некие магические заклинания. О Гене все вокруг заговорили как о таланте, некоторые даже как о гении. На выпускном собрании только ее перед огромной толпой выпускников и родителей назвали «гордостью школы», «надеждой коммуны».

Геня вылезла из ванны, встала на круглый белый коврик пол лампой над зеркалом и принялась вытираться пахнущим лавандой полотенцем.

Тогда, на выпускном она тоже стояла в круге — в круге света прожектора, держа в руках золотую оливковую ветвь, мигая на огромный, полный людьми зал и едва удерживаясь, чтобы не заплакать от счастья. Оливковую ветвь вручили за всю пятидесятилетнюю историю школы всего семи ученикам — за исключительны е усердие и успехи в изучении наук. Папа сидел на первом ряду и посылал ей воздушные поцелуи. Она была лучшей, и за это ее любили. «Победить» стало для нее с тех пор означать «подучить любовь»; победить стало главным делом в ее жизни.

С целью победить она прожила до тридцати лет, периодически сменяя любивших ее любовников. Конечно, они любили ее, победительницу, больше, чем она любила их. Настоящая большая любовь была впереди; она представлялась ей неким сверх-призом в конце ее блистательной научной карьеры; большая любовь должна была прийти, когда будет достигнута критическая масса завоеваний. Геня будет стоять на пьедестале в лавровом венке, все человечество будет аплодировать ей, и некий Великий Судья вручит ей перевязанную ленточкой Большую Любовь.

Геня, осмотрелась по сторонам и не нашла фена. С намотанным на голову тюрбаном, запахнувшись в халат, она вышла из ванной и, стуча пятками по ковру, прошла в свою комнату.

Итак, она получила оливковую ветвь в школе под Фонтенбло, она с отличием окончила факультет физики в Сорбонне, в тридцать лет получила степень доктора наук на факультете прикладной физики в Стэнфорде. После учебы она три года работала в НАС А (как много иностранок приглашают после окончания университета работать в космическое агентство США?) Там она спланировала траекторию движения спутника, написала Для него программу и сама отслеживала его запуск и полет. Она знала пять языков программирования. Она говорила на четырех человеческих языках. Она…

Год назад она поехала домой в отпуск, в Париже зашла в Лувр и случайно увидела в античной коллекции статую «Победитель». У победителя не было рук и ног. У него не было головы. У него Не было члена. Победитель был глубокий инвалид.

Вдруг она осознала, что уже может заглянуть за вершину холма. Своей жизни, — и каково же было ее удивление и разочарование, когда она увидела, что Любви, той Большой Любви, которую она надеялась заслужить тем, что всегда и во всем была первой, Гам не оказалось. Был стадион, и он был пуст, и посреди него стоял пьедестал, куда она могла забраться и постоять на нем. И все.

Геня вдруг поняла, что шанс у таланта совершить нечто великое, достойное Большой Любви, настолько Мал, что вступить За него в борьбу может лишь человек, который готов плюнуть на эту якобы ожидаемую в конце Любовь, пожертвовать своим счастьем, единственно ради того интереса, который он испытывает к работе. Такому человеку все равно, победит он или нет. От этого понимания ей вдруг стало холодно и пусто, она поняла, что никогда не любила физику. Папа был далеко, а она заскучала по тому, кто бы заботился о ней и обещал сводить в зоопарк.

Подружки вдруг разом повыходили замуж и нарожали детей; темы их разговоров поменялись и стали ее раздражать. В университетах появились новые талантливые студенты, писавшие новые диссертации; в лабораториях НАСА каждый год планировали запуск новых спутников.

Полет жизни замедлялся, она летела уже не как ракета — все выше, ярче, — а парила на положенной ей высоте, словно планер — сегодня чуть выше, завтра чуть ниже, — рядом с многими достигшими такого же уровня жизнями. Тем временем, то и дело кто-то молодой с веселым грохотом стремительно проносился мимо в небесную высь, обдавая холодными брызгами не ее успеха и славы…

Что же, действовала она всегда решительно. Плюнув на физику, на престижную работу в НАСА, Геня взяла курс на любовь. Изучив внимательно те кластеры, в которых по миру наблюдалась наибольшая концентрация приемлемых потенциальных мужей, она остановилась на Вестминстерской Школе Бизнеса в Лондоне, — одной из престижнейших в мире. Поступить в школу для Гени не составило труда — отборочные тесты с аналитическими и математическими задачами, на которых срезалось 90 процентов поступающих, доктору физики показались шуткой — она набрала один из самых высоких баллов.

Дальше, как она предполагала, должны были вступить в игру законы больших чисел. Концентрация перспективных мужчин на квадратный метр школы была исключительно высока; общее сидение на лекциях, работа в группах, вечеринки и прочие разного рода мероприятия должны были дать обильный материал для наблюдений и окончательного отбора искомого мужчины — красивого, умного, богатого, желающего детей и водящего и зоопарк. Лишь только она его вычислит, она возьмет его — последнее она тогда считала делом техники.

Геня размотала тюрбан и принялась яростно вытирать волосы. Вспоминая свою былую самоуверенность, прикусила губу… да, техника подвела.

Было так: на первой же школьной вечеринке она легко и непринужденно подошла к двум симпатичным молодым людям, одетым в безукоризненный business casual[6], беседующим на диване за столиком. Элегантно и соблазнительно вильнув бедром, села радом с ними на пуфик, поправила волосы и с улыбкой — как ей показалось удачно и с юмором — продолжила последнюю услышанную в разговоре фразу. Вдруг… случилось неожиданное. Молодые люди посмотрели на нее с недоумением и холодной досадой. Она смутилась, не к месту засмеялась. Один из молодых людей очень вежливо объяснил ей, что ему с товарищем надо закончить частный разговор. Она поднялась с пуфика ни жива, ни мертва. Они геи? Им, правда, надо что-то обсудить? Громкий смех заставил ее обернуться. На пуфик плюхнулась сокурсница в открытом платье, на вид двадцати с небольшим лет. Раскрывая в улыбке рот и блестя перекрашенными ресницами, она по очереди игриво протянула молодым людям узкую ладошку. Молодые люди оживились и стали жать ей руку; один из них тут же принялся ей что-то рассказывать; другой, заметив, что девушка сидит на проходе, подвинулся на диване и предложил сесть рядом.

6

Дресс-код, означающий неформальный, но респектабельный, стильный вид