Страница 21 из 31
— Ты могла закричать, позвать людей! Он не увез бы тебя, если бы ты сама не захотела!
Это было такой очевидной истиной, что пленница не нашлась что ответить. Было ясно, что, использовав благоприятный момент, она отдалась молодому наместнику, ибо сама хотела этого.
— Мерзкое животное! — выругался хан. — Из твоей казни я устрою великую потеху! Я четвертую тебя на глазах твоих же сородичей, заперевшихся в крепости! А куски твоего грязного тела брошу собакам!
Он рассчитывал, что она все же станет умолять о пощаде. Он хотел этого, хотел видеть ее унижение, чтобы хоть как-то утолить нанесенную ему обиду. Но самолюбивая рабыня и здесь сохранила бесстрастие статуи. Кажется, ей было плохо. Уже не стесняясь своей наготы, она вдруг закрыла ладонями лицо и простонала — ее мучили не угрозы, а последствия ночной оргии...
— Будь ты проклята, дрянь! — в сердцах бросил Баты-хан. И решительно направился вон из шатра...
Глава 13. На топорах
Пленение молодого наместника вызвало волнение в стане его подданных. Приближенные Швейбана в тот же день направили послов к светлейшему. Те просили помиловать их начальника, ссылаясь на его молодость.
— Нет преданней тебе слуги, — говорили послы светлейшему. — Наместник любит тебя, готов за тебя хоть на смерть...
За Швейбана заступались все, в том числе и приближенные светлейшего. И казалось, что скандал должен был закончиться примирением. Действительно, повелитель проявлял принципиальность к нарушителям воинской дисциплины — трусам, мародерам, убийцам, но этот случай никак не подпадал под категорию преступных. В худшем случае светлейший мог выслать племянника в Орду.
Весь свой гнев подданные хана направили на девицу. Долина гудела, словно улей.
— На кол шлюху! — единодушно требовали воины, — Смерть грязной колдунье!
Как обычно, крайней в делах любви выставляли женщину. Всех удивляло и ужасно злило то, что наложница до сих пор жива! В шатер, куда ее вернули к сыну, летели камни и горящие поленья. Повсюду слышались грубые возгласы:
— Девка! Тебя следует отдать всем на утеху! А потом закопать в грязи!
Назревал бунт. Воины были уверены, что хан разделается с неверной... И только один слепой угадывал, что дело так просто не кончится. Особенно его беспокоило то, что светлейший отказывался поговорить с племянником.
В тот день, когда схватили молодого наместника, повелитель признался советнику:
— Гаденыш меня так оскорбил, что мне даже стыдно появляться на глаза воинам! Он обесчестил меня! Разве могу я простить?
Зная характер Баты-хана, Кара-Кариз не стал перечить. Он только учтиво предостерег:
— Береги тебя черный камень от неверных решений, мой повелитель. Прежде всего успокойся. Посмотри на случившееся как бы издали, с холодным сердцем. Представь, что прошло много лет. И сделай так, чтобы потом не каяться.
— О каком спокойствии ты твердишь, слепой?! Небось, подданные злорадствуют, смеются в шапку! Как я могу теперь рассчитывать на их преданность! Мальчишка сделал из меня посмешище! Единственное, что мне остается, — это убить гада! Смерть и только смерть!..
— Есть и другие возможности разрешить случившееся, — продолжал гнуть свою линию слепой. — Признай, повелитель, происшедшее не касается нарушения воинской дисциплины. Это житейское дело. И по большому счету, пустое. Когда-нибудь оно будет лишь смешить тебя. Поэтому не следует так спешить... Конечно, надо наказать Швейбана! Разжалуй его! Или вот: пусть кровью искупит свою вину!
— Я сам пущу ему кровь! — резко возразил светлейший. — Потому как это касается меня лично! И не смей меня уговаривать!.. Мне нанесли удар! И я должен ответить! Гаденыш посмел покуситься на мою гордость, гордость мужчины!
Сказав это, хан, сидевший в своем бесподобном кресле с высокой спинкой, даже простонал от негодования...
Добрую минуту затем продлилась тягостная пауза. Слепой первый прервал ее.
— Слушаю тебя, мой повелитель, и не узнаю, — с горечью признался он. — Откуда в тебе эта ретивость юноши? Гневаешься на своего родича, верного подданного из-за какой-то девки!.. Вспомни, сколько у тебя было их, этих девок! И ты всегда сохранял достоинство, оставался самим собой! Что случилось?.. Не верю, что ты воспылал ненавистью к племяннику. Причина твоего гнева в том, что эта девица околдовала тебя, напустила на тебя чары! Страшись, в тебе поселился злой дух!..
Угадав правду в словах слепого, Баты-хан не стал возражать. Вдобавок он нуждался в поддержке. Ему отчаянно хотелось выпутаться из положения, в котором он оказался.
Тем временем слепой продолжал:
— Больше того, отуманив тебя, она решила взяться за Швейбана! Бедняга места себе не находит — бегает в яме, как крыса перед наводнением! Он тоже очарован!.. Кто следующий? И будет ли этому конец?.. Змея затеяла разложить все твое войско! И она добьется своего, мы начнем убивать друг друга, если это сейчас же не остановить!.. Ее надо подкоптить сухим хворостом, как того требует обычай! Иначе она нас всех положит без стрел и пик!.. Надо освободиться от нее, мой повелитель! И как можно скорее!..
Все-таки слепой умел влиять на хана. Этот разговор можно было считать успешным хотя бы потому, что хан согласился встретиться с племянником.
В тот же день повелитель отправился к яме, куда еще утром посадили Швейбана.
Добрых четверть часа смотрел он сверху на спящего праведным сном племянника. Еще недавно светлейший не сомневался, что в будущем передаст свое войско именно Швейбану. Задумав покончить с карьерой военачальника, он намерен был осесть в Орде, занять место императора и посвятить себя сугубо мирным заботам, подобно Соломону. Убийства, кровь, сражения, пожары, разрушения городов — все это с недавнего времени стало вызывать у него отвращение. Он пресытился войной. Странно, но теперь, после стольких лет походов, снискав славу непобедимого, Баты-хан хотел обратного — строить города, развивать торговлю. Он сознавал, что на одной дани могущественное государство не взрастишь.
В новых планах повелителя Швейбану выпадала авторитетная роль. Светлейший всегда доверял племяннику... Он верил в его преданность до нынешней ночи. Потому-то и рассердился так, что не ожидал от него подобного коварства. «Змееныш, — глядя на спящего, опять начал распаляться гневом светлейший. — Я к нему с сердцем, а он, как гадина, кусать меня...» Всякое воспоминание о случившемся сейчас же вызывало у бедняги озлобление, желание разделаться с молодым родственником. И только какой-то голос не переставал твердить ему, что гневаться не следует, что измены не было, а имело место лишь ослепление двух молодых сердец. Хан с сожалением угадывал, что настоящая беда его в том, что прекрасная Эвелина никогда не ответит на его чувство. И злился, потому что не знал, как помочь себе...
Едва ли светлейший завидовал Швейбану. Он был в том возрасте, когда мужчина уже облачен мудростью и к молодым относится со снисхождением. Глядя на спящего, повелитель размышлял о том, как поступить...
Наконец он приказал, чтобы Швейбана разбудили. И как только указание было исполнено, воззрился на племянника глазами коршуна.
— Как ты посмел обидеть меня? — суровым голосом начал он допрос.
— Дядя, о добрейший из всех, у меня и в мыслях не было такого намерения! — сейчас же стал оправдываться несчастный. — Злой дух попутал! Эта девица — колдунья! Поверь, я только хотел проведать ее, посмотреть! Уж очень она понравилась мне тогда, когда я ее выбрал!.. Проезжал мимо — и заглянул. Я ушел бы — но она вдруг улыбнулась мне!.. Голова моя закружилась, а тело воспылало желанием!.. Эта дева хотела меня, дядя! Она даже не сопротивлялась!
— Улыбнулась, говоришь?..
— В ее улыбке я прочитал согласие, более того — просьбу, желание! Мне захотелось узнать, чего она хочет!
— И что ты узнал?
Молодой наместник, начав так бурно, неожиданно притих, съежился. Не умея лгать и изворачиваться, он боялся сказать лишнее, такое, что могло бы унизить повелителя. В свою очередь, хан, угадав, что сейчас услышит нечто важное, напряг свое внимание.