Посланник Аллаха

Некоторое время светлейший и пленница двигались молча. Чудесная наездница была занята своими мыслями. Баты-хана же мучила внезапно пробудившаяся ревность... Но позже, где-то на полпути, хан успокоился. Неожиданно он спросил:

— Красив, ничего не скажешь, правда?

— О чем вы, мой господин? — в свою очередь обратилась к нему пленница.

— Мой племянник, молодой наместник! — выказывая раздражение, воскликнул Баты-хан.

Пленница не ответила.

Это еще больше рассердило Баты-хана. Он уже не сомневался, что не только мыслями, но и сердцем красавица далеко от него.

Когда они вновь увидели долину и людей у костров, светлейший не выдержал, спросил спутницу:

— Я противен тебе, несравненная? Ты брезгуешь мной?

Движение, смена местности успели отвлечь красавицу от мыслей о молодом наместнике. Понимая, что повелитель требует к себе внимания, она ответила:

— Не в моем положении думать об этом, мой господин. Я — раба ваша. Как скажете, так и поступлю.

— Это не ответ! — сердито отозвался светлейший. — Ты могла бы быть нежнее со мной и по другим причинам!.. Если не хочешь быть со мной — уходи! Я не неволю тебя!

— За что гоните меня, господин мой? Разве я не доказала вам свое повиновение минувшей ночью?

— Не повиновения и не доказательств благодарности жажду я! Хочу тепла твоего сердца!

Спутница помедлила, потом неожиданно сказала:

— Что ж, тогда убейте меня!

Светлейший вздрогнул, посмотрел на красавицу таким взглядом, как если бы вдруг узнал о поражении своего войска... Он уже чувствовал, что с момента появления в его жизни этой девы он потерял прежний покой. Услышав теперь «убейте меня», он угадал, что это предложение, брошенное, чтобы позлить его, тем не менее является наиболее подходящим, чтобы вернуть все на круги своя. Убив пленницу, он освободился бы от тяжкой обузы, мог бы уже с завтрашнего дня возобновить отлаженную годами жизнь. Будущее с прекрасной Эвелиной уже сейчас виделось ему беспокойным и безуспешным...

Когда они вернулись, светлейший решил на некоторое время расстаться с наложницей. Она была отправлена в шатер к своему малышу, а повелитель проследовал к себе.

Но, побродив из угла в угол в одиночестве, хан вскоре опять направился в шатер несравненной...

Черноволосый мальчик, с такими же большими и ясными, как у матери, глазами, на этот раз не испугался. Его заинтересовал длинный кривой кинжал, висевший за поясом повелителя.

Угадав интерес ребенка, хан, не долго думая, снял кинжал и оклад, в котором тот находился, и передал малышу.

— Он твой, — улыбнувшись, сказал светлейший.

Мальчик принял подарок и благодарно воззрился на повелителя.

Тем временем светлейший обратился к матери.

— Понимаю тебя, солнце мое, — возобновил он недавнюю тему. — Сердцу не прикажешь. Полюбить непросто. Особенно такого, как я. Но есть ли хоть что-то, что притягивает тебя ко мне?

— Я благодарна вам за то, что вы вернули мне сыночка.

Пленница была искренна. Почувствовав это, светлейший задал ей прямой вопрос:

— Ты можешь полюбить меня?

И тотчас услышал ответ:

— Вы слишком велики для меня, мой господин. Рассудок мой не способен оценить вас. Вы видитесь мне большой горой. Сама же я представляю себя овечкой на этой горе. Я не способна объять вас, оценить вашу силу. Единственное, что могу, — так это быть вашей рабой.

— Но, может быть, в будущем ты полюбишь меня! Когда привыкнешь!

— Будущее? — искренне удивилась несравненная Эвелина. — А что это такое? Разве может быть будущее у рабыни?..

Первый же день значительно отдалил их. Страсть и желание радости сошлись с равнодушием и холодностью. Самолюбивая красавица едва ли способна была вообще кого-то полюбить. Мысль сделаться царицей была для нее соблазнительна. Но примитивность ее натуры отбрасывала всякую возможность строить на этот счет хоть какие-то иллюзии. К тому же желание оставаться свободной уже прорывалось в бедняжке в другое, более манящее желание, о котором красавица пока боялась даже признаться себе...

В эту ночь они остались каждый в своем шатре. А когда утомленный вожделением и бессонницей Баты-хан послал за красавицей, слуга-китаец принес ему неожиданный ответ:

— Царица сказала, что оченно худо себя чувствует!

Глава 11. Тревога слепого

Никто не знал так хорошо светлейшего, как слепой. И Кара-Кариз был единственным, кто мог повлиять на Баты-хана.

Он первый почувствовал опасность, угрожавшую повелителю. Угадав, что хан очарован, советник тут же осознал, что болезнь нешуточная, едва ли поддающаяся лечению. А потому приуныл. Он был уверен, что лишь возобновление похода способно выбить из светлейшего подобную дурь и что сидеть и бездействовать в такой ситуации для всех смерти подобно.

Когда через три дня Кайдан доложил, что подкоп готов, а светлейший неожиданно отсрочил нападение на крепость, слепой тут же напомнил повелителю, что любая задержка губительна... В самом деле, воины отдохнули и уже начали использовать свою энергию не по назначению. Между ними все чаще случались свары. И уже имелись первые жертвы. Следовало в ближайшие же дни уйти из-под Новогородка... Слепой не просто предостерегал, он требовал. Но хан не отреагировал на это.

Так, в бездействии, прошло еще три дня...

Как-то утром Кара-Кариз решился войти в шатер повелителя без предупреждения. Прежде, еще неделю назад, подобное было для него в порядке вещей. Но с некоторых пор Баты-хан запретил входить к нему без разрешения... Плеск воды подсказал слепому, что пленница, по своему обыкновению, нежится в чане с водой... В это время светлейший возлежал на ложе. И если бы Кара-Кариз мог увидеть глаза хана, с вожделением устремленные на милое, румяное личико наложницы, то сейчас же и заколол бы красавицу. Толстые губы повелителя шевелились: казалось, вот-вот с уст его сорвется имя возлюбленной. Хан был далек от мыслей о войне и опасностях, которые подстерегали его войско.

Угадав, что хан еще в постели, слепой прямо с порога сказал:

— О мудрейший, дошли сведения, что князь Александр вышел из города, чтобы скрестить свой меч с немецкими рыцарями. Самое время двинуться в Северское княжество.

— Прежде надо взять здешнюю крепость.

— Это забота наместника Швейбана! Нет смысла задерживать из-за этого все войско!

Умом светлейший был согласен с советником. Задержка могла оказаться губительной для его компании. Но сердце его отказывало в первенстве уму. И эта борьба ума и сердца тяготила несчастного так же, как тяготит сомнение или неудача. Намек Кара-Кариза на то, что он будто бы совершает ошибку, вызвал у светлейшего приступ раздражения.

— Не твоего ума дело! — грубо осадил он слепого. — Пойду, когда мне будет угодно! А пока закрой свой рот и жди! Или ты не знаешь своего хана?..

Угадав, что разговор бесполезен, слепой тут же откланялся. Но прежде чем выйти, повернулся в ту сторону, откуда доносился плеск. При этом веки незрячих глаз его неожиданно шевельнулись...

Увидев лицо слепого, пленница притихла — кажется, ей сделалось дурно.

Тем временем светлейшего уже мучили угрызения совести. Он вдруг почувствовал, что был несправедлив к верному советнику. Как только слепой вышел, повелитель поднялся и, задумавшись о чем-то, начал мерить шагами шатер...

Баты-хан старался доводить каждое свое дело до логического завершения. Если брал крепость, то не уходил до тех пор, пока оставалась целой хотя бы одна ее стена. Теперь он собирался взять перевес в особенной схватке — жаждал завоевать сердце холодной женщины. Бедняга признал бы себя униженным, если бы вдруг отказался от этой затеи и отпустил пленницу. Он знал, что в таком деле торопиться нельзя. Сначала постарался, чтобы красавица перестала бояться его. Теперь жил с ней, надеясь свыкнуться с ее привычками, характером, и одновременно приучал к себе. И все же абсолютной уверенности в своей победе у него не было. Он чувствовал, что несравненная сторонится его. Казалось, бедняжка думает о ком-то другом. Даже в те минуты, когда красавица пребывала в его объятиях, светлейший угадывал, что душа ее далеко. И эта догадка порождала в нем ревность и неверие в свою удачу.