Страница 175 из 180
До 1839 года Белинский подробно о «Ревизоре» не высказывался, хотя попутные его замечания очень выразительны. Так, свой обзор «Московский театр» (1838 г.) критик закончил словами: «Какие надежды, какие богатые надежды сосредоточены на Гоголе! Его творческого пера достаточно для создания национального театра. Это доказывается необычайным успехом «Ревизора»! Какое глубокое, гениальное создание!» Вероятно, эти строки имел в виду Анненков, писавший, что эпитет «гениальный» «удивил тогда своей смелостью самих друзей Гоголя, очень высоко ценивших его первое сценическое произведение».
Блестящий анализ всего художественного строя гоголевской комедии содержала статья Белинского «Горе от ума» (написана в 1839 г.; опубликована в 1840 г. в «Отечественных записках»). «Ревизор» представляет собой «особый, замкнутый в самом себе мир», что обусловлено единством выбранной ситуации. Автор «взял из жизни своих героев такой момент, в котором сосредоточивалась вся целостность их жизни, ее значения, сущность, идея, начало и конец»; этот момент — «ожидание и прием ревизора». Исходя из положения: «художественная обрисовка характера в том и состоит, что если он дан вам поэтом в известный момент своей жизни, вы уже сами можете рассказать всю его жизнь и до и после этого момента», — исходя из этого положения, Белинский строит своего рода экспериментальную биографию Городничего, от детских лет до начала действия комедии. Подчеркивается при этом, что Городничий — не моральный урод, не исключение из правила, но, напротив, олицетворение сложившихся обычаев и норм поведения. «…«Не я первый, не я последний, все так делают». Это практическое правило жизни так глубоко вкоренено в нем, что обратилось в правило нравственности; он почел бы себя выскочкою, самолюбивым гордецом, если бы, хоть позабывшись, повел себя честно в продолжение недели».
Поскольку в предшествующей критике часто высказывалось сомнение в том, что Городничий мог принять Хлестакова за важное лицо, Белинский специально остановился на подоплеке этого qui pro quo. Ошибка Городничего мотивирована и в жанровом отношении (комедийный мир — «это мпр случайностей, неразумности»), и психологически — состоянием тревожного ожидания и страха. «Если нужны еще доказательства, не из сущности идеи произведения почерпнутые, а внешние, практические, рассудочные и резонерские, без которых многие люди ничего не понимают, заметим им, что подобные случаи часто бывают в жизни: сосредоточьтесь на идее, от которой зависит ваша участь, — вы начнете говорить о ней с первым встречным на улице, приняв его за своего приятеля, к которому вы шли говорить о ней».
Большов внимание, уделенное Белинским Городничему, объясняется тем, что критик видел в нем главного персонажа комедии. «Многие почитают Хлестакова героем комедии, главным ее лицом. Это несправедливо. Хлестаков является в комедии не сам собою, а совершенно случайно, мимоходом, и притом не самим собою, а ревизором. Но кто его сделал ревизором? страх городничего… Герой комедии — городничий как представитель этого мира призраков». Впоследствии Белинский отказался от этого мнения. В письме к Гоголю от 20 апреля 1842 года он говорил: «Теперь я понял, почему Вы Хлестакова считаете героем Вашей комедии, и понял, что он точно герой ее».
В спорах о «Ревизоре» прозвучал и голос его автора. Первым ответом Гоголя своим критикам была статья «Петербургские записки 1836 года», появившаяся вскоре после его отъезда за границу в «Современнике» (1837, т. 6). Упоминая о странной обидчивости публики («Если, например, сказать, что в одном городе один надворный советник нетрезвого поведения, то все надворные советники обидятся…»), Гоголь прибавлял: «Нужны ли примеры? Вспомните «Ревизора»…»
Полемике вокруг «Ревизора» мы обязаны рядом работ Гоголя, разъясняющих и обосновывающих его творческие принципы. Это следующие работы:
— «Отрывок из письма, писанного автором вскоре после первого представления «Ревизора» к одному литератору». Впервые опубликован в «Москвитянине», 1841, ч. III, кн. VI. Во втором издании «Ревизора» (1841) «Отрывок» помещен в «Приложениях». Творческую историю произведения раскрывает письмо Гоголя к С. Т. Аксакову от 5 марта 1841 года, где сообщается, что в основе «Отрывка» лежит письмо к Пушкину, «писанное… по его собственному желанию». Пушкин, продолжает Гоголь, «хотел писать полный разбор» пьесы для «Современника» и «меня просил уведомить, как она была выполнена на сцене». Сохранившиеся рукописи отрывка датируются 1840–1841 годами; однако не исключено, что им действительно предшествовало не отправленное письмо к Пушкину, написанное вскоре после премьеры «Ревизора».
— «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть как следует «Ревизора». Впервые опубликовано Н. С. Тихонравовым в книге: «Ревизор… Первоначальный сценический текст…». М., 1886. Написано около 1846 года.
— «Театральный разъезд после представления новой комедии». Впервые опубликован в IV т. «Сочинений Николая Гоголя» (СПб., 1842) в качестве завершающего этот том произведения. Первые наброски сделаны, видимо, еще в мае 1836 года; дорабатывалось произведение в 1842 году.
Особое место среди этих произведений занимает «Развязка Ревизора» (написана в 1846 г.; опубликована впервые в посмертном издании «Сочинений» Н. В. Гоголя, т. V. М., 1856). Переводя содержание «Ревизора» в план душевной мистерии — событий, происходящих «в безобразном душевном нашем городе», «Развязка…» существенно сужала общественный смысл комедии. Но вместе с тем, как и другие гоголевские произведения, примыкающие к «Ревизору», «Развязка…» содержала важные автокомментарии, в частности, о характере комического.
Среди проблем, к которым особенно приковано внимание Гоголя в названных произведениях, следующие: 1) новый тип построения комедии; 2) характер Хлестакова; 3) немая сцена.
Новый тип построения комедии предполагает выбор современной и вместе с тем общей для всех персонажей ситуации. Поэтому любовная интрига двояко не устраивала Гоголя. С одной стороны: «Все изменилось давно в свете. Теперь сильней завязывает драму стремление достать выгодное место, блеснуть и затмить во что бы то ни стало другого, отмстить за пренебреженье, за насмешку. Не более ли теперь имеют электричества чин, денежный капитал, выгодная женитьба, чем любовь?» С другой стороны: любовная интрига — и тут Гоголь отвечает, в частности, на приведенный выше совет Сенковского — может служить лишь частной завязкой — «точный узелок на углике платка». «Нет, комедия должна вязаться само собою, всей своей массою, в один большой, общий узел. Завязка должна обнимать все лица, а не одно или два…» Такой «общий узел» драматург нашел в ситуации ревизора: «Не нужно только позабывать того, (что) в голове всех сидит ревизор. Все заняты ревизором. Около ревизора кружатся страхи и надежды всех действующих лиц».
Разъясняя характер Хлестакова, Гоголь противопоставлял его традиционному (прежде всего водевильному) амплуа сознательного обманщика и плута, активно ведущего комедийную интригу. «Хлестаков вовсе не надувает; он не лгун по ремеслу; он сам позабывает, что лжет, и уже сам почти верит тому, что говорит». В «успехе» Хлестакова счастливо соединились и особенности его характера и той ситуации, в которой он оказался — центральной ситуации комедии. Этим объясняется и центральная роль Хлестакова в пьесе. «Всех труднее роль того, который принят испуганным городом за ревизора. Хлестаков сам по себе ничтожный человек… Но сила всеобщего страха создала из него замечательное комическое лицо. Страх, отуманизши глаза всех, дал ему поприще для комической роли». Хлестаков— «лицо фантасмагорическое», напоминающее «лживый олицетворенный обман».
Переходя к немой сцене, Гоголь настаивает на ее особом значении для комедии. «Здесь уже не шутка, и положенье многих лиц почти трагическое». Вся эта «сцена есть немая картина, а потому должна быть так же составлена, как составляются живые картины». В этой «картине» с помощью иных средств- пантомимических — завершается раскрытие каждого характера, а вместе с тем — замыкается и действие всей пьесы. «Всякому лицу должна быть назначена поза, сообразная с его характером, со степенью боязни его и с потрясением…» Значение «немой сцены» Гоголь подчеркивает ее длительностью («почти полторы минуты»; в «Отрывке из письма…» — даже «две-три минуты»).