Страница 66 из 82
— А у тебя оно есть? — спросил я.
— Не знаю. Я совсем запуталась.
Я встал и, не проронив ни слова, покинул свое жилище и вышел на улицу. Перед домом, посреди улицы жгли праздничный костер. Слышались взрывы петард, вспыхивали в небе ракеты, играл духовой оркестр, повсюду виднелись нарядно одетые люди; некоторые в маскарадных костюмах и масках. Потрясенный, я брел по городу среди всеобщего ликования, пока не добрал до Рамблас. Набережная походила на огромную танцевальную залу, на арену цирка, на сумасшедший дом. Весельчаки грохотали на все лады трещотками, бубнами, кастаньетами и другими музыкальными инструментами, солдаты водили хороводы, море людских голов в бумажных шапках наводняло все вокруг. Даже дежурные полицейские пели и кидали шутихи под ноги танцующим девушкам. Я шел, глядя на красочное зрелище праздничного города, униженный, оскорбленный, разгневанный, как вдруг чья-то рука опустилась на мое плечо с такой силой, что я едва удержался на ногах.
— Хавиер, это ты! — услышал я чей-то окрик среди оглушительного гвалта.
— Перико Серрамадрилес! — воскликнул я, не сразу признав своего приятеля, лицо которого скрывалось за гротесковым картонным носом.
— Веселишься? — спросил он, глядя на меня покрасневшими глазами и обдав запахом винного перегара.
— Ничего подобного! Если бы ты только знал…
— Что случилось? У тебя такой убитый вид! Да говори же!
— Не стоит портить тебе праздник. Ты здесь с кем-нибудь?
— Да, с веселой компанией, и, честно говоря, там есть несколько модисточек, от которых я кое-чего жду.
Он показал мне на шумную группу цветущих, молоденьких, полненьких девушек, смешно пародирующих канкан: они танцевали, смешно подпрыгивая, задирая юбки до колен и вызывающе вытягивая губки дудочкой.
— Иди к ним, Перико, я не хочу портить тебе праздник.
— Перестань, я найду их потом. Подожди минутку, я только скажу им пару слов.
Он что-то сказал наиболее серьезному из мужчин, послал воздушный поцелуй девушкам и снова вернулся ко мне.
— Ну, а теперь рассказывай все как на духу, Хавиер. Мы ведь были с тобой друзьями, хоть ты и стал сторониться меня в последнее время.
— Да, это верно. Но только давай пойдем в какой-нибудь укромный уголок, хорошо? Я угощу тебя вином.
Мы нашли тихую, полутемную, унылую таверну, где никого не было, кроме двух пьяных в полосатой униформе ветеранов кубинской войны. Крепко обнявшись, чтобы не упасть, они петляли между столами, напевая вполголоса. Мы сели в сторонке и попросили принести нам бутылку вина и два стакана. Выпив первый глоток, я почувствовал тошноту: с самого полдня у меня не было во рту ни крошки. Но по мере того, как вино оседало у меня в желудке, самочувствие мое улучшалось, возвращалась уверенность в себе и даже появилась готовность противостоять ударам судьбы.
— Ах, Перико, — заговорил я, — сегодня мне нанесли смертельный удар.
— Какой же?
— Я узнал, что моя жена путается с другим.
— Твоя жена? Ты имеешь в виду Марию Кораль?
— Естественно.
— И поэтому расстроился?
— По-твоему, этого мало?
Он посмотрел на меня так, словно я свалился с луны.
— Послушай, но… я думал…
— Что ты думал?
— Я думал, ты знаешь, что твоя жена… и Леппринсе…
— Ну, ну, добивай меня!
— Но, Хавиер, об этом знает вся Барселона.
— Вся Барселона! И ты ничего не сказал мне?
— Мы думали, ты знал об этом, когда женился. Неужели ты действительно ничего не знал до сего дня?
— Клянусь жизнью матери, Перико!
— Ну и ну! Эй, парень, подай-ка еще бутылку вина!
Парень принес нам вина, и мы мгновенно осушили бутылку.
— А о том, что произошло в казино, тоже ничего не знал? Об этом даже писали в газете, не называя имен, конечно, хотя и так и без того все было ясно. Разумеется, в левой прессе.
— А что было в казино?
— Я вижу, ты паришь в облаках. Леппринсе публично дал пощечину своей… твоей жене в казино Тибидадо. Она хотела прикончить его ножом, который принесла с собой в кармане. Полиция чуть было не арестовала ее, но в дело вмешался Кортабаньес.
— Быть того не может! А за что ударил ее Леппринсе? Что она ему сделала?
— Не знаю. Из ревности, наверное.
— Стало быть, есть кто-то еще?
— Возможно. Не к тебе же он ее ревновал, прости меня.
— Чего уж там, не церемонься со мной. Раз я стал посмешищем всего города.
— Не стоит преувеличивать, Хавиер. Большинство считает тебя негодяем. Им и в голову не приходит, что ты ничего не знаешь.
— Лучше уж так.
Пьяные уже перестали петь и громко храпели, лежа на полу. На улице по-прежнему царило веселье. Перико положил мне руку на плечо.
— Я плохо думал о тебе, Хавиер, прости.
— Тебе незачем извиняться передо мной. Ты сослужил мне добрую службу. Я предпочитаю слыть негодяем, а не круглым дураком.
— Плюнь! Всегда можно найти выход из любого положения.
— Но только не из моего.
— Утро вечера мудреней. Давай-ка устроим сегодня грандиозную попойку. Как ты на это смотришь?
— Давай! Что еще мне остается!
— Тогда хватит болтать. Плати и пойдем развлекаться. Присоединимся к моим дружкам. Вот увидишь, компания феноменальная…
Я заплатил, и мы покинули таверну. Расчищая себе путь локтями, мы пробирались сквозь толпу: Перико впереди, я — за ним. Время от времени он оглядывался назад и делал мне знак, чтобы я не отставал. Наконец мы добрались до мрачного дома на улице Арксг-де-Санта-Эулалия. Подъезд оказался открытым, и мы проникли внутрь. Зажгли спичку и, преодолевая крутые, узкие стертые ступеньки, стали подниматься по лестнице. Не знаю, сколько времени продолжалось наше восхождение, сколько поворотов мы сделали и сколько спичек извели, пока достигли асотеи[28], слабо освещенной японскими фонариками и украшенной бумажными гирляндами. Здесь собрались друзья Серрамадрилеса: семеро мужчин и четверо женщин. С нами — ровно дюжина. Мужчины уже осоловели от выпитого вина, зато женщины вошли в раж и, когда мы появились, набросились на нас, схватили за руки, за фалды пиджаков и потащили танцевать.
— Девочки, девочки, — хохотал Перико, — как же вы собираетесь танцевать без музыки?
— А мы будем напевать, — закричали «девочки» и загорланили каждая на свой лад, подпрыгивая, бегая и заставляя Перико вертеться волчком. Одна из них обняла меня за талию, крепко прижалась губами к моему подбородку и, заглянув в глаза, спросила:
— Ты кто?
— Я — самый главный рогоносец Барселоны.
— Ты шутник! А как тебя зовут?
— Хавиер. А тебя?
— Грасиела.
Грасиела ухаживала за мной по-матерински. Поила из бутылки, словно принца из молочного рожка, а потом укачивала на своих упругих грудях. Один из дремавших на полу мужчин подполз к нам и сунул руку под юбку Грасиелы, но она отбрыкнулась от него, словно от назойливой мухи. Грасиела ни на минуту не переставала смеяться, и ее хорошее настроение передалось мне. Склонившись к пьяному, я сорвал с его лица маску и увидел невзрачное, жалкое лицо сорокалетнего мужчины, который силился улыбнуться своим беззубым ртом.
— Какие упругие ножищи, да? — сказал я, чтобы не молчать.
— Да уж, — ответил он, показывая туда, где покоилась его рука, которая, как я полагал, впивалась в упругую голень. — И какая панорама проглядывается! Ну-ка, ну-ка.
Я улегся рядом с пьяным, и мы оба заглянули под юбку Грасиелы. Но ничего не увидели, кроме черного купола, заполненного роскошными тенями.
— Меня зовут Андрес Пуиг, — представился он.
— А меня Хавиер. Я — самый главный рогоносец Барселоны.
— Очень любопытно.
— Вы проведете ночь здесь? — спросила Грасиела, которой надоели обследования.
— Моя жена удивительное существо: у нее со мной ничего… Понимаете? Ничего.
— Ничего, — повторил за мной пьяный.
— Зато с другими… знаете, что у нее с другими?
— Ничего.
— Все.
— Вот здорово! Познакомьте меня с ней.
28
Асотеа — веранда на крыше здания.