Страница 65 из 82
Кортабаньес жестом попросил меня вмешаться в разговор, желая отделаться от назойливого собеседника.
— По-моему, она омерзительна.
— И не говорите, — подхватил клиент, цепляясь за новую жертву, словно утопающий за соломинку. — Просто невероятно! Какая-то горстка черномазых побивает страну, которая завоевала Америку!
— Времена меняются, сеньор.
— При чем тут времена, — возразил увалень с горячностью, которая никак не вязалась с царившей вокруг безмятежностью. — Дело в людях. Просто теперь нет таких политиков, как прежде!
Появление короля положило конец нашей беседе. Гости поспешили припасть к ногам высочайших особ, и Кортабаньес не преминул заметить мне:
— Видишь? Припали к его ногам, словно куры к фермеру, который сыплет им корм. — И сокрушенно покачал головой. — Так мы далеко не уедем. Помнишь, как они хотели линчевать Камбо?
Я ответил ему, что помню. Теперь Камбо занимал пост министра финансов в правительстве, возглавляемом Маурой.
Король милостиво отвешивал поклоны и с одинаковым безразличием выслушивал лесть и просьбы, прогуливаясь по зале тяжелой поступью, уныло опустив плечи, состарившийся в расцвете молодости, приторно улыбаясь с некоторым оттенком печали.
— На полу валяются бумаги. Посмотри их, не теряй времени. Успеешь наплакаться во время похорон.
Кортабаньес опустился на колени и принялся просматривать разбросанные на полу бумаги.
— Бедный Пере! Мы познакомились с ним тридцать лет назад. Он был честный, добрый, не способный на вероломство. Я хорошо помню тот день, когда умер его сын Матео… Какая несчастная семья. Пере мечтал дать сыну настоящее образование и послал его учиться в Оксфорд. Он собирал деньги буквально по сентиму, чтобы иметь возможность оплатить его учебу. Но Матео схватил там воспаление легких, и болезнь доконала его. Он вернулся сюда, вот в этот самый дом, чтобы умереть здесь.
— К чему ты вспоминаешь сейчас все эти жалобные истории? — рыкнул на него Леппринсе.
— Вот, взгляни, — и Кортабаньес протянул ему вместо ответа исписанные листки, подобранные с пола. — Бедный Пере читал их, когда его убили.
Леппринсе взял протянутые ему листки, пожелтевшие от времени и от того, что их часто держали в руках, и прочел:
«Дорогие родители! Получил от вас весточку и очень рад, что вы живы-здоровы. Мне не на что пожаловаться, хотя суровые зимы, которым, кажется, не будет конца, не дают мне как следует оправиться от простуды. Да, здесь совсем как пишут в романах: беспрерывно льют дожди…»
Письмо было датировано 15 марта 1889 года. Леппринсе бросил его на пол и стал читать следующее:
«Дорогой отец! Прошу тебя, не показывай это письмо маме, но я сильно расхворался. Уже целую неделю у меня держится высокая температура. Врачи говорят, что нет особых причин для волнений и во всем виноват местный климат. К счастью, до экзаменов осталось совсем немного времени, и я скоро приеду к вам на каникулы. Вы даже не представляете, как мне вас не хватает. Одинокий и больной, в этой замечательной, но чужой мне стране. Я только и мечтаю о Барселоне…»
— К черту! — выругался Леппринсе. — Помоги мне поставить стол, как он стоял.
Вдвоем они перевернули его, стараясь не производить шума. Кортабаньес громко плакал.
— Пойдем отсюда, — сказал Леппринсе. — Здесь ничего нет. Подозреваю, что этого проклятого письма и не было.
VI
Вслед за весной пришло ослепительно яркое, тяжкое, влажное лето, которое терзало город и его обитателей. Климат пагубно сказался на хрупком здоровье беременной Марии Росы, плохо переносившей немилосердный зной. У нее началась гипертония. Мы уже не посещали супругов Леппринсе и виделись лишь во время воскресных прогулок. Но вскоре прогулки тоже прекратились, и мы совсем перестали видеться с супругами Леппринсе. Мария Роса не выходила из дома и почти не покидала своей спальни. Время от времени она, поражая слуг, появлялась словно призрак, молчаливая, больная, с застывшим лицом, едва передвигая ноги, устремив куда-то неподвижный взгляд. Растрепанная, бледная, в пеньюаре, она обходила дом, напуганная неотвратимостью рока, словно рыба, обозревающая края аквариума. Мы с Марией Кораль, разлученные с супругами Леппринсе, потерявшие всякую связь с обществом, оказались замкнутыми в свой мир вежливых отношений и связывавших нас неосязаемых уз. И тогда вдруг все мое существо воспротивилось уготованной мне судьбе. Во мне пробудилась злоба, которую я еще как следует не осознавал, но теперь, по прошествии многих лет, спокойно оглядываясь в прошлое, хорошо понимаю: она явилась следствием постоянно сдерживаемых мною чувств и слишком быстро развеянных аллюзий. С каждым днем мое раздражение возрастало. Я стал груб с Марией Кораль и жестоко, язвительно насмехался над ней. Вначале Мария Кораль делала вид, что ничего не замечает, но потом сорвалась. Обладая живым умом, Мария Кораль не лезла за словом в карман. Мы ссорились по пустякам и ругались до изнеможения. Как-то июньским вечером в ночь праздника Иоанна Крестителя разыгралась драма.
Случилось так, что мы повздорили, и я обрушил на нее все упреки, какие только приходили мне в голову. Я был в страшном гневе и чувствовал свою правоту. Мария Кораль насупилась, глаза ее увлажнились, плечи втянулись. Она походила на нокаутированного боксера. Наконец срывающимся голосом она попросила меня замолчать. Но, должно быть, в меня вселился бес, потому что я ополчился против нее с новой силой. Мария Кораль встала со стула и вышла из гостиной. Я последовал за ней по коридорчикам, но она, пойдя в комнату, заперла дверь на задвижку. Меня это взорвало. Я разбежался и изо всех сил надавил на дверь плечом. Створка треснула, петли соскочили. Мария Кораль стояла у кровати, явно напуганная. Я подошел к ней, обнял и поцеловал. Может быть, для того, чтобы унизить? Кто знает? Она не сопротивлялась, даже не шелохнулась, словно мертвая. Я опустился перед ней на колени и обнял за талию, но колено мое подогнулось, и я свалился. Но тут же мгновенно вскочил. Мария Кораль лежала на кровати, прикрыв веки, тяжело дыша. Если бы я опомнился вовремя, то поспешил бы удалиться из комнаты. Тогда бы козыри были в моих руках. Но я не внял голосу разума, приблизился к кровати и склонился над Марией Кораль, прижав к себе ее желанное тело. Мария Кораль словно окаменела.
— Я уже говорила тебе, если ты захочешь овладеть мной, я не стану сопротивляться, — процедила она сквозь зубы, — но тогда пеняй на себя.
Я отдернул руки и пристально посмотрел на нее.
— Как ты смеешь так говорить? Неужели ничего не изменилось между нами? И за все эти месяцы ни на йоту не поколебалось твое решение?
— Мое нет. А вот твое — кажется, да.
— Как можно быть такой эгоистичной? По-твоему, ты ничем мне не обязана?
— Хочешь предъявить мне счет?
— Нет. Я только хочу, чтобы ты поняла, до какой степени несправедлива ко мне. Я женился, принял твои условия и чту их. Когда ты болела, я заботился о тебе, как добрый муж. В конце концов, ты находишься на моем иждивении. Неужели этого мало?
Мария Кораль приподнялась в кровати, опершись на руки.
— Ты так думаешь? Как можно быть таким идиотом? Ты все еще веришь, что тебе платят за твою работу и помогают по дружбе? Все еще ни о чем не догадываешься?
— О чем я должен догадываться? На что ты намекаешь?
Мария Кораль уткнулась лицом в колени и заплакала так, как не плакала со дня своей болезни.
— О боже, до чего ты глуп, слеп и беспомощен!
И вот что она мне рассказала:
— Все началось с отеля на улице Принсеса, где я выздоравливала после болезни, которая стоила бы мне жизни, не приди ты вовремя. Врач вылечил меня, и я должна была покинуть отель через каких-нибудь несколько часов. И тут явился ко мне Леппринсе, против своего обыкновения один. После довольно долгого вступления он затеял глупый разговор о том, как он одинок, не понят своей женой и разочарован в ней. Что он ненавидит ее и женился только ради денег и стремления завладеть предприятием. Потом он предложил мне вернуться к прошлому, снять для меня где-нибудь квартирку, выделить небольшую ренту. Я отказалась. Жизнь была слишком сурова ко мне в последние годы, и я научилась извлекать выгоду из сделок. Предложение его было великодушным, но ненадежным: Леппринсе человек непостоянный и, кто знает, что взбредет ему в голову через месяц или год. Поэтому я поставила ему свои условия: я отказывалась от денег, квартиры и даже торгового заведения и акций, которые он мне предлагал, а взамен потребовала достойного мужа, с хорошим положением, трудолюбивого. Леппринсе рассмеялся и ответил: «Ну раз так, считай, что дело в шляпе». Вероятно, говоря это, он имел в виду тебя. В голове его созрел неплохой план: ты работаешь на него, содержишь меня, и, таким образом, я достаюсь ему даром. Когда он предложил мне тебя в качестве будущего мужа, мне стало очень любопытно, каков же этот человек, согласившийся на столь постыдную сделку? Я решила, что ты либо циник, либо круглый дурак, либо несчастный, погрязший в долгах. Но мне и в голову не приходило, что ты окажешься влюбленным идеалистом. Когда же я поняла это, мне стало жаль тебя и по сей день я испытывала к тебе даже уважение. При таких обстоятельствах, сам понимаешь, я никогда не могла стать твоей. Все эти месяцы я старалась не омрачать твоего существования и скрывать правду. Но ты заставил меня сегодня признаться тебе во всем. Что мне еще оставалось? У меня было множество мужчин, им нет числа. Мне пришлось бежать из родной деревни, чтобы меня не забросали камнями до смерти. Потом меня подобрали цирковые силачи. За еду и кров, которые они мне давали, я должна была спать с ними по очереди. Сначала с одним, потом с другим. Часто они приходили пьяные и не хотели соблюдать очередности. Нередко они били меня. Затем появился Леппринсе. И еще многие другие. Только с тобой у меня сохранились чистые отношения. Вот почему я поставила тебе определенные условия и плакала тогда на курорте. Моя жизнь превратилась в сплошной ад. Когда ты уходишь на работу, вместе с тобой уходит мой покой. Через несколько минут сюда является Леппринсе с Максом. Иногда он проводит здесь час, а иногда задерживается надолго. Без умолку говорит о себе, своих коммерческих делах, политических планах, а главное — о своем будущем ребенке, которого ждет не дождется. В таких случаях он здесь обедает, проводит сиесту, а потом читает газеты и пишет письма до самого вечера. Даже вызывает сюда секретаря, если ему нужно. Когда он задерживается здесь до вечера и боится, что ты можешь прийти и застать нас вместе, он звонит своим людям и велит им дать тебе какую-нибудь срочную работу. Вот видишь, как все просто, когда имеешь деньги и власть. Думаю, если бы ты все же явился, несмотря на предосторожности, Макс пристрелил бы тебя из пистолета. У этих людей нет сердца.