Братские узы

— Пойду. Во имя всего святого, что у тебя есть, Грубер, поклянись, что дашь мне этот шанс?

— Дам, — совершенно серьезно и даже как-то торжественно пообещал мут. — Клянусь!

— Мне довольно. — Веллер без сил опустился без сил на стул, уставился в одну точки.

Грохотали колеса, покачивался на рельсах вагон.

— А вы, господин Марко, как поступите? Вы свободны, и у вас будет все, что хотите.

Марко поднял на Грубера взгляд.

— Разве вы думаете, что я брошу брата? Я иду с ним. Нет, не с вами — с ним!

— Пусть так. — Грубер пожал плечами. — Мне все равно.

— Только ответьте, откуда вы все это знаете?

Мут улыбнулся, гаденько так, самодовольно.

Бесшумно отворилась дверь. На пороге стоял, опираясь на костыль, Войцех. Выглядел он плохо: на правой руке недоставало двух пальцев, правая нога — в гипсе. На месте правого же глаза повязка. Недоставало у него и волос: борода, прическа — от этого богатства мало что осталось, сплошь обожженная плешь.

Марко до безумия захотелось удивиться, но получилось лишь глухое раздражение и усталость.

— Скажи, Войцех, одну вещь: как тебя убить?

Монах лишь загадочно улыбнулся. На изуродованном лице ухмылка смотрелась жутко.

— Честно говоря, я и сам не знаю.

В кабинете начальника Серой Стражи, архиепископа и прима-генерала Штефана Качинского было свежо и чисто. Впервые за эти дни он не курил. Широченный стол — не стол, а настоящий аэродром, — прежде был завален бумагами и разной другой дребеденью и напоминал поле битвы после жестокого сражения. Но теперь же все лишние бумаги убраны, все на своих местах, в строгом порядке, как и положено дисциплинированному офицеру Инквизиции. Просто образец для подражания!

И это было хуже, чем прежний беспорядок. Адъютант Его Святейшества Генрих Шастков слишком хорошо знал своего шефа, чтобы читать неосознанные знаки, подаваемые прима-генералом. Сосредоточенная деловитость, царившая прежде в кабинете архиепископа, сменилась угрюмым бездеятельным ожиданием. Напряжение казалось почти осязаемым. Сам прима-генерал стоял у огромного окна в массивной раме и смотрел на залитую не по-осеннему ярким солнцем улицу. На нем был парадный мундир-сутана, чистый, с иголочки. На груди сверкала тяжелая архиепископская золотая цепь.

— Пан Качинский!

— Да, Генрих, я уже знаю. Бунт?

— Архиепископ Санта-Силенцийский Фабио Фаттиччели поднял несколько полков Черной Стражи и выдвинулся к Сан-Мариану. В столице царят смешанные настроения: некоторые разделяют мнение архиепископа об…

— Старик Фабио решил тряхнуть сединой? — Качинский ухмыльнулся. — Нет, он всего лишь марионетка. Пес решил сыграть в свою игру.

— Простите, шеф…

— Пес! Вот кто больше меня интересует!

— Пропал. От нашего человека — ни слова.

— Жаль, но от него и раньше долго приходилось ответа ждать. Что еще?

— Экстренное собрание Курии.

— По поводу?

— Кардиналы и сами не в курсе. Кажется, они хотят выступить против Престолоблюстителя.

— Ересь добралась и до Сан-Мариана? А говоришь, что от Пса никаких известий! Ха, Генрих, учись читать между строк событий.

Снаружи грохнуло, застрекотала дробная автоматная очередь, словно злая насмешка над глупым прима-генералом. Качинский все больше хмурился и глядел в окно. Густые черные брови сошлись на переносице, черты лица заострились; появились твердые камешки желваков. Глубокие морщины избороздили худое лицо. За доли секунды архиепископ постарел на многие годы. Только теперь становилось заметно, что пан Качинский стар и очень устал.

— Слишком, слишком быстро! Генрих, все, что можно, подготовить к эвакуации. Только самое важное, остальное сжечь — я не буду облегчать путь нашего бледнолицего друга. И так мною допущено слишком много ошибок. Большего я себе не позволю!

Адъютант скрылся за дверью.

Пан Качинский не просто знал — он, казалось, чувствовал деловитую собранность подчиненных. Будто наяву увидел, как из пыльных складов появляются большие металлические ящики, как летят в них кипы бумаг, как щедро льется на них горючая смесь, как вспыхивает жадное пламя от серной спички. В них много чего ценного, но всего не унести: грузовики не подгонишь, не сгрузишь в них архивы — приходиться чем-то жертвовать. Досье, доклады, конспиративные явки, протоколы заседаний — в огонь. Редко, что откладывается в сторону, в картонную коробку, что после опечатают и понесут подземный ходом, что ведет за город, где уже дожидаются стоящие под паром грузовики и броневики охранения. Одна надежда, что бунтовщики не успели перекрыть дороги, ведущие из Сан-Мариана. Не должны.

Они избрали тактику внезапного наскока, укола стилетом, а не оглушающего удара булавой. Малыми силами успеть парализовать властные структуры — вот их задача. Пока они справляются. Слышно, как с треском ломаются входные двери, высоченные, под три метра, из толстых дубовых брусьев, армированных закаленной сталью. Выстрелы уже на парадной лестнице.

В кабинет влетел Шастков. На щеке мазок копоти, мундир запылен и порван на рукаве. В руках короткоствольный автомат.

— Они уже в здании!

Прима-генерал кивнул, отворачиваясь от окна.

— Эвакуация?

— Практически завершена. Все нижние этажи подожжены — это задержит их ненадолго.

Под дверь уже просачиваются первые седые струйки дыма. Пахнет паленым.

— Отлично! Что в резиденции, неизвестно?

— Телефон и телеграф молчит.

Пан Качинский с силой выдохнул.

— Профессионально работают. Все, уходим.

В стенном сейфе пистолет, мощный «Константин». Потертая рукоять, царапины на стволе и на магазине — видно, что пользовались им часто и по делу. Прима-генерал зарядил его, взвесил в руке.

Потом подошел к большому книжному шкафу, полностью закрывающему одну из стен. Здесь было собрано множество томов, как и современных, так и довоенных. В основном труды святых, молитвословы и псалмы, хотя немалое место было отведено и узкоспециализированной литературы. Тут превалировали издания довоенные, в старых, потрепанных переплетах, с полустертыми надписями на корешках. Тонкие пальцы прирожденного музыканта пробежались по пыльным томам. Остановились на одном, потянули на себя.

«Искусство войны» Сунь Цзы вышло лишь наполовину. Щелкнул скрытый механизм, шестерни с протяжным стоном провернулись, и одна из секций шкафа выдвинулась вперед на утопленных в полу направляющих. Ковер с толстым алым ворсом собрался складками. Из открывшегося прохода потянуло застарелой сыростью.

Перед тем, как покинуть кабинет, архиепископ щелкнул скрытым в стенной панели тумблером, удовлетворенно кивнул и скрылся в тайном туннеле. Генрих Шастков следом за них. Шкаф встал на место.

Через несколько минут в кабинет начальника Серой Стражи ворвались вооруженные люди в мундирах Черной Стражи. На лицах застыл пьяный восторг, руки тискают автоматы. Стоило первому же переуступить порог, как сработала бомба.

Взрыв уничтожил весь верхний этаж Департамента Государственной Безопасности. Пострадали также и соседние дома, но гораздо меньше: всего лишь повылетали окна. Здание горело еще долго, пока от него не остались одни лишь закопченные стены — в наступившем хаосе государственного переворота о пожарной службе вспомнили еще не скоро.

Церковь Пресвятого Конрада. Последний раз, когда Пауло Сантьяго был здесь, расцветала жаркая санмарианская весна. Ласковое солнце гладило нежными лучами кожу; хотелось радоваться и танцевать — выпускник Инквинатория был влюблен и счастлив. Он шагал по прицерковной площади, щурился на солнце и восхищался зарослями кровавой вишни, багрово-алыми облаками мелких цветков на тонких ветвях.

Несмотря на мрачное название, эта вишня была мирным деревом, людей не ела, если только какую-нибудь бродячую кошку или собаку, усыпленную пыльцой-наркотиком у гибких корней. А если под деревом оставить кусок свежего мяса, то на следующий день дерево будет мелко вибрировать и петь. Пьянящий дурман расползется по всей площади.