Братские узы

Человек во френче пробежал глазами по машинописным строчкам, кивнул. Телеграмму он сунул в карман, осведомился:

— Копии есть?

— Никак нет! Как вы могли подумать…

— Благодарю за сотрудничество! — И сгинул в толпе снующих туда-сюда операторов и разносчиков.

Телеграфист облегченно выдохнул. А сообщение продолжило свой путь. Пан Казей в маленькой каморке переписал от руки текст — копию сунул в карман, оригинал отложил в сторону, к жиденькой стопочке листков. Набрал несложный телефонный номер.

— Управление? Сообщение, срочное. Пришлите человека.

Человек явился где-то через полчаса, с удивительной быстротой преодолев полгорода, заполненного, будто бочка селедками, людьми, дымными паромобилями, конными экипажами и редкими, но невероятно дорогими бензиновыми автомобилями. На курьере был серый мундир со знаками различия унтер-лейтенанта. Не говоря ни слова, пан Казей передал ему телеграмму, откозырял. Курьер скрылся за дверью. Обождав еще минут пятнадцать, пан Казей набрал еще один номер.

— В управление пришло сообщение от объекта Гончая. — Помолчал, выслушивая ответ. — Да, копию сделал. Есть доставить представителю…

Воздух в кабинете пана Качинского был густой, словно мутный кисель. Его приходилось с трудом, словно пытаясь дышать водой, проталкивать в легкие, но пан Шатсков уже свыкся, только лицо его оттенком походил на цвет собственного мундира: землисто-серое, с тонкими фиолетовыми прожилками жил. Личный адъютант прима-генерала находился в состояния перманентного опьянения, отчего порой путал слова и заикался.

— …Братство бледных! — фыркнул сквозь зубы пан Качинский. — Наш парень прямо-таки какой-то писатель. Ему бы книжонции бульварные строчить! Но наконец-то от него дождались весточки, и Пес уже в Погорбе. Теперь они, наверное, в Санта-Силенции. Операция подходит к своему логичному концу, если наш опальный сотрудник опять не напортачит…

— Дабы предупредить эксцессы мы и п-п-приставили к нему Пауло. Молодой, активный, хорошо подг-г-готовленный.

— Горячее сердце и холодная голова? Отлично, отлично! — Прима-генерал глубоко затянулся бесконечной по счету сигаретой, выдохнул. — Нам остается только ждать.

Глава 15. Трущобные пророки

Санта-Силенция удобно расположилась меж двух невысоких холмов, словно куча мусора, оставленная на блекло-зеленых, кое-где буроватых, отдающих желтизной полосках полей нерадивым уборщиком. Только к левому холму, известному, как Джординский бугор ситуация менялась. Выростали аккуратные, будто игрушечные башенки костелов и церквей Верхнего Города, острый палец шпиля Богословской Учельни имени святого Захарии Кроткого вонзался в низкое брюхо медленно ползущей тучи. Справа, на холме Эдмундо Тихого — распластался аккуратный крест военной базы: малая перекладина — казармы, плац, хозяйственные постройки, большая перекладина — одинаковые черные коробки складов и ангаров. Черточки сторожевых вышек. А внизу, в широкой долине царствовал буйствующий беспорядок.

Удивительное сочетание: армейская упорядоченность и первозданный хаос трущоб. Санта-Силенция, Святая Тишина в переводе с древнего языка, появилась на месте самого большого в Польше лагеря беженцев из догорающей в медленном огне ядерных взрывов Италии. Оказавшись на чужбине, горячие обитатели полуострова-сапога были фактически брошены на произвол судьбы. До возрождения Святого Престола оставалось еще долгих десять лет. Жалкий огрызок, оставшийся от самой восточной европейской страны, форпоста католицизма во все времена, переживал времена анархии и беспорядка: армия, полиция и правительство фактически не существовали, и даже стальная воля пресвятого Конрада мало чем могла здесь помочь. Собрать вокруг себя первый Кардинальский Совет ему все еще предстояло, и лагерь перемещенных лиц под кодовым названием «Святая тишина» противостоял превратностям послевоенного мира в одиночку.

Десятки тысяч беженцев, согнанные стальными ограждениями и колючей проволокой на пятачок площадью где-то три на три километра, оказались предоставлены сами себе. За стенами лагеря бушевало безвластие и варварство, а внутри него держался хоть относительный, но порядок. Люди с различными убеждениями, жизненными целями и ориентирами, совершенно отличными моральными качества варились в собственном соку. Преступность, голод и болезни процветали. Людей хоронили прямо за оградой, ограничиваясь простыми деревянными крестами. Жалкие хибары теснились друг к другу, нависали над соседями, цеплялись, взбирались вверх, образуя своеобразные карточные домики, готовые рухнуть друг на друга. Как нарыв, как болезнетворный фурункул, лагерь рос, пока не лопнул, не хлынул зловонным гноем наружу. Временные, хлипкие постройки захлестнули окрестное кладбище, смяли могилы и кресты и распространились еще дальше. Дети на грязных узких улочках игрались человеческими черепами и дрались берцовыми костями, но, в тоже время, примерами удивительной святости была отмечена «Святая тишина».

Бернар Фабиоло, простой врач, лишенный практически всего инструментария до конца своей жизни каким-то чудом спасал людей, устраивал экспедиции в поисках лекарств, за что, впоследствии, был канонизирован, и стал покровителем сандоминиканских медикусов.

Тадеуш Гжелка, до войны правительственный чиновник, проявлял чудеса на ниве организации лагеря и борьбы с преступностью. Во многом благодаря ему «Святая Тишина» выжила и сохранилась до более счастливых времен.

Захария Читтели, учитель из Пармы, потерявший в войну всю свою семью, жизнь отдал за то, чтобы обучить детей Ядерного Рассвета хоть чему-то из того, что знал, но благодарные жители «Святой Тишины» вздернули его за воровство хлеба из казенных складов для своих полуголодных учеников. Его немногочисленные ученики впоследствии основали знаменитый просветительский орден святого Захария, прозванного за смирению Кротким.

И многие-многие другие. Когда же сюда пришла уверенная длань Теократии, то застала настоящий Вавилон. Из уважения к святости места трущобы не стали перестраивать, и оставили все как есть, лишь немного проредили население, отправив излишек населения на недавно присоединенные остатки чешских и словацких земель. Немного облагородили, придали статус государственного памятника и надолго забыли о нем.

Санта-Силенция росла, но уже под четким руководством Святого Престола, аккуратно и упорядоченно, а гарантом безопасности области и спокойствия в Нижнем Городе (так впоследствии самоназвалось место, где располагался первоначальный лагерь), в которому, бывало, вспыхивали стихийные народные восстания под руководством так называемых трущобных пророков, стало отделение Черной Стражи.

Старохристиане, католисты, апокриферы — как только их не называли! Но с тех времен утекло много воды, и сейчас в Санта-Силенции было спокойно, как в гробу, только варилось, плескалось грязной пеной варево Нижнего Города.

Обо всем этом Войцех успел рассказать по дороге в Санта-Силенцию. Марко с Веллером, ни разу не бывавшие в городе, слушали его с неподдельным интересом. Только Анджей постоянно ныл, жалуясь на сбитые ноги и бесчувственных попутчиков, словно не ощущающих тяготы пути. Когда же за очередным поворотом дороги показалась Санта-Силенция, он буквально фонтанировал счастьем, да только рано он обрадовался. Путники быстро свернули с главной дороги в придорожный лесок и двинулись какими-то малоприятными буераками, опасаясь нежелательных встреч. Последний участок пути дался бедному водителю труднее всего. Когда же вынырнули из леска в смердящее болото городских отходов, за которым открылись корявые многоэтажки Нижнего Города, унынию и страданию его не было предела.

— Не кручинься! — подбодрил его довольный Марко. Сияющее лицо указывало, что хоть в этом всеми богами проклятом задании шло по плану. трущобы представлялись ему лучшим местом отдыха перед финальным рывком к заветному листку. — Отдохнем, отожремся, отоспимся, а там, глядишь, вообще мелочь останется. Правду я говорю, а, братец?