Страница 24 из 120
Марина, подсев к Наташе, гладит ее по голове, по узенькой вздрагивающей спине.
Марина. Барышня, милая, успокойтесь! Никто вашей слезиночки не стоит!
Наташа рыдает. В комнату входит Соня и сразу пускает нюни.
Марина. А вы что, Софьюшка?
Соня. Наташу жалко.
Наташа поворачивает к ним свое заплаканное лицо.
Наташа. И нечего меня жалеть. Мне никто не поможет. Никто.
И вот уже Наталья, какой мы ее знаем сейчас, опять перед зеркалом. Она видит себя нынешнюю: женщину в полном расцвете.
Голос Софьи. Можно?..
Входит Софья с охапкой сирени.
Софья. Ты еще не одета?
Наталья. Вспоминала.
Софья. О чем?
Наталья. О том, какая я была ревнивая, когда была девчонкой. Какая глупость — ревность..
Софья (помолчав). Я наткнулась на Сережу в парке. Он сидит такой потерянный, опущенный, взгляд потухший — мне даже стало страшно. Может быть, вызвать доктора?..
Наталья. Ради Бога, Соня, не говори ему ничего! Ты же знаешь — ему достаточно сказать, что он бледен, как он решит, что уже умирает.
Софья. И все-таки нужно вызвать доктора…
Наталья. Позволь мне, Софья, решать.
Софья. Мне просто тяжело видеть, как Сережа страдает.
Наталья. Соня!..
Софья. Он ведь немного и мой (она слабо улыбается), правда?
Наталья (не может сдержать улыбки). Правда.
Софья ставит вазу с сиренью на подоконник и выходит. Наталья берет гребень, расчесывает свои темно-каштановые волосы.
Соня нарезает новый букет сирени. В глубине аллеи показывается Рахманинов. Соня с волнением вглядывается. Рахманинов сосредоточен, согнув руки в локтях, он постукивает пальцами по груди, словно наигрывая, взгляд его отрешен. Соня бросает корзину с цветами и бежит к дому.
Софья вбегает в спальню. Наталья уже одета.
Софья (взволнованным шепотом). Наташа!..
Наталья (испуганным голосом). Господи! Что случилось?..
Софья, имитируя Рахманинова, сгибает руки в локтях и барабанит пальцами по груди.
Софья. Кажется, пошло…
Наталья оборачивается к окну.
По дорожке парка идет сосредоточенный Рахманинов, что-то мурлыча себе под нос, барабаня пальцами по груди.
Наталья (шепчет). Господи, прости Меня!..
Она подходит к киоту с горящей лампадкой, встает на колени и жарко молится.
Наталья. Спасибо тебе, Господи!.. Прости меня, глупую бабу. Спасибо, спасибо, спасибо…
У окна Софья смотрит на истово молящуюся, осеняющую себя крестным знамением сестру. Софья опускает глаза, погружаясь в воспоминания…
Пятнадцатилетняя Соня с тревогой глядит на свою семнадцатилетнюю сестру, которая истово молится на иконку Богоматери с лампадкой. Иконка эта вделана в нишу церковной стены в Спасо-Песковском переулке. Снег падает на меховую шапочку Натальи. Шуршат полозьями извозчичьи санки. Наталья кончила молиться, смотрит по сторонам.
Наталья. Извозчик!
Соня. А если мама узнает?
Наталья. Ты можешь идти домой. Я тебя не держу.
Наташа решительно пересекает улицу, чтобы остановить извозчика. Соня семенит за ней.
Соня. Думаешь, я боюсь? Совсем нисколечки…
Девочки садятся в сани.
Соня (извозчику, решительно). На Воздвиженку…
Извозчик. Больно близко, барышня. Без резону лошадку гонять.
Соня (важно). Добавим на овес.
Невзрачное здание с проржавевшей вывеской «Америка», перед которой останавливается извозчик. Девушки выходят.
Софья и Наталья входят. Вид у них испуганный, хотя они стараются не показывать этого. Мимо пробегает коридорный.
Наталья. Послушайте, любезный, в каком номере остановился господин Рахманинов?
Коридорный (нагло). У нас много хороших господ останавливается.
Наталья. Музыкант.
Коридорный. Не велено беспокоить.
Соня. Мы его сестры! (Сует коридорному полтинник.)
Коридорный (машет в глубину коридора). В шестом нумере.
Наталья и Соня идут по длинному сумрачному коридору. Навстречу им, пошатываясь, идет в расстегнутом мундире офицерик.
Офицерик (напевает).
Стараясь не качаться, офицерик, галантно расшаркиваясь, уступает дорогу сестрам. Сестры проходят дальше по коридору, заворачивают за угол и останавливаются перед дверью, из-за которой раздается удалая цыганская песня. Тускло горит газовый рожок. В этом полумраке Соня еле видит лицо сестры, ее блестящие глаза.
Соня (шепчет). Хочешь, я буду говорить?
Наталья. Иди домой.
Соня (решительно). Нет, мы будем вместе спасать нашего Сережу.
Наталья. Он мой!
Соня. Как твой? Он и мой брат тоже! Он мне тоже дорог.
Наталья (повторяет). Он — мой.
Соня (со страхом вглядывается в лицо Наташи). Так ты… Ты его любишь?.. Он же твой брат…
Неожиданно дверь шестого номера распахивается. На пороге Рахманинов — в домашней куртке, взъерошенный, с завязанным горлом.
Рахманинов. Половой!..
Девушки отшатнулись, и Рахманинов ошарашенно смотрит на своих кузин.
Рахманинов. Сестрички! Какими судьбами? Да заходите же!
Сквозь плотный табачный дым проступает скудная обстановка тесного номера со столом посередине, на котором стоят пустые бутылки и блюда с виноградом. У окна — женщина в яркой шали с гитарой в руках. На продавленном диване устроился господин актерской внешности с острой бородкой и усами.
Рахманинов (возбужденно). Друзья! Это мои куропатки! То есть мои кузины! Наташа и Соня! А это — Надежда Александровна — царица таборной песни. Не спорьте. Наденька, вы лучше всех! Это Слонов Михаил Акимович — певец, режиссер, педагог, филантроп…
Слонов. Сережа, ты в своем уме? Мы ж давно знакомы!
Рахманинов (хлопает себя по лбу). Совсем зарапортовался, наверное от радости, что вижу своих куропаточек!
В дверь без стука входит половой.
Половой (мрачно). Чего изволите?
Рахманинов. Принеси-ка, брат, еще бутылку, нет, две, цимлянского!..
Наталья (сумрачно). Мы думали, что ты болен…
Рахманинов. Я болен, вот я и лечусь! Уже третий день. (Он делает широкий жест на пустые бутылки.)
Соня (решительно). Сережа, мы пришли тебя забрать домой.
Рахманинов. Мое дитя! Какой может быть дом у бродяги?
Соня. Мы думали, что наш дом — твой дом.
Певица. А ведь и правда, Сереженька. Тебе же уход нужен. Ехал бы ты…
Рахманинов. Сколько же можно злоупотреблять добротой близких людей? Эх, Надежда Александровна…