Подноготная любви

Если же изъясняться на языке более определённом, то все приёмы исцеления (а не исцеляют, похоже, только ленивые), суть которых — надевание маскирующих нахлобучек на стальные занозы, — откровенный сатанизм. Благ только противоположный метод.

Единственный, в сущности, критерий истинного исцеления — не обывательская самооценка претендующего на исцелённость, а психокатарсическая: произошло ли очищение соответствующих тел, или же изменение в состоянии человека произошло от появления дополнительной в теле памяти конструкции.

Рассмотрение только внешних обстоятельств исцеления, так сказать, декораций и аксессуаров (иконы, узорочье камня, из которого сложена гробница шлюхи, символы, разукрашивающие стены в кабинетах биоэнергосуггестологов), может не привести к верной оценке причины изменения состояния человека. Скажем, абстракция рисунка камня, из которого сложена гробница Констанции, могла провоцировать сосредоточение на каком-нибудь странной формы предмете в теле памяти — с последующим от него освобождением. А могло быть всё наоборот — мог появиться дополнительный уровень болезни, воспринятый от оказавшегося рядом с надгробием истового (неистового?) верующего-некрофила, бормочущего: «Чудо! Чудо!»

Помните невестку главаря с её много лет плохо действующей левой рукой и безуспешные попытки Ала подсказать ей, что от прилипшей к локтевому суставу жидкости избавиться можно? А помните, что у неё «стекло» почти в тот же момент, как в комнату ворвался наркоман и бывший десантник Джамшед? Ворвался он, разумеется, не только физическим своим телом. Так что, это ещё вопрос: по которому из двух психических механизмов рука невестки главаря вдруг обрела подвижность. Она могла перестать видеть вязкую жидкость в теле памяти не потому, что её действительно в нём не стало, а просто потому, что перестала её видеть. Результат, согласитесь, противоположный.

И ещё. Изощрённый мерзавец-целитель может внедрять и такой сопутствующий приказ: появившуюся над занозой нахлобучку видеть не сметь! Так было в случае с В. (занавесь, скрывающая Бармалея) и её дочурки (звери, не вылезающие из норок даже когда их сжигают).

Итак, благ лишь, как мы уже сказали, противоположный метод. О его действенности можно судить по состоянию тела памяти. Но не только. О духовной составляющей человека — апостол Пётр в 1 Пет. 3:4 называл её «сокровенным человеком» — исцелённого (очищенного) можно также судить по тому, как меняются люди, оказавшиеся рядом с ним, а также по тому значению, которое он придаёт некоторым появляющимся перед его глазами образам.

Иоанну Богослову, автору «Откровения» (вернее, соавтору, поскольку он только записал то, что в видениях показал ему Христос об историческом пути народа Божьего на земле от Первого до Второго Пришествия и далее), было всего 17 лет, когда он впервые увидел Иисуса из рода Давидова и стал его учеником. Удивительно, но в первую их с Христом встречу не произошло ничего особенного, не было никаких исцелений, во всяком случае, таких, чтобы прокажённые очищались или парализованные вставали, не было чуда утихомиренной бури, не было насыщения тысяч несколькими хлебами, — ничего этого не было, но, тем не менее, Иоанн оставил прежнего своего учителя Иоанна Крестителя и не просто согласился пойти за Христом, но напросился к Нему в гости. Ничего на первый взгляд интересного не произошло в эту первую их встречу, но Иоанн в коротком своём Евангелии не преминул уже в первой главе о ней подробно рассказать. Мало кто замечает это место, не слышно, чтобы кто-либо выбирал это место для проповеди или написал наставление, но, тем не менее, в этом не замечаемом обычно отрывке описано самое величайшее из всех возможных чудес: чудо влечения человеческого сердца к Тому, имя Которого — Сын, а возникает это влечение единственно потому, что Он таков, каков Есть.

Иоанн прожил интереснейшую жизнь. Он учился у великого Учителя и мог холодными ночами, среди камней Иудеи сидеть у костра рядом с Ним, слушать и размышлять над услышанным. Он мог переспросить, если ему, Иоанну, казалось, что он что-то не расслышал или недопонял. Он мог подать Учителю воды и полить ему на руки, когда Тот совершал омовение.

Иоанн на удивление мало писал про исцеления физического тела, хотя были и они, — а если писал, то это был всего лишь изобразительный материал для размышления над вопросами большей важности. Христос знал конец от начала, и первостепеннейшей Его задачей было обучение первых учеников, апостолов, поэтому исцеление расслабленного именно в субботу было, прежде всего, уроком. Уроком ученикам об истинном смысле субботы. Христос знал, что исцеление расслабленного именно в субботу принесёт множество неприятностей Ему Самому и Его ученикам — и, действительно, принесло — и самому исцелённому тоже, но, тем не менее, Христос не поторопился исцелить человека на день раньше. Как ни хотелось Ему помогать людям на этой несчастной земле и помогать как можно раньше, но прежде предстояло решить главную задачу: создать Церковь Свою, воспитать верную Жену и оставить на земле непорочную Невесту, которая, сколь бы ни была слаба и сколь много бы ни оступалась, в силах была бы подняться и остаться непорочной.

Христос исцелил в субботу хронического больного — это был скандал! — но тем жарче была дискуссия об истинном содержании субботы, дискуссия, после которой напряжение мысли подняло Его учеников ещё на одну ступень над похотями этого мира. (Заповедь важна всякая, но в особенности та, которая в данное время находится в наибольшем пренебрежении, поэтому Христос исцелил, а Иоанн описал этот случай.)

Людям свойственно обвинять своих ближних в своих же собственных грехах. Это общепринятое положение требует уточнения. Всё-таки, есть проницательные люди, которые умеют высказать правильное суждение. Только во всех ли случаях? Жухлым, поглощённым сребролюбием, идолами и прочими тяготами внушений от ярких некрофилов, разумеется, не до тонкого познания людей, поэтому в подобных себе жухлых они, напрягшись, распознают себя, свои грехи. Жухлые подчиняются внушениям ярких и видят, что прикажут: в военных — защитников, во врачах — спасителей, в целителях — святых. Ярких же биофилов жухлые попросту не понимают, и в качестве «своего» мнения пользуются тем, что внушили яркие некрофилы. Последние же, раз заметив в себе способность манипулировать людьми, в этой своей способности совершенствуются. Это подразумевает распознание слабых мест у объектов манипуляции. Десятки и сотни раз (начиная с детства) убедившись в своей проницательности по определению греховных влечений жухлых, яркий начинает верить в непогрешимость своих суждений вообще. Но и сам он непременно — объект манипуляции для другого некрофила (не обязательно более яркого, просто, к примеру, ассоциирующегося с отцом или с матерью), и, как от него и ожидается, начинает тем восхищаться, умиляться и т. п., словом, как потребуют. Текст внушения, воспринимаемый как «самостоятельно составленное мнение», безусловно, вводится на энергетическом уровне, поэтому, когда встречается человек с пониженным полем давления, т. е. биофил, то ярконекрофилическому «эксперту» ничего более не остаётся, как улавливать своё же собственное поле, и в этом поле он угадывает свои же собственные мерзости. Отсюда понятно, почему столь проницательные люди, как члены Синедриона (высший орган власти иудеев), разглядели в Христе опасного для нации человека, основное стремление которого — власть. (В Толстом высшие иерархи православной церкви разглядели человека, недостойного даже называться христианином.) Таким образом, биофилы, оказываясь всё время оболганными и обовранными, принуждённые в какой-то момент жизнь и её ценности переосмыслить, в конце концов перестают пользоваться системой внушённых им оценок, силою Христа достигают независимости суждений и, наконец, в людях с некоторых пор заблуждаться перестают. Это вносит в их души некоторый мир и покой, хотя они по-прежнему остаются обовранными и оболганными теми же самыми яркими некрофилами, скажем, представителями какой-либо из форм государственных религий. Последние же — вообще безнадёжный случай, поскольку они не только достигают в церквах признания, что их укрепляет, но и исходно верят в свою биофильность и избранность.