Страница 19 из 25
17 августа 1991 года Голембиовский с Иллешем улетели в Токио, оттуда 19-го — в Хиросиму. Когда они выходили из самолета, их атаковали журналисты: в Москве военный переворот — что вы о нем думаете? Не боитесь возвращаться? Через четыре дня Игорь станет давать интервью японцам уже как главный редактор «Известий». Он всегда будет с удовольствием вспоминать страну восходящего солнца еще и как место, где начала восходить его редакторская слава.
Но если бы на Пушкинской знали, что после Японии Игорь уже не должен был оставаться в «Известиях», вполне возможно, фамилия нового главного редактора была бы не Голембиовский. О такой вероятности — в следующей главе.
В августе 1991 года
Государственный путч и мятеж в «Известиях»
Утро 19 августа 1991 года до мелочей и на всю жизнь запомнили многие советские граждане. Сколько бы потом я не читал и не выслушивал воспоминаний об этом дне, почти все они начинались именно с утренних часов, минут, когда человек выходил на кухню, включал телевизор или радио — и тут узнавал такое…
Как обычно, я пришел на кухню к 8-часовым новостям. Прижал одним пальцем кнопку чайника, другим — телевизора. Звуки «Лебединого озера» раздались сразу же, а закипавшую воду я уже не слышал — отпрыгавших лебедей сменило каменное лицо диктора, которое не предвещало ничего хорошего, и я уже не мог оторваться от экрана.
— В связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачевым Михаилом Сергеевичем своих обязанностей Президента СССР…
Даже сейчас удивляюсь тому, как сразу же, молниеносно наступило понимание, что никакая это не болезнь.
Если бы не услышанное по телевизору, я бы тихо открыл-закрыл входную дверь, чтобы не разбудить жену, ей на работу надо было позже. А так подошел, тронул за плечо:
— Произошло ужасное: переворот. Сегодня может случиться все самое плохое. Дозвонись на дачу, чтобы детей не отпускали дальше двора. Будь осторожной. Будем на связи…
На Пушкинской увидел два танка, БТР, большую зеленую грузовую машину. Рядом с «Известиями» и в других местах площади — группы вооруженных солдат, офицеров. Одни толпы народа валили в метро, другие вываливались из него. У всех понурые лица, втянутые в плечи головы, беспокойные взгляды. Как стало известно позже, в Москву было введено свыше пятисот танков, полки спецназа и КГБ.
Когда я вошел в свой кабинет, до планерки, проводимой в 9.15, оставалось минут десять. На столе уже лежала пачка сообщений ТАСС с первыми документами захвативших власть. Быстро пробегаю их глазами…
ЗАЯВЛЕНИЕ СОВЕТСКОГО РУКОВОДСТВА
…в связи с переходом полномочий Президента к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу… в целях преодоления глубокого и всестороннего кризиса… ввести чрезвычайное положение… Для управления страной …образовать Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР (ГКЧП СССР)…
ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 1 ГКЧП
…Приостановить деятельность политических партий, общественных организаций и массовых движений… Проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок не допускается… в необходимых случаях вводить комендантский час… Установить контроль над средствами массовой информации…
А вот и директива, касающаяся уже конкретно нас:
ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 2 ГКЧП
Временно ограничить перечень выпускаемых центральных, московских городских и областных общественно-политических изданий следующими газетами: «Труд», «Рабочая трибуна», «Известия», «Правда», «Красная звезда», «Советская Россия», «Московская правда», «Ленинское знамя», «Сельская жизнь»…
Итак, мы не удостоились чести быть закрытыми. Значит, гэкачеписты верили в Ефимова: «Известия» не подведут — поддержат!
Под большим стеклом на столе — штатное расписание. Смотрю, кто из руководства может быть на планерке. Ефимов? В отпуске. Мамлеев, Севрук? Оба никуда не уезжали. Но нет тех, кто сегодня очень нужен. Голембиовский в Японии. Боднарук в отпуске на Селигере. Друзенко тоже в отпуске, хотя рядом, в «Пахре», если приедет, то вряд ли с утра… Выходит, что мне надо брать на себя инициативу в той схватке, которая сейчас развернется вокруг содержания газеты, ее позиции по отношению к ГКЧП.
Забегая вперед, скажу, что Друзенко появился в редакции только 21 августа. На мой вопрос, почему не 19-го, ответил невнятно: не смог… Надо отдать ему должное — со временем, правда, с большим временем — он назовет истинную причину. В 2007 году вышла книга трех авторов (Г. Карапетяна, А. Плутника, А. Друзенко) «С журналистикой покончено. Забудьте», в которой Толя после ссылки на слова поэта, что большое видится на расстоянии, и вспоминая августовские дни 1991 года, признался: «19-го я не приехал в редакцию потому, что испугался. Однозначно».
Народу собралось в Круглом зале намного больше, чем обычно. В отличие от каждодневных планерок никакого оживления, гудения голосов — сплошная выжидающая тишина. Все обратили внимание на то, что Севрук явился в брюках и рубашке военного типа, цвета хаки, с планшетом через плечо. Похоже, это его наряд со времен Афганистана, где он был советником по пропаганде при командовании советскими войсками. Поздоровавшись с залом, Мамлеев сразу, без каких-либо предисловий о случившемся в стране, обратился ко мне:
— Пожалуйста, Вася…
Так было принято: чаще всего на утренних планерках мне сначала давалось слово как ответственному секретарю для короткой информации о главных событиях, которые могут быть отражены в текущем номере газеты, о других основных материалах. Я помню почти дословно то, что сказал:
— Думаю, что все присутствующие здесь должны согласиться с тем, что сегодня произошел государственный переворот. В отличие от некоторых газет нас не закрыли. Нам необходимо воспользоваться этой возможностью и дать прямую и жесткую критическую оценку происшедшему. Предлагаю в номер следующее. Передовую статью, осуждающую ГКЧП. Интервью под нашу постоянную рубрику на 1-й полосе «Пушкинская площадь, 5», опросив у стен редакции мнение разных людей, включая военных. Репортажи из разных точек Москвы о том, что будет происходить в ближайшие часы. Репортаж из Белого дома с реакцией руководства России, крайне желательно — лично Ельцина. Корсеть должна организовать сообщения всех собственных корреспондентов о реакции в стране. Международному отделу подготовить обзорный материал о реакции в мире…
В зале прокатилась волна одобрения. Но за главным столом, где сидит редколлегия, воцарилось молчание — все смотрели на Мамлеева, ожидая его комментария к услышанному. Он был дипломатически обтекаем:
— Не будем спешить с оценками. Содержание номера определим в рабочем порядке…
Я возразил, сказав, что принципиальную оценку надо дать сейчас. Мамлеев недовольно ответил, что мы пока не располагаем для этого всей необходимой информацией. Схватки не получилось, члены редколлегии молчаливо согласились: у нас пока время есть, подождем развития ситуации.
Но я хорошо понимал, к чему клонит уважаемый Дмитрий Федорович. Дождаться новых официальных сообщений, может, и указаний сверху, по ним и сориентироваться в своем кабинете уже без учета иных мнений. Я несколько раз заходил к нему, напоминал о своих предложениях на планерке. Говорил, что в редакции царит возмущение путчем, многие поехали к Белому дому, по другим местам в центре Москвы, скоро люди станут возвращаться, сдавать репортажи. Он отмахивался, рассуждал о том, что правильнее будет для «Известий» занять нейтральную позицию, отдав предпочтение не своим, а официальным материалам. Перестраховываясь, желая снять с себя ответственность за принимаемые решения, еще с утра послал машину за Ефимовым, который проводил отпуск у родственников в деревеньке под Владимиром.
Когда мне принесли текст заявления Ельцина, осудившего путч, я снова пошел к Мамлееву. Он согласился отправить его в типографский набор, но не спешил ставить на полосу — сказал мне, что Ефимов позвонил ему из какого-то городка по пути в Москву и требует не подписывать номер до его появления в редакции. Сказав это, Мамлеев на какое-то время уехал. Куда?..