Страница 15 из 25
Я перебил Иллеша, сказал:
— Мы здесь собрались для того, чтобы откровенно высказываться, но в корректной форме.
Он ответил, что попытается. Cамым корректным в дальнейшей речи было место, где он заявил:
— Николай Иванович является главным тормозом в развитии «Известий», причиной постоянного падения авторитета газеты и ее тиража.
Были и другие выступления. В иной тональности, но о той же проблеме — о недопустимости цензуры. По традиции ведущий на таких собраниях заключает обмен мнениями. Так что процитирую и себя со значительным сокращением:
— Сегодня летучка отражает признаки какой-то новой и тревожной атмосферы, зародившейся в редакции и начинающей подавлять давно сложившуюся творческую обстановку. Все больше времени, сил и энергии уходят не на профессиональные поиски, а на разрешение проблем, конфликтных ситуаций, возникающих в связи со снятием материалов из номера, с сокращением их по расплывчатому принципу: «это нельзя печатать». Мы мечтали о свободе печати. Она теперь узаконена, но этого оказывается недостаточно. Свобода печати, дух этой свободы должны быть защищены не только законом, но и всей каждодневной редакционной практикой.
Далее я сообщил, что нам предстоит принять редакционный устав, подготовка которого поручена мне. Сейчас над ним работают приглашенные юристы под руководством одного из авторов Закона о печати — профессора, доктора юридических наук Михаила Федотова (будущий министр печати РФ, в более дальней перспективе — советник президентов Медведева и Путина по правам человека, мой давний приятель). На основе устава, продолжал я, должны быть узаконены взаимоотношения в редакции, в частности между редколлегией и главным редактором. Закладываем в него положение и о том, что в случае разногласий окончательное решение принимается простым большинством голосов. Эта норма предлагается и для того, чтобы защитить главного редактора от различного рода давлений извне редакции, помочь главному редактору в исполнении его нелегких обязанностей.
Судя по стенограмме, на этой летучке не присутствовал Голембиовский, иначе он вряд ли бы промолчал — такого обычно не водилось, чтобы он не реагировал на доклад, прения. Или был и не выступил? Я заглянул в выписки из постановлений редколлегии, и выяснилось, что в конце октября Игорь находился в Италии — на вручении международной премии «Известиям», как одной из десяти ведущих газет мира.
Была какая-то справедливость в том, что получал эту премию не нынешний главный редактор. Газета поднялась на пик широкого признания в стране и за рубежом до его прихода. А с ним мы стали медленно, но верно терять занимаемые позиции. Будто курс выдерживался прежний, но былой ясности, твердости в позиции газете не хватало. Как заметил приезжавший в Москву собкор Леонид Капелюшный, сменивший Вильнюс на Одессу: «”Известия” становятся флюгерной газетой, полностью зависящей от ЦК КПСС. У нас нет, к примеру, определенности в вопросе о многопартийности. Мы за нее, но это теоретически. А практически в газете не увидишь ни слова против монополии КПСС, и сами под этой монополией ходим».
Как считал Леня, мы говорили о важнейших проблемах с камнем во рту, невыразительно.
Несмотря на то что в коллективе созревал бунт против главного, отношения между ним и Голембиовским оставались более-менее нормальными. Игорь не скрывал расхождений по отдельным публикациям, в целом по ситуации в газете, но на людях, в отличие от Иллеша и некоторых других сотрудников, подбирал выражения. В приватных же разговорах, много раз и наедине со мной, высказывался крайне негативно, прогнозируя неизбежный кризис в редакции. Однако это не помешало ему и Ефимову вместе, семьями встречать новый, 1991 год на издательской базе отдыха «Пахра» в Подмосковье.
1 января газету делала дежурная бригада, 2-го вышла на работу вся редакция. После непривычно мирной утренней планерки Игорь и сказал мне, что в новогоднюю ночь были вместе с Ефимовым, хорошо о многом поговорили, так что есть надежда на восстановление в редакции хотя бы относительного спокойствия. Действительно, первое время главный редактор терпеливо выслушивал предложения в номер, оказывал доверие своим замам, секретариату, обходился без цензорских придирок. Но утром понедельника 14 января редакционную обстановку буквально взорвали происшедшие накануне кровавые события в Литве, когда под покровом ночи военные захватили вильнюсский телецентр. Нежелание Ефимова расследовать случившееся, найти организаторов и вдохновителей этой бойни вызвало гул негодования, ставшего прелюдией к летучке 23 января.
Перечитывая ее стенограмму, снова вижу набитый до отказа Круглый зал. Обычно политические обозреватели не очень баловали редакционные собрания своим высоким присутствием. В этот раз явились все пятеро — Александр Бовин, Станислав Кондрашов, Константин Гейвандов, Викентий Матвеев и вернувшийся после долгой службы в ЦК КПСС международник Виталий Кобыш. Помню, что Кондрашов сидел в торце длинного, через весь зал, широкого стола для членов редколлегии. Традиционное кресло в торце напротив занял очередной председательствующий, им был Голембиовский.
Как-то так вышло, что именно эти два человека, случайно оказавшиеся во главе стола с обоих его концов, были причастны к опубликованной накануне в «Московских новостях» статье, вызвавшей всесоюзный резонанс и явно повлиявшей на психологическую обстановку внутри «Известий». Статья появилась как эмоциональный публицистический отклик на события в Вильнюсе. Напечатанная на первой полосе еженедельника, она обвиняла в кровопролитии не столько военных, сколько центральную власть, и название звучало как приговор: «Преступление режима, который не хочет сходить со сцены». По сути, это было первое резко критическое выступление в демократической прессе, направленное еще и против лично инициатора перестройки Горбачева. Особо грозное звучание придавал публикации тот факт, что она подавалась от коллективного имени — учредительного совета «Московских новостей», в который входили многие популярные в стране демократы первой волны. В одном списке с ними в каждом номере еженедельника указывались и Кондрашов, и Голембиовский. Однако 20 января среди авторов этой статьи фамилия Станислава не значилась: как член учредительного совета, он соглашался на свою подпись при условии, что будут учтены его поправки к тексту и заголовку, но главный редактор «МН» Егор Яковлев их не принял. Игорь же подписался под статьей, подбросив тем самим угля в топку известинских страстей: так мы за или против Горбачева? Почему «Известия» часто не говорят правду до конца? Почему мы не такие смелые и решительные, как «Московские новости»?
Кондрашов тоже не был в восторге от управленческих качеств Ефимова, но и не принадлежал к тем, кто все назревшие проблемы в газете сводил к политическим убеждениям главного редактора и его стилю руководства. Считая, что смелость, независимость нашей печати обязательно должны сочетаться с ее ответственностью перед обществом, перед фактами и собственной совестью, он в своем выступлении на этой летучке ни на кого не нападал и никого не защищал, а говорил то, что ему казалось наиболее существенным:
— Одна из главных бед газеты: жизнь шире того, что мы отражаем. Мы слишком зациклились на «правых», «левых», тогда как жизнь очень изменилась в последнее время. Демократия при первой ее приливной волне во многом показала свою несостоятельность. Дай бог, если придет другая волна с другими, более упорядоченными людьми. Мы не проанализировали, почему Горбачев льнет к армии, к КГБ. Как большая, обращенная к массовому читателю, наша газета должна придерживаться центристской позиции, но позиции серьезной, основательной, доказательной. Мы должны избирать предметом исследования ту жизнь, которой живет народ. Он устал от бессмысленной политизации…
В таком же духе речь длилась минут десять. Несколько человек, в их числе Ефимов, высказали с ней согласие. Завершая прения, Голембиовский тоже сослался на Кондрашова, заявив: