Страница 17 из 105
РАЛЬФ позвонил ему домой на следующий день после того, как Голд отправил ему четыре экземпляра.
— Что он сказал? — с нетерпением спросил Голд.
— С ним Дина говорила, — сказала Белл, которая только что вернулась из государственной начальной школы, где работала на полставки консультантом по психологии.
— Он звонил из Белого Дома, — сказала Дина.
— Что он сказал?
— И он был так любезен. Я хотела с ним поболтать подольше, но он сказал, что у него дела.
— Ты хочешь, чтобы я тебе шею свернул? Что сказал Ральф Ньюсам?
— Он перезвонит сегодня вечером. Можешь поговорить с ним из моей комнаты, если хочешь.
Голд говорил с ним из своего кабинета, закрыв двери.
— Господи, Брюс, не могу тебе передать, как у нас всех от тебя чердаки дымятся. Если все, что намечено, не сбывается — а ты приводишь в подтверждение этого достаточно веские аргументы, — то у президента появляется нужное ему обоснование для того, чтобы ничего не делать.
Голд, хотя и был удивлен, испытал удовлетворение.
— Я не думал об этом в такой плоскости, — признался он.
— Сейчас с нее делают фотокопии. Мы хотим, чтобы все правительство прочло ее, хотя мы и поставили на нее гриф секретности, чтобы никто не читал. Я думаю, было бы лучше, — здесь Ральф понизил голос, в его тоне послышался мягкий упрек, — если бы ты сначала показал ее нам, чтобы президент мог внести свои предложения. Но, с другой стороны, теперь, когда он может цитировать тебя в качестве признанного авторитета, это может звучать еще более убедительно. Брюс, ты не удивляйся, если он завтра будет на нее ссылаться. От этого у многих должны чердаки задымиться.
— Так президент прочел ее? — не мог удержаться от этого вопроса Голд; у него у самого уже стал дымиться чердак.
— Не сомневаюсь, — ответил Ральф своим ровным, неторопливым голосом, — хотя я и не уверен.
— Конечно, я бы показал ее президенту в первую очередь, но я не думал, что это будет интересно кому-нибудь, кроме тебя.
— Брюс, твой рейтинг в правительстве невозможно преувеличить, особенно после этой статьи. Сокрушительные успехи, намеченное не сбывается… Господи, какая концепция. Мы все хотим, чтобы ты как можно скорее начал работать здесь, после того как те, кто стоит наверху, решат, хотят ли они, чтобы ты вообще здесь работал. Так ты приедешь?
— А в каком качестве? — сказал Голд, который уже знал, что с восторгом согласится.
— Ну, не знаю, — сказал Ральф. — Мы, вероятно, могли бы прямо сейчас использовать тебя в качестве представителя.
— Представителя? — Голда внезапно посетили сомнения. — Что такое представитель?
— Ну, ты же знаешь. Это то, чем был я, когда не делал ничего другого. Представитель правительства, неназванный представитель, представитель администрации… это что-то вроде источника. Ты что — вообще обо мне ничего не читал?
— Ах вот оно что, — быстро занимая оборону, сказал Голд. — Теперь я понял.
— Я часто попадаю в газеты. Это одна из положительных сторон должности неназванного представителя. А через месяц-другой мы сможем тебя повысить.
— До кого?
— Ну, если ничего другого не подвернется, то до старшего сотрудника администрации. В качестве старшего сотрудника ты сможешь, когда захочешь, проводить общие брифинги, если мы их назначим. Ты сможешь дойти до самого верха. Брюс, эта администрация почти исключительно состоит из людей, которые своими локтями пробились наверх.
Голд услышал в этом намек, на который, возможно, следовало обидеться.
— Я не очень-то пробивной, Ральф, — мягко сказал он.
— Это будет для тебя большим плюсом, Брюс, то, что ты не пробивной. Как многие другие.
— Что — как многие другие?
— Как многие другие, которые пробивные, — продолжил Ральф таким безмятежно-дружеским тоном, что Голд пришел к выводу о своей чрезмерной обидчивости. — Ты бы мог начать немедленно?
— А сколько я буду зарабатывать?
— Сколько захочешь, Брюс. В Вашингтон приезжают не для того, чтобы терять деньги.
В следующем вопросе Голда послышался голос уязвленного честолюбия:
— И я должен буду оставаться неназванным?
— Только для начала. Ведь если мы хотим использовать тебя в качестве источника, пожелавшего остаться неизвестным, то если все будут знать, кто ты есть на самом деле, из этого ничего не получится. Верно?
— Пожалуй.
— Слушай, почему бы тебе на следующей неделе не подняться до наших широт? Мы бы все и обговорили.
— Подняться? — сказал Голд, чувствуя себя слегка сбитым с толку.
— Ах, извини, — Ральф тихо рассмеялся. — Я имел в виду — опуститься. Я тут принимал столько законодателей с юга, что мне стало казаться, будто все они где-то внизу, а мы на вершине.
— Вот это ты здорово сказал, Ральф, — сказал Голд. — Если ты не возражаешь, я воспользуюсь этой мыслью в какой-нибудь статье.
Ральф был польщен.
— Бога ради, Брюс. Только не называй мое имя. Можешь себе представить, какие у меня будут неприятности, если меня начнут цитировать.
— Не беспокойся, — заверил его Голд. — Я с большим удовольствием выдам эту мысль за собственную.
— Но с другой стороны, — сказал Ральф, и в голосе его послышалась некоторая обида, — я бы хотел, чтобы и мне отдали должное. Ведь это я придумал.
— Как же мне это сделать? — Голд был сбит с толку. — Как я могу отдать тебе должное в печати, если ты не хочешь, чтобы твое имя упоминалось?
Ответ последовал после секундной паузы:
— А ты бы мог написать, что эта мысль принадлежит представителю?
— Конечно.
— Отлично, Брюс. Все мои семьи будут в восторге. Андреа Коновер вспыхнула, как девочка, когда я передал ей привет от тебя. Она очень хочет тебя увидеть.
— Так когда мне приехать? — спросил Голд.
— Я тебе позвоню в понедельник или вторник, или в среду, четверг или пятницу. А знаешь, Брюс, — заметил Ральф, — единственная дочь Пью Биддла Коновера — это тебе не что-нибудь, на такую девочку не начихаешь.
В намерения Голда никак не входило чихать на нее.
— НУ? — Белл принялась пристально разглядывать его, когда он вернулся на кухню, чтобы закончить обед. Дина тоже не сводила с него глаз.
— Может быть, мне на следующей неделе придется съездить в Вашингтон. Их интересует мое мнение по одному вопросу.
Белл была вовсе не глупа.
— Это по поводу работы?
— Это должно храниться в тайне, — тем же назидательным тоном ответил он. Белл пожала плечами.
— А кому я могу сказать? Твоей семье?
Лицо Дины засияло.
— Я скажу Лео Либерману. Вот уж его папочка станет завидовать.
— А если что-нибудь не сложится, — спросил Голд, — и я ничего не получу?
— Тогда я им скажу, — ответила Белл, — что ты отказался.
— Что я отказался поступиться принципами?
— Конечно, — сказала Белл.
— И я скажу то же самое, — заявила Дина.
— Да, — признался он. — Речь пойдет о работе в правительственной администрации. — Позднее в тот же вечер в их комнате он сказал Белл: — А мне казалось, ты не хочешь, чтобы я соглашался на работу в Вашингтоне. Ты ведь сказала, что не поедешь туда.
Белл ответила:
— А я и не поеду.
— И не передумаешь?
— Ни в коем случае.
Они спали в разных кроватях, между которыми стоял ночной столик. Он перебрался к ней.
IV
ВСЕ, ЧТО НАМЕЧЕНО, НЕ СБУДЕТСЯ
ГОЛД прикончил свой мартини, чувствуя себя, как на иголках — он испытывал нечто похожее на досаду из за того, что женщина, с которой он обедает, всего лишь его сестра.
— Эстер говорит, что ты пишешь книгу о евреях, — сказала Джоанни. Голд ждал, когда ему принесут отварную лососину с салатом из огурцов и зеленым майонезом. Они обедали в «Сент-Реджис», и платить собиралась она. У высокой и загорелой, в яркой одежде Джоанни была гибкая фигура и искусно подкрашенные прядями волосы.
— Эстер?
— Она обязательно звонит раза два в месяц, — сказала Джоанни. — А говорить ей не о чем. Джерри не очень рад этой книге.