Разведчик

Открыл я капот, нырнул, гляжу — вроде все в порядке. Провода все на месте, ничего нигде не болтается, дыр от пуль тоже не видать. Аккумулятор новый, как и сам «Додж». Уровень масла проверил — все в норме. А заводиться не хочет.

— Вы, — у рыжей спрашиваю, — ничего с ним не делали?

— Нет, — говорит, — как приволокли, так и стоит. Я в бак сунулся, понюхал, даже на язык попробовал — бензин. И вроде без всяких примесей.

— Точно, — спрашиваю, — никакой своей гадости залить не пытались?

— Да не подходил к нему никто.

Ага. Во ист ди ауторепаратуреверкштат?[1]

Ладно. Полез в кузов. Откинул брезент, гляжу — ни черта ж себе. Хозяйственный, видать, шофер на этом «Додже» ездил. Тут тебе и запаска, и две канистры полные, и еще одна маленькая, с маслом, а в ящике с инструментами чего только нет! Даже фара и полный комплект свечей.

Под ящиком коробка с сахаром обнаружилась. Американский, пиленый, к нам в дивизию тоже такой поступал. Только редко мы его видели — завскладом наш, майор Панкратов, тот еще жук — снега зимой не выдаст без бумажки от комдива, да и с ней будет три часа накладные оформлять, на каждую снежинку отдельную. Сколько с ним наш старшина маялся, когда надо было форму новую получить!

— Я, — говорил, — лучше три раза к немцам в тыл на брюхе сползаю, чем один — к Панкратову на склад пойду.

Сахар я пока оставил. Взял только один кусок себе, а второй Каре кинул. Она его поймала, стоит, в руках вертит.

— Что это? — спрашивает.

— Это, — говорю, — сахар. Его едят. Он сладкий. Берешь и грызешь, как белка.

И сам пример показал.

Рыжая на меня глазищами подозрительно сверкнула, но послушалась. Захрустела.

— Ой, — говорит, — вкусно как. Девчонка.

— Жаль, — говорю, — эскимо этот тип не заначил. Какое у нас эскимо было перед войной — съел, и умирать не жалко. Я все мечтал им одну девчонку из нашего класса угостить, да так смелости и не набрался.

Да. Много у нас чего перед войной было. Да сплыло одним июньским утром.

— А нам, — говорит рыжая, — тоже один раз ваши сладости привозили, в блестящих железках. У-гу-щен-ка.

— Сгущенка, — говорю. — Мы там воюем, а вы, значит, ленд-лизовскую сгущенку лопаете и тушенкой заедаете. Неплохо устроились.

Сунулся я снова под капот. Заменить, что ли, свечи, думаю, раз все равно запасные лежат. А чего еще делать? Ну а если и это не поможет, придется всю проводку проверять — та еще работенка.

Поменял, сел за руль, провернул ключ, и что б вы думали — «Додж» завелся! С пол-оборота завелся! А я-то голову ломал.

— Эй, — Кару зову, — слуга верный. Садись давай, прокачу с ветерком.

Рыжая на соседнем сиденье устроилась, л проделали мы с ней круг почета по дворику. Я еще на клаксон нажал напоследок и заглушил.

На шум из дверей народ повысыпал. Глазеют, но близко подходить боятся. А рыжей хоть бы что: довольная — смотреть приятно. Особенно в вырез блузки.

Аулей тоже вышел. Обошел вокруг пару раз и стал рядом.

— Ну, командир, — говорю, — принимай машину. Я ведь говорил вчера, что она только у вас не заводится.

Синеглазый усмехнулся.

— То, что он начал двигаться, — говорит, — это очень хорошо. А скажи, Сегей, без тебя он тоже двигаться будет?

— Если найдете, кого за руль посадить, — отвечаю, — запросто. Но только пока бензина хватит. А хватит его часов на шесть.

— Бензин — это то, чем он питается.

— Именно, — говорю. — Причем жрет не хуже танка и предпочитает покачественней. У вас со снабжением как дело обстоит? А то у нас неделю назад склад ГСМ к чертям собачьим разбомбили, к вам случайно ничего не перепало? Вюрден зи мих, битте, бис цур нахстен танкшелле[2].

— А можно, — спрашивает, — посмотреть, как этот бензин выглядит?

— Запросто, — и канистру ему протягиваю.

Аулей в канистру заглянул, принюхался, на ладонь немного плеснул.

— У нас, — говорит, — масло есть похожее. Довольно много. Надо ему предложить, может, он захочет им питаться.

— Ну, это вряд ли, — говорю. — Это ж американская техника, она что попало жрать не будет. Давайте лучше пока на том, что есть, покатаемся, а то ведь мотор запороть можно элементарно, а толку?

И тут Кара в разговор встревает.

— А пусть, — говорит, — с ним кузнец наш побеседует. Может, он его и уговорит масло есть вместо этого бенджина.

— Ага, — говорю, — знаю я эти уговоры, с помощью кувалды да какой-то матери, навидался. Кувалда, она, конечно, вещь в хозяйстве очень полезная, особенно когда траки на KB часто менять приходится, но, может, лучше все-таки подождем, пока бензин кончится?

Аулей, похоже, на эти слова малость обиделся.

— Зря ты так говоришь, Сегей. Ты свое мастерство нам показал, позволь теперь и другому мастеру свое умение испытать.

— Ладно, — говорю, — мое дело предупредить. Зовите вашего кузнеца, поглядим, что после него останется.

Вылез из машины, стал в сторонке. Но в душе обидно все-таки. Ну, разломают они «Додж», думаю, а мне опять на своих двоих топать. Бензином-то я где-нибудь, глядишь бы, и разжился. В кавалерию, что ли, теперь подаваться, в червоны казаки?

Приходит кузнец. Кузнец как кузнец, первый нормальный с виду человек, которого я пока здесь повстречал. Фартук на нем кожаный, борода окладистая — как он только искр не боится. Кувалду, кстати, не приволок и вообще ничего из инструментов не взял. Мне даже интересно стало — что ж он делать-то голыми руками собрался? Руки, правда, здоровые, словно две клешни, как зацапает, мало не покажется.

Походил он вокруг «Доджа», под днище заглянул, рукой пару раз по бортам провел и ко мне поворачивается:

— Оживи его.

Я чуть на землю не сел.

— Это как? — спрашиваю. — Спирта ему в бак залить?

А Кара меня локтем в бок толкает:

— Ты же это только что делал.

— Что?

Рыжая на меня посмотрела, как на слабоумного, вскочила за руль и ключ дернула. Ничего у нее, конечно, не получилось, заглохло сразу.

— Завести его вам, что ли? — спрашиваю,

— Ну да, — кивает, — оживить. Дурдом.

Ладно, думаю, играйтесь дальше. Завел мотор, кузнец этот прислушался, кивнул одобрительно, сел перед радиатором на корточки и чего-то шептать принялся.

Ну, думаю, точно цирк. Сейчас он встанет и скажет, что обо всем договорился. Тоже мне, Вольф Мессинг.

— Он, — говорит кузнец, — согласен есть наше масло, но у него два условия есть.

Ну, точно.

— Первое, — говорит кузнец, — чтобы управлял им только он.

И на меня показывает.

Все верно, думаю, правильно мыслишь. А кто ж еще тут может? Кара, та возьмется, но — до ближайшей стены.

— И второе. Он хочет, чтобы у него было имя. По названию одной из провинций его родины.

Ха, думаю, а это уже забавно. Кто этому кузнецу про Америку успел разболтать, неужто Трофим?

— Я не совсем его понял, — продолжает кузнец, — Арзона или Арзена.

— Аризона, — говорю.

И тут «Додж» фарами мигнул.

Я чуть на землю не сел. А этот-то фокус, думаю, кузнец как провернул? Он же внутрь капота не залезал и вообще машины почти не касался.

А тот довольный стоит.

Ладно, думаю, раз я уже сюда угодил, а медперсонала пока не видно — попробую сыграть по их правилам.

— Ладно, — говорю, — тащите сюда ваше масло. И к «Доджу».

— А ты, — говорю, — если на этом масле хоть десять метров проедешь, возьму баночку с белой краской, которая у тебя в кузове стоит, и на обоих бортах большими белыми буквами намалюю: «А-Р-И-3-0-Н-А».

И тут фары опять мигнули.

Черт, но не могло же мне два раза подряд примерещиться!

— А ну, — говорю, — включи обратно. Зажглись.

Я на всякий случай между кузнецом и машиной шагнул, носком сапога, вроде как нечаянно, землю прочертил — нет никаких проводов.

Черт, думаю, но должно же быть всему этому какое-то нормальное объяснение. Только вот кто бы мне его на ухо прошептал, пока я тут окончательно не свихнулся.