Разведчик

Ладно. Спустились мы вниз, в зал какой-то. Гляжу, а на стене зала ковер, и не просто ковер, а настоящее батальное полотно во всю стену. Бородинская панорама. Причем вышито так — пока ближе не подойдешь, от картины не отличишь. Рыжей-то ничего, она на эту вывеску уже давно нагляделась, дальше идет, а я уставился, как на карту из немецкого штаба.

— А ну, стой, — говорю, — дай произведением искусства насладиться.

Вообще-то с художественной точки зрения вещь малоценная. Никакой тебе перспективы с пропорцией, один передний план. И рожи у всех однообразные, как у святых на иконах. Зато выткано все на совесть, сразу видно — настоящий мастер работал, нитка к нитке. И называется эта штука, вспомнил я, гобеленом. Мне тот лейтенант тоже про них рассказывал.

Но меня-то больше другое занимало — кто с кем воюет. Свои, я так понял, в большинстве люди. Ратники там всякие, в светлых кольчугах, шлем типа буденовки, тридцать три богатыря, одним словом, и батька Черномор впереди. Потом еще деды какие-то длиннобородые в синих халатах и шапках сосулькой — эти больше шары огненные мечут вместо полевой артиллерии. Ну, командиры под хоругвями мечи вздымают, лучники с холмов стрелами вовсю поливают и так далее. А у противника кого только нет. И карлики какие-то лопоухие зубастые, и скелеты с мечами наперевес, и броненосцы черные, вроде тех, что за мной скакали, и еще куча не поймешь кого, но больше всего зеленых громил с дубинами. Тех самых, я так понял, чьи скелеты я в деревне видел — челюсть вперед и клыки из пасти.

А вообще, так себе бой, даже если одного за десять считать, все равно с обеих сторон и дивизии не наберется.

Насмотрелся я на все это дело, и у Кары спрашиваю:

— Это у вас что? Куликово поле или Ледовое побоище?

Девчонка, похоже, обиделась.

— На этом полотне, — говорит, — мастером Постаром запечатлена в назидание потомству битва у Соловьиных холмов, где король Сварог со своей верной дружиной и светлыми магами, что пришли ему на подмогу, встал против темных полчищ…

Я не выдержал и перебил.

— Ты мне, — говорю, — сообщение от Совинформбюро не зачитывай. Говори конкретно — кто победил, какие потери, как после битвы оперативная обстановка складывалась?

— Победа была на стороне Света, — Кара вздохнула. — Но павших с обеих сторон было без счета, и сам король Сварог тоже был в их числе. Зато силы Тьмы надолго лишились былой мощи, и это…

— Стоп, — говорю. — Опять текст от Левитана пошел. Сказал же, говори конкретно. Что значит — павших без счета? Выжившие-то были? Ладно, вражеские трупы посчитать не удосужились, но свои-то потери можно было узнать? Списочный состав дружины до боя минус оставшиеся — вот и вся арифметика. А то — во второй линии пехоты вражеской без счета и до полутора танков. Что это за доклад? Потом — «надолго лишились былой мощи». Насколько? Ты числа называй. Ферштейн?

У рыжей глаза растерянные сделались и губы задрожали.

— А я не знаю, — говорит. — Когда мне рассказывали, то всегда говорили про Великую Победу Света над Тьмой и…

— Морально-политическая подготовка, — говорю, — дело важнейшее, не спорю, но и одной ей ограничиваться тоже не годится. Кроме диалектики, хорошо бы тактику со стратегией. Война, она, знаешь ли, счет любит.

Ага. Смертям особенно.

— Но я и в самом деле не знаю. Была большая битва и… а потом нам уже про короля Фуко рассказывали, как он с властелином Водером воевал.

— Ох уж мне вся эта церковно-славянская история, — говорю. — Одни короли да князья. Король Сварог и дружина его при нем. Ладно хоть сам лег, не просто войско положил, а то был бы поход Игоря на половцев.

Кара голову гордо так вскинула.

— Король Сварог, — заявляет, — великий герой. Он бился в первых рядах своего войска.

— Может, и герой, — говорю, — спорить не буду. Да только герой и полководец — это, как выяснилось, вещи иногда разные. То, что человек первым из полка в немецкую траншею ворвался, это еще далеко не значит, что он этим полком командовать может. И в первых рядах — звучит, конечно, здорово, а вот сзади постоять, да не одному, а с резервом и в нужный момент в дело его ввести, как, например, Александр Невский, тоже, между прочим, князь — это иногда дороже стоит.

— Во главе войска, — заявляет Кара, — должен стоять самый достойный. Благородные рыцари высокого происхождения никогда не потерпят…

Нет, думаю, надо будет обязательно ей ликбез устроить. Совсем у девки головка феодальными предрассудками засорена.

— Достойный, — замечаю, — это, конечно, правильно. Да вот только как определить, кто самый достойный? По морде друг друга лупить и смотреть, кто на ногах последний останется? Так ведь таким способом можно узнать, у кого башка самая чугунная. Папа твой, я уверен, тоже командиром стал не только потому, что лучше всех мечом махал.

У него-то наличие мозгов сразу заметно. В отличие от дочки.

— Все наши короли были героями!

Сколько я историю помнил, такой замечательной династии в моем мире не наблюдалось. Пара-тройка сносных личностей была, но большинство — алкаши и прочие дегенераты. Может, конечно, тут у них с этим получше дело обстоит, но что-то сомневаюсь я в этом.

— Героем, — говорю, — как я уже сказал, быть хорошо. Я и сам бы с превеликим удовольствием золотую звездочку на грудь повесил для комплекта. Да вот только война ваша уже сколько тянется? А?

Молчит.

— А насчет победного перелома как? — интересуюсь.

Тоже молчит. Мне даже совестно стало. В самом деле, думаю, что ты, Малахов, к девчонке пристал, историческими примерами заваливаешь. Ты ей еще марксистко-ленинскую диалектику начни излагать. То есть объяснить бы, конечно, надо, и не только ей, но начинать-то надо с азов, да и в обстановке сначала следует разобраться. И, по совести говоря, какой с тебя, Малахов, политрук, то есть замполит? Никакой. Я ведь даже к собранию сочинений товарища Сталина еще не подступался, а уж про Ленина или Маркса с Энгельсом и вообще вспоминать нечего. А секретарем меня потому выбрали, что из всех комсомольцев в разведроте только я один и могу протокол собрания без ошибок записать. Опять же насчет победного перелома — попробовал бы ко мне в 42-м кто-нибудь с такими речами полезть — чего это, мол, ты, Малахов, через Дон к Волге топаешь? Что б я ему ответил? Дал бы в морду, а то и вовсе — как провокатора.

— Ладно, — говорю. — Извини. Как говорил наш капитан: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны». Я…

Вообще-то это он Шота Руставели нам цитировал, но они же тут «Витязя в тигровой шкуре» не читали.

— А ты, — говорит рыжая с вызовом таким в голосе, — лучше бы накомандовал.

— Так я ведь, — плечами пожимаю, — в командиры и не лезу. Вам бы, — говорю, — Суворова Александра Васильевича сюда, тоже граф и князь, или хотя бы Мономаха с его фуражкой. А вообще — давай сворачивать этот разговор, а то мы тут до ужина проспорим. А я еще и не завтракал, между прочим.

Рыжая, видно, еще что-то обидное сказать хотела, но вспыхнула и промолчала. Развернулась и пошла, только плечом презрительно так дернула.

Вышли мы наконец во двор. Солнца, как вчера, не было, так и сегодня нет, все облака серые висят. Впрочем, когда погода нелетная, оно, может, и к лучшему, но все равно на душе муторно. Народу во дворе почти не видно, только в конюшне троица навоз лопатами ковыряет, да и то словно мухи сонные.

Ну, я огляделся и направился прямиком к «Доджу». Есть у меня такая заветная струнка — люблю с техникой повозиться. Может, оттого, что в пехоте все больше приходилось на своих двоих топать, а уж в разведке и подавно. Так что как только выпадает свободный часок, кто куда, а я к машинам. Там уже и шофера все знакомые и командиру ихнему я трофейный «вальтерок» презентовал, в общем — свой человек. Ну и поднатаскался соответственно. Наши там «газики» и «ЗИСы», союзнические, да и трофейные тоже. Не с закрытыми глазами, конечно, но если покопаться… Думал, вот кончится война, получу права любительские, добуду какой-нибудь трофейный «Хорьх», а еще лучше — списанный «Виллис», приведу в божеский вид и буду на нем кататься. А-а, да что уж там теперь вспоминать.