Страница 165 из 170
Когда носилки поровнялись с идущею княгинею, Федосья Прокопьевна громко сказала ей:
— Если нас разлучат и заточат, молю тебя: поминай меня убогую в своих молитвах.
В доме их снова заперли в подклеть.
Молодой Морозов знал, что его мать и тетку отправили на допрос, но надеялся, что князь Петр, его дядя, поможет. Юноша отправился в дом князя.
Усмешка пробежала по губам Урусова.
— Сколько ты, племянник, захотел! Пожди, царь строго наказует, но и милует. Сегодня о них у царя в «верху» рассуждение будет. Коль удастся, замолвлю слово. Садись, племянник, что ж стоишь?
И, сев сам у стены, устало потянулся и заметил:
— Замучили нас совсем; каждый вечер собирается дума, немало понакопилось дел-то!
Иван Глебыч решился напомнить дяде о сватовстве его, Морозова, у княжны Аксиньи Пронской.
— Говорил ли ты, дядюшка, с князем Пронским, Иван Петровичем?
— О чем? — изумленно спросил начавший дремать Урусов.
Он уже успел забыть о фантастическом проекте сватовства, которое сам же предложил племяннику.
— А помнишь, ты меня женить на княжне надумал? — робко проговорил юноша.
— Совсем из памяти вон, племянник! Забот не мало было за это время. Но поговорю, сегодня же скажу ему.
— Уж удосужься, князь, — просил его молодой Морозов.
— Раз сказал — исполню! Не проси!
В его голове снова, действительно, мелькнула теперь мысль, нельзя ли, в самом деле, привести этот план в исполнение.
— Что это тебе вдруг вспомнилось, племянник, — шутливо проговорил Урусов, — али княжна тебе в самом деле зазнобила сердце?
Иван Глебыч нерешительно заметил:
— Княжна княжной, дядя, о матушке скучаю; ее мне вызволить хотелось бы скорей.
— Ты добрый сын, Иван! Коли мне удастся тебя на Пронской сосватать, надеюсь, что царь помилует обеих сумасбродок.
Племянник низко поклонился дяде и, еще раз напомнив ему о своей просьбе, отправился домой. После его ухода князь оставался некоторое время в раздумье и затем отправился из дому.
Хотя он и глубоко сомневался в успешности предложенного им сватовства, но он все-таки хотел исполнить данное им племяннику обещание.
Дом князя Пронского находился не близко и, усевшись в расписные сани, Урусов отправился на лошадях к нему.
Неожиданный приезд князя Петра встревожил весь дом Пронского.
— Уж не послом ли едет он от государя? — строил предположения хозяин.
Заскрипели ступени крыльца под тяжелыми шагами прибывшего.
Князь Иван Петрович поднялся к нему навстречу.
Оба князя троекратно обнялись.
Обычай того времени не позволял сейчас-же приступить к разговору, ради которого Урусов сюда приехал.
Поговорили о делах московских, о том, о сем. Хозяин велел подать меду и выпил вместе с гостем по стопе.
— Послушай, князь Иван Петрович, — решился наконец выяснить цель своего приезда Урусов, — имею к тебе великое дело.
Хозяин насторожился.
— Рад тебя слушать князь, сказывай про дело твое важное. Гость в коротких словах, но толково, пояснил хозяину о сватовстве племянника.
Сосредоточенно выслушал последний его и ответил:
— Ты прав, это дело важное, подумать надо!
XX
На другой день после допроса в подклеть, в которой были посажены узницы, явился думный дворянин Илларион Иванов.
— Как почивать изволили? — насмешливо спросил он, — поди, райские сны снились? Аввакумку пса во сне видели?
У Морозовой готово было вырваться резкое елово, но удержалась.
— Отвечать мне не хочешь, кичливая? Ин будет по твоему, помолчим!
И думный дворянин вышел из подклети. Немного спустя он вернулся туда вместе со стрельцами, которые несли два стула с цепями.
— Вот вчера, боярыня, не хотела ты на ногах стоять, больные они у тебя, — снова обратился Илларион к Морозовой, — ноне мы твое желание уважили: стульцы для вас обеих приготовили, да еще какие! Смотри-ка, чтобы не свалились вы с них, цепочкою шею поприхватим, — не опасно будет!
Федосья Прокопьевна, не вздрогнув, посмотрела на цепи и, истово перекрестясь двухперстным крестом, поцеловала железо, промолвив:
— Слава Тебе, Господи, яко сподобил узы возложити на себя!
Стрельцы, сняв оковы с ног обеих узниц, стали заковывать железо вокруг шеи.
Сестры повиновались, помогая накладывать тяжелые узы.
Стрельцов поражала покорность молодых женщин. Многие из стрельцов были последователями Аввакума и неохотно исполняли приказ.
Обеих женщин вынесли прикованных к стульям на стоявшие у входа в подклеть дровни и положили на солому.
Прежде, чем выехать со двора, дровни пропустили мимо себя парадную карету Морозовой, запряженную по обыкновению двенадцатью конями. Спустившись с красного крыльца, поддерживаемый под руку старым служителем, в карету поместился сын Федосьи Прокопьевны, Иван Глебович. Он ехал во дворец по желанию государя, противиться которому он не желал: напротив, он даже стремился скорее свидеться с царем-батюшкою, чтобы попросить его за свою мать.
О том, что она лежит рядом, скованная на дровнях, юноша не знал.
Молодой Морозов полагал, что его поездка во дворец связана с освобождением матери и тетки, а также со сватовством к княжне Пронской. «Спасибо дяде, князю Петру, — думал он. — Не забыл своего обещания».
Старый служитель, усадив боярина в карету, вскочил на узкую доску, тянувшуюся по обеим сторонам полозьев, и крикнул вознице:
— Под царские переходы…
Сытые кони дружно подхватили тяжелый экипаж и вынесли его из ворот.
Около кареты побежала толпа челядинцев, неизбежная принадлежность выездов богатых вельмож того времени.
Стоявшие у ворот любопытные поглазели на роскошный выезд, погуторили о нем и уже хотели было расходиться по домам, как вдруг заметили дровни, выехавшие следом за экипажем.
— Э, да никак Морозовских стариц к допросу везут! — крикнул кто-то из толпы.
Дровни, скрипя на повороте полозьями, выкатились на узкую улицу.
Обе сестры не скрывали своих лиц и смело глядели на народ. Морозова, высоко подымая персты правой руки, сложенные по-староверски, и звеня цепями, громко говорила:
— Тако надлежит креститися!
— Ой, да никак это самое боярыню повезли! — раздались голоса среди толпы. — Бедная! Как страждет ради веры истинной, православной!
XXI
Вызов молодого Морозова во дворец никак не был связан с князем Петром. Князь Урусов и не заикнулся царю о племяннике.
— Жалко мне сына моего верного слуги Глеба Морозова, — сказал Алексей Михайлович боярину Матвееву, — почто погибать ему ради безумств его матери? Приближу к себе, а там за годами може и на воеводство куда-нибудь ушлю, ежли разум выкажет!
Царь задумался.
«Кто знает, может быть, на меня глядя, и эта гордыня кичливая образумится», — подумал он о Федосье Прокопьевне.
В те времена по дворцовому этикету царю оказывали особенный почет.
Приезжавшие подходили ко дворцу пешком, оставляя лошадей и экипажи довольно далеко от входа. Многие из простых малочиновных людей, еще издали завидя царское обиталище, снимали шапки и, таким способом «воздаючи честь государю», проходили мимо.
Особенно строго воспрещалось проезжать под каменной преградой, где находились царские переходы.
«С площади никого не пущать, о том караульщикам приказать накрепко», — гласили тогдашние приказы. — «Переходы с дворца на Троицкое подворье запереть и никого в те двери и на переходы без государского шествия и без именного указа не пропущать, но тот приказ с великим подкреплением детям боярским, истопникам и сторожам, которые стоят в том месте и у светлишной лестницы. Дворовых людей, как их позовут в «верх», за столовым и вечерним кушаньем к царице и царевнам пропущать на светлишную и на каменную лестницы за все преграды»…
И, несмотря на всю строгость указов, государь высказал свое желание, чтобы парадный поезд с молодым Морозовым остановился у этих переходов, а дровни с самой боярыней и ее сестрою были провезены под ними.