Страница 36 из 56
Железная дорога Харьков - Мелитополь еще не была восстановлена, и довелось ехать через Донбасс, [188] делая при этом значительный «крюк». Через двое суток я миновал центр шахтерского края и приближался к Большому Токмаку - городу моего детства. С нетерпением ожидаю остановки. Выхожу из вагона воинского поезда и не узнаю станции. Она полностью разрушена. Не видно ни одного уцелевшего здания…
Иду к центру города. Там до войны жила старшая сестра Екатерина. Вот и улица Советская, но и она неузнаваема. Дом сестры разрушен, как и все другие. Кучей громоздятся повалившиеся стены, битая черепица. Стою во дворе и не знаю, что делать. Словно из-под земли появляется сестра, спешит навстречу. В глазах слезы радости и непоправимого горя. Обнимаемся. Долго молчим. Прибежали племянники Павлик и Надюшка, прижимаются к реглану. Сразу узнали меня, хотя не виделись мы много лет. Дети заметно подросли.
- А где же старшая, Галина? Где твой муж Николай? - с нетерпением спрашиваю.
Немного успокоившись, сестра начала рассказывать:
- Нет у нас больше с тобой дорогого отца. Расстреляли немцы. Выдал его кулак Андрей Пересада, вернувшийся из ссылки. Нет и Галины, вывезли ее немцы на каторгу в Германию еще в 1941 году. А Николай сейчас в Красной Армии. Воюет на передовой. Участвовал в боях на реке Молочной. Туда многие токмачане ушли по призыву, а больше - добровольно. Вот и Павлушка просится на фронт, но я не пускаю - нет еще и семнадцати. Грозится убежать…
Подтвердились мои наихудшие опасения. Погиб отец от рук оккупантов и их прислужников. Я едва понимал, о чем продолжала рассказывать сестра. [189]
- А дом наш немцы разрушили уже после освобождения Большого Токмака. Налетело много самолетов, и начали они, словно варвары, бомбить беззащитный город. После налета мы насчитали свыше десяти воронок от бомб только в нашем маленьком дворе. Хорошо, что в это время нас не было дома - спрятались в подвале школы. Теперь живем в землянке. И не мы одни… А ты, братик, уже капитан! - сказала сестра, с гордостью рассматривая боевые награды у меня на груди. - Мы очень волновались и переживали за тебя. А когда после освобождения на аэродроме сели наши истребители, мы бегали смотреть на них, надеялись что-нибудь узнать о тебе. Недавно они перелетели на другой аэродром. Зато вот ты перед нами - целый и невредимый.
На следующий день председатель горсовета предоставил мне свой единственный транспорт - двуколку, запряженную парой гнедых коней. Уже начался декабрь, но стояла еще теплая для этой поры погода. Ежедневно шли дожди, и земля превратилась в настоящее месиво, которое делает дороги Юга Украины непроезжими. Я отправился в Юхимовку. Мы ехали степью, почти совсем не вспаханной, не засеянной, укрытой перекати-поле. Разговорились с кучером. Он местный немец Иоганн Эзепреен.
- Но чаще зовут меня Егором, - говорил возница. - Я тут родился, вырос, учился и работал. У нас с женой трое детей. Они учились в нашей советской школе. Вся моя семья добросовестно трудилась на Большетокмакском заводе «Красный прогресс».
- Как же отнеслись к вам оккупационные власти? Они же знали, что вы немец?
- Конечно, знали. Требовали активного сотрудничества [190] с ними. Когда же я отказался, исключили из списков фольксдойч, лишили всех привилегий, перестали выдавать продовольственный паек. На этом и ограничилось. Но могло быть и хуже.
Из- за бугра показалась Юхимовка, построенная на моих глазах в годы незабываемого детства. Здесь я рос, ходил в школу, занимался спортом, работал вместе со взрослыми, выращивал на щедром черноземе пшеницу, кукурузу, подсолнечник. Здесь встретился с первой любовью и познал первую тяжелую утрату -умерла моя добрая, сильная, хорошая мама, родившая и воспитавшая десять детей. Как бы радовалась она сегодня, встретив своего самого младшего сына - авиатора, капитана!…
Село лежит в руинах. Отцовского дома нет. Рядом с развалинами - стволы обгоревшей акации, порубленные кусты сирени. Многие хаты без крыш. Вместо них тоскливо смотрят в небо закопченные дымари…
Оглядел я пустующий двор, прошел мимо варварски срубленных фашистами деревьев сада, к речушке. На ее берегу когда-то был стадион, построенный комсомольцами в дни субботников. На этом стадионе мы играли в футбол, занимались легкой атлетикой, сдавали нормы на значок ГТО. В зимние дни катались на коньках по тонкому льду реки, спускались на санках с ее крутого, высокого берега, примыкающего к нашему саду…
Ничего этого теперь нет: стадион превратился в пустырь, сад безжалостно вырубили немцы, пересохла река Курушан.
С тяжелым сердцем вернулся я к разрушенному дому и долго стоял возле него. И когда, несколько позже, я прочел стихотворение Михаила Исаковского [191] «Враги сожгли родную хату…», мне показалось, что речь в нем идет именно о доме моего отца:
Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Эти слова, взывавшие к священной мести, запомнились мне на всю жизнь…
Встретили меня сестры Евдокия, Агафия и жена брата Феодосия - Александра. Они рассказали о большом горе, которое принесли в Юхимовку фашисты.
…Закончив уборку урожая 1941 года, наш отец наконец-то собрался в дорогу. Надо было спешить, враг приближался к Мелитополю. Уже была слышна артиллерийская канонада. В ночное время западный небосклон краснел от пожаров. Вместе с колхозным активом отец выезжал на восток. Говорил дочкам: «Доберемся в Донецкую область, а потом поеду к сыну в Бузулук». На подводах ехали женщины и дети. Увозили колхозное имущество, угоняли скот. С отцом поехала и моя сестра Шура, жена секретаря Полтавского горкома комсомола Михаила Шульги. С нею два маленьких сына, им всего по два-три года. За несколько дней добрались до станции Волноваха, в Донбассе. Казалось, что опасность осталась позади, но неожиданно для всех впереди появились гитлеровские войска, рвавшиеся к побережью Азовского моря. Оккупанты повернули колхозный обоз и под конвоем направили в Юхимовку.
Больше месяца нашего отца никто не трогал. Но после Октябрьских праздников, тайком отмеченных колхозниками, в селе появился бывший кулак Андрей Пересада. Немцы сразу же назначили его старостой. [192] Чтобы выслужиться перед захватчиками, ои выдал им нашего отца и других активистов. Гестаповцы увезли всех в Мелитополь и там расстреляли…
Большое горе обрушилось на советских людей. Не обошло оно и моих родных. У сестры Евдокии из трех детей осталась только старшенькая, Люба. Сын Григорий погиб в тяжелых боях под Керчью. Дочку Катю, подростка, отправили на каторгу в Германию. Жена Феодосия - Александра потеряла связь с мужем, ушедшим на фронт в начале войны. Что с ним, где он - неизвестно. На руках у невестки остались три сына-малыша.
Горе в каждой советской семье - горе у всего народа. Но наш народ - герой. Превозмогая боль утрат, он умножал свои силы в тылу и на фронте. Мужчины Большого Токмака и Юхимовки пошли на фронт. Вместе с ними ушел и муж сестры Агафий Тимофей Усс. Ушел, чтобы дойти до Берлина и оставить свой автограф на стенах рейхстага. Ушел добровольно на фронт и племянник Павлик Кущенко. А те, кто остался дома, - старики, женщины, дети, - брались за тяжелый, но радостный труд, восстанавливали завод в Большом Токмаке, колхоз в Юхимовке, всеми силами помогали фронту.
Через несколько дней я возвращался в Харьков. Неожиданно похолодало. Ехал в кабине автомашины, стоявшей на платформе воинского эшелона. В полк вернулся своевременно. Еще долго я находился под впечатлением увиденного и услышанного в родном краю, пережившем страшные дни оккупации, радовавшемуся своему освобождению. Обо всем этом рассказал своим друзьям, ответил на их многочисленные вопросы. [193]
Заканчивался 1943 год. В полку подводились итоги боевой работы. Этот год стал годом замечательных побед нашего оружия. Более тысячи километров прошли с боями наши войска, освободив две трети родной земли. В этих успехах и труд авиаторов. Но были у нас и потери. Яков Соломонов, Павел Власов, Трофим Тихий, Иван Душкин, Дмитрий Барашев, Василий Травин, Сергей Пашинкин, Куба Гершер - они храбро сражались с врагом и остались на поле боя. Мы помним их имена сегодня и будем помнить всегда. Будем рассказывать о них детям и внукам, ведь они отдали свои жизни во имя того, чтобы счастливо жили другие - мы и те, кто будет после нас…