Два апреля

«В самом деле крепкий орешек», - усмехнулся про себя Овцын и предложил:

- Пойдем на другой борт, посмотрим Соловецкий Монастырь. Вы видели Соловецкий монастырь? С моря это великолепно.

- Опять вы меня обманываете, - вздохнула Эра. - Отсюда до Соловецкого монастыря чуть не сто километров. Как же его можно увидеть?

- Сегодня дьявольская рефракция, - вспомнил он слова старпома.

- Это что-нибудь вроде девиации?

- Тоже пальцами не пощупаешь, - сказал Овцын, взял ее под руку и повел мимо окон музыкального салопа на другой борт.

Эра сжала его руку, прошептала:

- Это называется фата-моргана...

Высоко в небе плыла окруженная лесом крепость.

Она была резко отчеркнута снизу каменным молом, и ниже мола

отражались в голубизне перевернутые башни, деревья, строения, блестящие луковки куполов и темные шпили. Овцын никогда еще не видел двойного миража.

- Отражение может отражаться, - сказал он,

- Молчите вы, - прошептала Эра.

Он замолчал, потом забылся и сказал:

- Надо кликнуть Згурского, чтоб он снял.

- Не смейте!

Она сжимала его руку, пока видение не заколыхалось, распадаясь на куски. Это произошло мгновенно, будто бомба разрушила монастырь, -только черная точечка приподнятая над морем, осталась на горизонте.

- Вот и нагрелся воздух, - объяснил Овцын.

Эра отпустила руку, взглянула ему в лицо.

- Вы... - сказала она.

- Да, я, - улыбнулся Овцын.

- Это - и вы.

Он понял и спросил:

- А если бы было это - и не я?

- Так не было бы, - сказала Эра. - Не могло быть.

- Почему вы со мной так откровенны? - спросил он.

- Потому что это не опасно, - резко ответила Эра. - Вы скоро забудете мои откровенности. Вы же сам по себе. Бог, царь, капитан, глава своего мирка. Что вам какая-то журналистка? Разве я не вижу, как вы потешаетесь, на меня глядя? Я все вижу. С вами можно быть откровенной. Это вас не заденет, не тронет и ни к чему не обяжет. Когда нет партнера, можно играть в теннис со стенкой.

- Наверное, так оно и есть, - покачал головой Овцын. - Простите, Эра Николаевна, я пойду на мостик. Кажется, старпом скатывается вправо, а там, насколько мне помнится, вредные камни.

- Можно мне с вами?

- Сделайте милость. Только не ставьте магнитофон около компаса. Стрелка реагирует на аккумулятор.

Он поднялся на мостик. В самом деле, «Кутузов» шел правее рекомендованного курса, но настолько немного, что не стоило обращать внимания и обижать старпома. Камни оставались далеко. Овцын сказал только:

- Марат Петрович, когда будете сдавать вахту Двоскину, определитесь поточнее. К тому времени появятся еще два маяка. Имейте в виду, что рефракция искажает пеленги. Про интерполируйте несколько раз.

- Будьте спокойны, -сказал старпом.

Овцын оглядел мостик. Эры не было...

«Кажется, я опять, нагрубил, - подумал он. - Ведь не хотел же...»

Скоплялись суда каравана на Двинских рейдах. Дел было немного. Главное дело - следить, чтобы не разлагались команды. Вечерами Овцын ходил к начальнику Архангельского отряда - собирались интересные старики, знавшие назубок всю историю овладения Севером и помнившие невероятное. После чарки старики яснели, молодели и, поругивая нынешние хлипкие времена, вспоминали былое. В воспоминаниях одна за другой следовали смерти, но это были яркие смерти, не жаль становилось погибшего, а завидно...

Истосковавшийся по семье Згурский улетел в Москву «проявлять пленку». Он звал с собой Эру, но та отказалась. Видимо, ни по кому в Москве не скучала. Рано утром - в это время Овцын шел купаться - Эра уходила и возвращалась на судно к вечеру. Вскоре в местной газете, а потом и в центральных появились статьи про Архангельский порт за подписью Э. Левтеева. На «Кутузове» читали эти статьи и обижались, что Э. Левтеева пишет про другие суда, а не про свой родной «Кутузов». Через две недели оператор вернулся, ругаясь, что новая, не освоенная еще машина погубила сорок процентов пленки. Но ругался весело, чувствовалось, что он доволен поездкой и ему немедленно хочется в Арктику.

- Когда же выйдем? - часто спрашивал Згурский.

Овцын пожимал плечами:

- Лед хозяин.

Несколько дней Згурский снимал Архангельск. Потом заскучал.

- Приходите завтра в «Интурист», - сказал Овцын. - Там соберутся капитаны, вам будет полезно посмотреть.

- По какому поводу? - поинтересовалась Эра.

- Повод романтический: день летнего солнцестояния.

- Это когда самый длинный день в году?

- Совершенно верно, - сказал Овцын. - И по-моему, серьезный повод для торжества.

- Было бы желание, - отозвалась Эра. - Иван Андреевич, вода в Двине очень холодная?

- Прекрасная вода, - сказал Овцын. - Хотите искупаться?

- Очень. Возьмите меня с собой завтра утром. Одной неудобно, никто еще не купается.

- Я позвоню вам, - сказал он.

Овцын проснулся в семь утра, раскрыл дверь на палубную веранду, поежился от прохладного ветерка. Погода уже несколько дней была прекрасной. Двина сияла серебром под солнцем, и по ней, пыхтя, шныряли юркие «макарки». Овцын поиграл гантелями, разогрелся, потом позвонил в каюту журналистки.

- Давно жду, - сказала Эра.

- Спускайтесь на берег, я мигом.

Они дошли до мостков, с которых архангельские женщины, подоткнув подолы под резинки панталон, до позднего вечера полощут свое нескончаемое белье.

Но в этот ранний час архангельские женщины собирают мужей на работу и мостки свободны.

- Отсюда можно нырнуть, - сказал Овцын.

- Я не буду нырять, - отказалась Эра. - Не хочу мочить волосы.

- Нырять придется, - улыбнулся Овцын. - Входить постепенно очень холодно.

- Вы же сказали, что вода теплая.

- Нет, Я сказал, что вода прекрасная.

- Опять надули. Что с вами делать?

- Решите после купания, - сказал Овцын. - Если не понравится, можете казнить меня. На «Кутузов» я подыщу замену.

Она фыркнула и отвернулась. Они разделись. Эра подошла к краю мостика.

- Значит, вы советуете нырнуть? - жалобно спросила она.

- Только так, - сказал Овцын.

Ничего в ней нет нескладного, думал он, глядя на Эру, просто она не умеет одеваться.

- Моя жизнь на вашей совести, - сказала она и прыгнула в воду.

Овцын дождался, когда ее голова показалась на поверхности, и нырнул

вслед. Он подплыл к ней, спросил:

- Позвольте поинтересоваться вашими первыми впечатлениями ?

- Вы злодей, - сказала Эра, отфыркиваясь. - Безумно холодно. Но здорово.

- Казнить не будете?

- Бог с вами, живите.

Он плыл чуть поодаль, погружая голову в прозрачную воду, и думал, что течение здесь сильное, не то что в Прегеле, и надо забирать левее, а то потом трудно будет выплыть против течения к мосткам, а выныривать где-нибудь у пассажирской пристани грязно и неприлично для солидных граждан. Он подумал, сможет ли вытащить ее на таком течении, если она начнет тонуть, и, хотя Эра плыла уверенно, он заволновался и крикнул:

- Эй, не пора ли обратно?

Эра обернулась, засмеялась:

- Замерзли, капитан? Или выдохлись?

- Посмотри, где наши мостки, глупая девчонка! - крикнул он.

Эра откинула волосы, пригляделась и поплыла обратно.

Когда выбрались, наконец, на берег, грудь ее вздымалась высоко и часто, руки дрожали.

- Хорошо, - сказала она. - Еще чуть-чуть, и я пошла бы ко дну. Надо было предупредить, что здесь такое сильное течение. Она достала из сумки полотенце. У вас, конечно, нет полотенца? Возьмите.

Он взял полотенце, накинул ей на плечи.

- Ваше достоинство позволяет вам: вытирать меня, капитан? - спросила

она.

- Какое может быть достоинство у голого человека? -засмеялся он. -

Голые равны. Вы уже почти не дрожите.

- Потому что вы меня почти обнимаете... Стоп. Ноги я вытру сама.

- Несомненно. - Он отдал полотенце, услышал вдруг «С добрым утром» и обернулся.

На перильцах сидел, покуривая, Борис Архипов. выражение лица ехидное, фуражка на затылке, по губам блуждает улыбочка.