Страница 19 из 41
25 Лежать у волн, сидеть на крутизне, Уйти в безбрежность, в дикие просторы, Где жизнь вольна в беспечной тишине, Куда ничьи не проникали взоры; По козьим тропкам забираться в горы, Где грозен шум летящих в бездну вод, Подслушивать стихий мятежных споры, — Нет, одиноким быть не может тот, Чей дух с природою один язык найдет. 26 Зато в толпе, в веселье света мнимом, В тревогах, смутах, шуме суеты, Идти сквозь жизнь усталым пилигримом Среди богатств и жалкой нищеты, Где нелюбим и где не любишь ты, Где многие клянутся в дружбе ныне И льстят тебе, хоть, право, их черты Не омрачатся при твоей кончине — Вот одиночество, вот жизнь в глухой пустыне! 27 Насколько же счастливее монах, Глядящий из обители Афона[81] На пик его в прозрачных небесах, На зелень рощ, на зыбь морского лона, На все, чем, озираясь умиленно, Любуется усталый пилигрим, Не в силах от чужого небосклона Уйти к холодным берегам родным, Где ненавидит всех и всеми нелюбим. 28 Но между тем мы долгий путь прошли, И зыбкий след наш поглотили воды, Мы шквал, и шторм, и штиль перенесли, И солнечные дни, и непогоды — Все, что несут удачи и невзгоды Жильцам морских крылатых крепостей, Невольникам изменчивой природы, — Все позади, и вот, среди зыбей — Ура! Ура — земля! Ну, други, веселей! 29 Правь к островам Калипсо, мореход, Они зовут усталого к покою, Как братья встав среди бескрайных год. И нимфа слез уже не льет рекою, Простив обиду смертному герою, Что предпочел возлюбленной жену. А вон скала, где дружеской рукою Столкнул питомца Ментор в глубину, Оставив о двоих рыдать ее одну. 30 Но что же царство нимф — забытый сон? Нет, не грусти, мой юный друг, вздыхая. Опасный трон — в руках у смертных жен, И если бы, о Флоренс[82] дорогая, Могла любить душа, для чувств глухая, Сама судьба потворствовала б нам. Но, враг цепей, все узы отвергая, Я жертв пустых не принесу в твой храм И боль напрасную тебе узнать не дам. 31 Гарольд считал, что взор прекрасных глаз В нем вызывает только восхищенье, И, потеряв его уже не раз, Любовь теперь держалась в отдаленье, Поняв в своем недавнем пораженье, Что сердце Чайльда для нее мертво, Что, презирая чувства ослепленье, Он у любви не просит ничего, И ей уже не быть царицей для него. 32 Зато прекрасной Флоренс было странно: Как тот, о ком шептали здесь и там, Что он готов влюбляться непрестанно, Так равнодушен был к ее глазам. Да, взор ее, к досаде многих дам, Сражал мужчин, целил и ранил метко, А он — юнец! — мальчишка по годам, И не просил того, за что кокетка Нередко хмурится, но гневается редко. 33 Она не знала, что и Чайльд любил, Что в равнодушье он искал защиты, Что подавлял он чувств невольный пыл, И гордостью порывы их убиты, Что не было опасней волокиты, И в сеть соблазна многих он завлек, Но все проказы ныне им забыты, И хоть бы страсть в нем синий взор зажег, С толпой вздыхателей смешаться он не мог. 34 Кто лишь вздыхает — это всем известно, — Не знает женщин, их сердечных дел. Ты побежден, и ей неинтересно, Вздыхай, моли, но соблюдай предел. Иначе лишь презренье твой удел. Из кожи лезь — у вас не будет лада! К чему моленья? Будь остер и смел, Умей смешить, подчас кольни, где надо, При случае польсти, и страсть — твоя награда! 35 Прием из жизни взятый, не из книг! Но многое теряет без возврата, Кто овладел им. Цели ты достиг. Ты насладился, но чрезмерна плата: Старенье сердца, лучших сил утрата, И страсть сыта, но юность сожжена, Ты мелок стал, тебе ничто не свято, Любовь тебе давно уж не нужна, И, все мечты презрев, душа твоя больна. 36 Но в путь! Иной торопит нас предмет. Немало стран пройти мы обещали, И не игре Воображенья вслед, А волею задумчивой печали. Мы стран таких и в сказках не встречали, И даже утописты наших дней[83] Такой картиной нас не обольщали, — Те чудаки, что исправлять людей Хотят при помощи возвышенных идей. 37 Природа-мать, тебе подобных нет, Ты жизнь творишь, ты создаешь светила. Я приникал к тебе на утре лет, Меня, как сына, грудью ты вскормила И не отвергла, пусть не полюбила. Ты мне роднее в дикости своей, Где власть людей твой лик не осквернила. Люблю твою улыбку с детских дней, Люблю спокойствие — но гнев еще сильней. вернуться
81
Обитель Афона. — Лесистые склоны горы Афон на юге полуострова Халкидика в Греции с VII в. были переданы в полное владение многочисленных монастырей.
вернуться82
Флоренс. — Так Байрон называл миссис Спенсер Смит, с которой он познакомился на Мальте во время своего путешествия. Миссис Смит обладала весьма романтической биографией: она родилась в Константинополе, попала во Францию, была взята в плен Наполеоном и бежала от него на Мальту.
вернуться83
…утописты наших дней… — Байрон был современником великих социалистов-утопистов К.-А. Сен-Симона, Ш. Фурье и Р. Оуэна.