Собинов

И вот на его письменном столе появляются учебник украинского языка, словари, грамматика. Приглашенный преподаватель, помимо уроков языка, присутствует на музыкальных занятиях, проверяет произношение и четкость дикции в пении. Всего около двух месяцев понадобилось Леониду Витальевичу, чтобы в совершенстве овладеть украинским текстом партий Ленского и Лоэнгрина. Его природная восприимчивость к языкам и чуткое ухо музыканта помогли быстро схватить характерные особенности произношения, интонации украинского языка.

В ранней молодости украинское пение и язык очень нравились артисту. Теперь же, серьезно занявшись изучением украинского языка, он наслаждался его легкостью и музыкальностью.

На украинском переводе либретто «Лоэнгрина» он даже написал:

«Когда я, получив перевод Лоэнгрина на украинский язык и севши за рояль, пропел знаменитое обращение к Лебедю, я невольно закричал: «Да ведь это же звучит совсем по-итальянски — красиво, звучно, благородно и поэтично!»

Зимой 1926/27 года Собинов приезжает в Харьков. На вокзале его встречают друзья, коллеги. Начинаются приветствия. Речи произносят на украинском языке. Среди собравшихся заметно смущение: а вдруг их дорогой гость нуждается в переводчике? Но вот ответное слово берет Собинов. Он говорит на чистом украинском языке, с образцовым произношением. Конец речи артиста тонет в возгласах одобрения и аплодисментах.

Приходит день репетиции. И здесь Собинов не только разговаривает, но и поет на украинском языке. И так в течение всех гастролей. За ним невольно перешли на украинский язык и другие артисты. Они пели и удивлялись: как это раньше не замечали — ведь действительно красиво звучит. Так Собинов как бы раскрыл глаза некоторым артистам украинской оперы на красоту и богатство их родного языка.

В газете «Харьковский пролетарий» о спектакле «Лоэнгрин» писали: «Молодая украинская опера имеет все основания гордиться: в ее ансамбле принимает участие Л. В. Собинов. Он прекрасно овладел украинским текстом партии, дает отчетливую дикцию и пленяет одухотворенностью украинской певучей речи. К трудной для него, как коренного москвича, «украинизации» Лоэнгрина Собинов подошел с исключительной добросовестностью, и такое культурное отношение к делу нашего московского гостя особенно резко бросалось в глаза по сравнению с остальными исполнителями… ясностью и выразительностью дикции они отнюдь не могут похвалиться».

Другой отзыв также подчеркивает совершенство украинского произношения Собинова, который «своей блестящей дикцией и замечательным украинским произношением служит как бы живым укором: «Учитесь, мол, у меня работать…»

Но у Собинова можно было учиться не только добросовестной работе, а и подлинно творческому отношению к молодежи театра. Став знаменитым певцом, он всегда помнил, как много лет назад неопытным юнцом пришел в Большой театр, как пел первый спектакль с Хохловым и Дейша-Сионицкой, как внимательны они были к нему, как терпеливо ждали, пока Авранек по многу раз подряд повторял одно и то же место арии Владимира Игоревича, отрабатывая каждую его интонацию.

Собинов помнил, насколько легче было репетировать, когда он видел подбадривающую улыбку Хохлова, когда дирижер снова просил повторить выход или останавливал квартет в прологе из-за того, что голос молодого тенора недостаточно сливался в ансамбле с другими. Помнил и так же чутко относился теперь к молодому поколению певцов.

В труппе харьковской и киевской опер в 1927 году служил П. М. Норцов, тогда еще молодой, начинающий артист (ныне народный артист РСФСР). Любимую партию Онегина ему довелось впервые спеть с Леонидом Витальевичем в Киеве 20 февраля 1927 года.

«Для меня этот день остался памятным на всю жизнь, — рассказывал П. М. Норцов на одном из вечеров памяти Л. В. Собинова[16]. — В театре идут репетиции «Онегина». Моим волнениям нет предела… Поезд опоздал, и Леонид Витальевич приехал накануне спектакля поздно вечером. Конечно, репетиция не состоялась.

День спектакля. Я ни жив ни мертв. Придя на спектакль за два часа до начала, я стал гримироваться. Рядом была уборная Леонида Витальевича, он уже был в театре… Вдруг слышу звонкий голос: «А где мой Онегин?» Стук в дверь. Входит Леонид Витальевич Собинов.

— Мой Онегин, приятно познакомиться, я — ваш Ленский.

Увидев мое смущение, Леонид Витальевич… всячески старался вывести меня из моего взволнованного состояния. Через четверть часа я чувствовал себя совершенно спокойным, и мне казалось, что наша встреча не первая, а по меньшей мере сотая».

Весной 1930 года Леонид Витальевич еще раз посетил Ярославль.

Студенчество, учащиеся музыкального техникума, рабфаковцы, рабочие ярославских заводов и фабрик пришли слушать земляка, имя которого явилось символом величайших достижений русской музыкальной культуры. Старшее поколение местная интеллигенция также была здесь. Имя Собинова воскрешало в памяти многих студенческие годы, увлечение искусством. Музыкальная молодежь, любящая низвергать авторитеты, с завистью и в то же время с недоверием слушала рассказы о чудесном певце. Вот если бы им удалось послушать его в расцвете таланта! А сейчас… Не раз случалось возвращаться с концерта какого-нибудь заслуженного артиста разочарованным: расшатанный голос со следами хорошей школы, остатки большого мастерства и лишь изредка проблески былого вдохновения.

Но вот на сцену легкой походкой вышел высокий, полный, уже очень немолодой человек. На висках его серебрилась седина, но взгляд все еще прекрасных глаз был полон жизни. Его сопровождал худенький пианист, казавшийся совсем маленьким в сравнении с крупной фигурой артиста. «Собинов, Собинов!» — понеслось по залу. И зал задрожал от аплодисментов. Растроганный теплой встречей, артист кланялся, и лицо его, озарившееся улыбкой, сразу помолодело. Наконец рукоплескания смолкли, и в зале воцарилась напряженная тишина. Собинов дал знак аккомпаниатору…

Невольно к этим грустным берегам Меня влечет неведомая сила..

С первых же пропетых фраз Собинов завладел вниманием слушателей. Поразила прежде всего свободно льющаяся русская речь. Простые и прекрасные слова музыкального речитатива произносятся певцом с максимальной жизненной правдой разговорной речи, но в то же время сохраняют всю строгую музыкальность своей основы.

Напевный речитатив Князя сменяется широкой мелодией, в которой изливает он свою скорбь о давно минувшем, молодом счастье, утерянном навсегда. Глубокое раздумье человека, ушедшего в воспоминания о самом дорогом, близком сердцу, западает в душу, будя в ней ответные чувства. Каждое слово, ясно и четко произносимое Собиновым, приобретает особый смысл, и слушатель испытывает огромное наслаждение, вновь и вновь погружаясь в красоту родного языка.

Великое мастерство в соединении с истинным вдохновением художника покоряло и захватывало.

…С концерта не хотелось уходить. Давно уже были спеты все номера программы. А Собинов пел еще и еще — все, что ни просила молодежь, плотной стеной стоявшая у рампы, заполняя все проходы партера. К звонким юношеским выкрикам присоединяют свои голоса и те, кто слышал Собинова в его молодые годы. Они вновь во власти замечательного артиста, и на склоне лет сохранившего молодость своего творчества.

«Свадьба» Даргомыжского, «На заре туманной юности» Гурилева, «Средь шумного бала», «Ни слова, о друг мой» Чайковского — все эти жемчужины русской вокальной лирики звучали непередаваемо прекрасно, так, как пел их только он, Собинов.

Слушатели, молодые и старые, уходили с концерта потрясенные, унося чувство глубокой радости и благодарности великому артисту за счастливые минуты высокого наслаждения искусством.

Гуляя по улицам родного города, Леонид Витальевич испытывал радостное чувство. До чего же изменился Ярославль за эти годы! Там, где раньше теснились разнокалиберные деревянные домишки, стояли в лесах красивые здания, вместо неровной, с выбоинами булыжной мостовой — асфальт.

16

Вечер из цикла мемуарных вечеров «Корифеи оперного искусства» — к 175-летию Государственного ордена Ленина академического Большого театра Союза ССР 17 мая 1951 года в Центральном доме работников искусств (ЦДРИ).