Собинов

Внутренний мир собиновского Лоэнгрина был в полной гармонии с рисующимся внешним обликом, его не терзают никакие сильные страсти, он далек от жажды бранных подвигов: в расцвете молодости и красоты он пришел на землю «спасать невинных или зло карать». Справедливость и вера ведут его по жизни. Мир героя ясен и чист. И только духовная прозорливость — дар святого Грааля — сообщает ему мудрую грусть. Но и в грусти Лоэнгрина Собинов услышал светлую ноту. Собиновский Лоэнгрин был предельно лиричен. И оказалось, что в этой лирической стихии раскрылась музыкальная правда образа.

Слухи о том, что прославленный лирический тенор Собинов взялся за партию Лоэнгрина, считавшуюся всегда драматической, возбудили всеобщее любопытство. Как всегда, нашлись скептики, сомневавшиеся, хватит ли у артиста силы голоса и темперамента для создания образа Лоэнгрина, который при любой трактовке все же должен остаться рыцарем.

…Наступило 10 декабря 1908 года. Медленно поднялся занавес Большого театра. Перед зрителями раскрылся вид на берег и долину Шельбы вблизи Антверпена. Под древом правосудия — Король Генрих, вокруг него саксонские графы и дворяне. Напротив — брабантцы во главе с Фридрихом фон Тельрамундом. Король Генрих пришел в Брабант с важными вестями. Истек последний день девяти лет, на которые был заключен мир. Враги вновь грозят войной. Брабант должен быть готов к борьбе за свободу родины. Но в Брабанте зреет смута. Тельрамунд, стремясь захватить престол, обвиняет принцессу Брабанта Эльзу в убийстве юного принца Готфрида, таинственно исчезнувшего. Спасти Эльзу может только «божий суд» — поединок Тельрамунда с рыцарем, который пожелает встать на защиту чести принцессы.

Но кто согласится вступить в бой за честь и жизнь Эльзы?

— Кто будет твой защитник? — спрашивает ее король.

Я жду рыцаря, он отстоит меня, — отвечает Эльза.

Глашатай вызывает незнакомого рыцаря выйти на бой.

…А в то время, когда перед зрителями разыгрывалась драматическая история Эльзы, за кулисами в самой отдаленной части огромной сцены Большого театра, куда едва долетали звуки оркестра, в полумраке, среди нагромождения холщовых задников и кулис стоял Лоэнгрин-Собинов. У него было такое сосредоточенно-созерцательное выражение лица, что к нему никто не решался подойти. Казалось, этот юноша стоит на пороге какого-то очень важного шага и сейчас еще раз спрашивает себя, готов ли он выйти на бой, к которому призывают его трубы королевских трубачей.

Вторично прозвучал трубный призыв… и на тихой глади Шельбы появилась лодка, влекомая Лебедем. А в ней юный рыцарь: серебристая кольчуга, оттененная голубоватым цветом шелкового плаща, голубоватый стальной шлем, из-под которого падали на плечи белокурые локоны, безбородое лицо — весь его облик полон необыкновенной мягкости, обаянием молодости и одухотворенности. И только тяжелый меч говорит о том, что он пришел свершить бранный подвиг. Этот юный рыцарь похож на Давида, но не Микельанджело, а Донателло, у которого тонкие, почти детские руки и во всей фигуре есть что-то трогательно-женственное, но его нога стоит на отрубленной голове Голиафа. Он — победитель.

В оркестре явственно звучит тема Лоэнгрина, которую зрители уже слышали в аккомпанементе сна Эльзы. Это вступление к первой арии Лоэнгрина:

Кристально-чистый, мягкий звук наполнил зал театра. И было в нем столько задумчивости, нежности и сосредоточенности, что каждому стало ясно: для этого рыцаря еще не существует ни Короля, ни Эльзы, ни предстоящего поединка. Он мысленно еще в той стране, откуда пришел. И Лебедь — последнее, что связывает его с ней. Потому так проникновенно звучит голос, так сосредоточен взгляд юноши, провожающего Лебедя в обратный путь. Но вот рыцарь обернулся… Ни тени грусти, сожаления, боязни перед тем, что сейчас здесь свершится. Положив руку на тяжелый меч, он стоял перед людьми, к которым пришел, чтобы восстановить правду.

Л. В. Собинов-Лоэнгрин.

Его рука, только что легко и изящно пославшая прощальное приветствие уплывающему Лебедю, четким и, как видно, привычным движением взмахнула мечом. Он салютовал Королю. И в этом безбородом юноше сразу почувствовался воин, умеющий владеть своим оружием и чтящий рыцарский ритуал.

Он и дальше ведет себя как истинный рыцарь, с почтительной скромностью и одновременно с достоинством спрашивая у Эльзы, хочет ли она, чтобы он был ее защитником.

Затем шла центральная сцена акта: юный рыцарь требовал от Эльзы клятвы в том, что она никогда не будет стараться узнать, кто он и откуда пришел. Именно этот момент, а не битву с Тельрамундом и не последующий за ней ансамбль выделял Собинов. В его требовании клятвы — драматическое начало всех последующих событий. И потому в голосе певца столько тревоги: он боится не за себя, а за Эльзу, — ведь ей будет очень трудно сдержать клятву.

Между тем это необходимо. Лоэнгрин силен до тех пор, пока ему верят. Дважды повторяет Лоэнгрин это требование, и второй раз оно звучит еще серьезнее. Эльза должна подумать, прежде чем согласиться, — ведь рыцарю, добровольно объявившему себя ее защитником, нужна не только любовь девушки, но и ее вера.

Рыцарь побеждает Тельрамунда. Это была ле только победа его меча, но и духа. Смелый и нежный, он покорил Эльзу. Она с радостью отдает ему свое сердце. Казалось, большое человеческое счастье ожидает их. Но умеющий смело бороться с врагом в честном бою, Лоэнгрин оказался безоружным перед коварством и низкой завистью, всегда наносящей удар в спину. Ортруда, жена изгнанного за клевету графа Тельрамунда, отравила неверием душу Эльзы.

Эльза требует от рыцаря открыть ей его имя.

Сколько боли и сожаления, надежды и отчаяния слушалось в его дуэте с Эльзой! И как омрачался он от того, что Эльза нарушила свою клятву! Как завораживал ее своим пением, чтобы укрепить в ней веру, решимость! Но все напрасно. Эльза задает запретный вопрос. Вместе с ним кончается прекрасная греза любви.

Теперь юный рыцарь должен перед всем народом открыть свое имя и навсегда покинуть землю. На том же месте, где происходил поединок за честь Эльзы, он рассказывает, кто он и откуда.

на тончайшем пианиссимо начал Собинов…

Голос певца, как бы набирая силы, звучал все сильнее, величественнее и лучезарнее. Лоэнгрин прославлял чудесный край, откуда недавно пришел и куда его уже вновь зовет неведомая сила. И только на словах:

юношу как будто на миг покинула решимость, голос дрогнул, в нем послышались ноты горечи и великой печали. Лоэнгрин словно вспомнил всю непоправимость случившегося, и сердце сжалось от боли и тоски. Но это был лишь миг.

Ломая традиционный взгляд на «Лоэнгрина», как на пессимистическую оперу, Собинов «пел» здесь печаль, напоминавшую пушкинскую, о которой поэт писал «печаль моя светла». Уже ничто не может удержать рыцаря здесь, и в заключительной фразе рассказа слышатся радость и гордость:

В сцену прощания с Эльзой Собинов вкладывал столько нежности и светлой грусти, что буквально потрясал слушателей. Вот что писал великий дирижер Артур Никиш об этой сцене: «Какое небесное видение! Какой небесный голос! Я дирижирую и чувствую, что невольная слеза катится по моей щеке. Скольких Лоэнгринов пересмотрел я на своем веку, но никогда не переживал такого глубоко поэтического, захватывающего момента».