Хитклиф

— Нелли, я потрясена, — сказала она.

— Да, мисс? — пробормотала я, запинаясь (за мной сохранялась привилегия иногда обращаться к ней по-прежнему).

Приложив к горлу руку, она нервически рассмеялась.

— Призрак, мне кажется, и очень странный призрак. Я не знаю, как описать это, — случалось тебе почувствовать, как ледяная рука проникает в грудь и сжимает сердце?

Тут уж я не совладала со своим лицом и рассмеялась.

— Нет, конечно, мисс, и вот уж не думаю, что такое может случиться с некоей чувствительной особой, только что вернувшейся из Лондона с мужем более любезным и ослепительным, чем она когда-либо заслуживала, — ибо, казалось мне, я знаю, куда влечёт её фантазия.

— Так вот, а я почувствовала, только что. Я распаковывала шкатулку с Перевала, шкатулку с моими старыми сокровищами — Изабелла, попадись они ей на глаза, сочла бы их пустяками и усмехнулась бы, — и мне попалось вот это. — Она раскрыла ладонь, и я увидела перевязанный алой нитью клок жёстких чёрных волос. — Это единственная реальная вещь, связанная с ним. Я нашла это в нашем тайнике на конюшне после его побега. Нелли, иногда мне кажется, может быть, он оставил это в знак того, что вернётся? Как ты думаешь, Нелли?

— Думаю, что вряд ли, мисс, — ответила я. — Клок волос — не слишком-то разборчивое послание, особенно если никаких других весточек больше не приходило.

— Что ж, — вздохнула миссис Линтон, — во всяком случае, стоило мне коснуться его, как на меня дохнуло холодом, прямо в дрожь бросило, хотя сейчас так тепло, мне стало дурно до полусмерти. Хитклиф, наверно, умер, а сегодня он дотянулся из могилы, или откуда бы то ни было, чтобы отнять моё счастье.

— Ох, мэм, — вновь встревожилась я, — не ходите вы по этой дорожке, а то опять не миновать нам жара и лихорадки, как три года назад. Вам бы выбросить из головы вашего прежнего ухажёра; ничего хорошего он в жизни не сделал, и коли он и вправду умер, то хоть не мешал бы другим, не насылал бы на них своё злосчастье.

Вместо того чтобы, по обыкновению, выгораживать передо мной старого приятеля, она тряхнула головой.

— Истукан! Истукан! Оставить меня, ни единого слова не сказав, а потом отнять покой!

В смятении она вышла из комнаты, так и не увидев, что прятала я под фартуком. Теперь можно было завершить начатое, но как знать, а вдруг, если я сожгу те листки, что пришли от Хитклифа, то навлеку на Мызу его проклятие, и оно погубит нас всех.

Более полувека минуло с тех пор, как довелось мне прочесть те утраченные страницы, но, прежде чем сжечь, я перечитывала их столько раз, да и память моя и поныне меня не подводит, что передать их суть я, пожалуй, смогу.

К посланию Хитклифа я ещё вернусь, но прежде мне надо излить весь свой гнев. Как он смел так обойтись с моим дорогим хозяином! Уж не говорю о том, как страшно он его изувечил, но к тому же он лгал — лгал, рассказывая, как вёл себя Эдгар Линтон по отношению к дяде и тётушке Дэнтам. Мне ли не знать мистера Линтона, мистер Локвуд, я служила ему двадцать лет и ни за что не поверю, что он мог так поступить, так пренебречь друзьями в угоду своим прихотям. Спору нет, он обожал чтение, с годами всё больше времени проводил в библиотеке, но человека любезнее, чем мой хозяин, предупредительнее, чем он, не найти на всём свете.

Итак, продолжу. Можете быть уверены, следующие несколько недель Хитклиф был начеку — не выплыло ли наружу его жестокое преступление, — но всё было спокойно. Мистер Линтон благополучно прибыл на Мызу Скворцов и некоторое время провёл в затворничестве, что нас невероятно поразило. Уединившись со своими книгами, он никого не желал видеть, даже мисс Кэти, а особенно избегал доктора Кеннета, хотя, как говорил мне этот достойнейший человек, мисс Изабелла не раз его приглашала, но каждый раз мистер Линтон выставлял его за дверь кабинета. Тогда я посчитала это запоздалым нервным расстройством, связанным со смертью родителей в прошлом году, и отчасти, может быть, так оно и было.

Но хуже всего было другое: проведя несколько недель дома, мистер Линтон так и не рассказал Кэтрин, что сделал с ним Хитклиф, ведь тогда пришлось бы открыть ей то, что узнал он сам — место, где живёт её названый брат. Как это ни печально, но за одну эту весть Кэтрин простила бы Хитклифу и сотню увечий. Она была столь же жестока, как и он.

Так что у Хитклифа были развязаны руки, он мог плести свои сети, хотя все труды его были напрасны. В его повествовании много сказано о письмах, написанных им после отъезда Линтона из Торнфилда своей любимой и мне, о том, что письма к мисс Кэти либо не дошли, либо были перехвачены, а в них он обещал вернуться через год сказочным принцем в золотой карете и бросить к её ногам все сокровища мира.

Что до меня, никаких писем я не получала и могу утверждать, что и хозяйка моя — тоже. В этом доме утаить такую новость было невозможно — она недели на две наделала бы шуму.

Нет, письма эти до нас не дошли, и могу предположить почему. Кроме Линтона у Хитклифа был в наших краях ещё один враг — одержимый стремлением раздавить поклонника, он забыл о брате, а тот питал к нему ещё меньше нежных чувств, чем мой хозяин; так что все его хитроумные планы ни к чему не привели.

Так уж сложилось, что многие годы почту на Перевал доставлял викарий Шилдерс, два — три раза в неделю приезжавший заниматься с Кэти, но в то самое время произошли перемены. Долгая болезнь Кэти после исчезновения Хитклифа прервала уроки, и они так и не возобновились. Теперь почта приходила в усадьбу другим путём. Почти каждый день в Гиммертон якобы по делам, а на самом деле — покутить в таверне, ездил Хиндли. Он и забирал почту и, если не был в стельку пьян, вскрывал её и прочитывал от скуки по дороге домой. Надо думать, надписанный Хитклифом конверт тут же отправился бы, куда ему и следовало — на дно Болота Чёрной Лошади, если, конечно, до того он спьяну не выронил бы его из кармана.

Помнится, Хитклиф много разглагольствовал о новых, весьма утончённых друзьях и их делах — каждый эпизод, разумеется, завершался блистательным триумфом Его Величества, и какая разница, скольких преступлений ему это стоило. Должна сказать, что с таким самовосхвалением, как в рукописи, что вы, мистер Локвуд, держите сейчас в руках, мне не часто приходилось встречаться; даже политикам с их речами далеко до него. И уничтоженные страницы — не исключение.

Наконец все разъехались по домам, и Хитклиф с его хозяином остались одни и стали готовиться к поездке. Последний остался чрезвычайно доволен тем, как справился Хитклиф со своей светской ролью — даже от самого блестящего актёра лучшего и желать было нечего. Так что оставшееся до отъезда время прошло не без приятности.

Само путешествие Хитклиф описывает очень бегло — возможно, потому, что эти события лежали немного в стороне от основного сюжета, да и главный предмет разговора — он сам — занимал в них меньше места. Страна кишмя кишела легкомысленными придворными и старомодными аристократами — и, стало быть, мистеру Хитклифу до зарезу потребовалось быть представленным ко двору. И уж будьте уверены, об этом-то событии имелся исчерпывающий отчёт.

Они блистали в высших кругах несколько месяцев — достаточно долго, чтобы мистера Эра успела настичь кара за былой грех: незаконный ребёнок, покинутая матерью-актрисой маленькая француженка лет пяти — шести. Новоиспечённый папаша, охваченный, вполне допускаю, чем-то наподобие раскаяния, признал оплошность и с помощью другого своего подопечного отвёз девочку в Торнфилд, где вручил заботам домоправительницы, дав распоряжение найти гувернантку.

А затем отчаянная парочка вновь вернулась на континент, но теперь в Италию. Здесь они впутались в какую-то интригу; в чём там было дело, я не помню, но закончилось всё тем, что под личиной епископа Хитклиф насадил переодетого кардинала на рапиру, спрятанную в епископском жезле.

Были они и в других странах. Помнится, частенько хаживали в венскую оперу, в Швейцарии встретились со старым другом лордом Ингрэмом, который лечился там от сифилиса, но самое глубокое впечатление произвела на Хитклифа Германия.