Хитклиф

Исполнители заканчивали арию, так что я успел присоединиться к рукоплесканиям. Однако мисс Ингрэм, увидев меня, встала и зааплодировала мне, призывая остальных последовать её примеру. Я поклонился, вопросительно глядя на неё, и она сказала:

— В своё отсутствие, мистер Хитклиф, вы оставались главным действующим лицом наших бесед, так что теперь расплачивайтесь за свою популярность.

Я пересёк комнату и взял насмешницу за руку.

— Любое наказание из ваших рук, мисс Ингрэм, подобно награде. Я — ваш слуга в этом и во всё другом.

— Очень мило, — сказала миссис Ингрэм, — но никакой вы не слуга. Я уже говорила, что вы, как и мистер Эр, хотите покорить на своём пути всех — людей, лошадей…

— Ах, дядя, опять вы припомнили эту историю, — сказал я.

— С лошадьми вы просто кудесник, сэр, — прогремел полковник. — Просто кудесник.

— Спасибо, но вы мне льстите, — возразил я. — Я был твёрд и последователен с бедным конягой, вот и всё. Такая система срабатывает всегда и со всеми.

— Вы меня премного обяжете, если заедете как-нибудь ко мне и научите своей системе моего грума, — сказал полковник Дэнт. — Это то, чего ему не хватает.

— С удовольствием, — сказал я. — А что за сложности на вашей конюшне?

Полковник начал было отвечать, но мисс Ингрэм, видимо не желая, чтобы мы окончательно переключились на лошадиные темы, вмешалась.

— Нет, мистер Хитклиф, я с вами не согласна. Коня изменила не система, а сила вашей личности. Я с первого взгляда поняла, что вы — властолюбец.

Я улыбнулся.

— Будь я властолюбцем, вряд ли меня удовлетворила бы выездка лошадей.

— О, это только прикрытие. Вам есть что таить. Скажем, мистер Эр уверял нас, что вы ездили по его поручению, я же убеждена, что вы были заняты совсем другим. Думаю, в действительности вы — знаменитый Дик Терпин, воскресший после виселицы разбойник. За последний час вы ограбили два дилижанса и спрятали драгоценности в своих апартаментах, которые, как рассказал нам ваш дядя, сами и разместили в конюшне.

Леди Ингрэм подалась вперёд.

— Бланш, душенька, придержи язычок, — сказала она сердито. — Мистер Хитклиф тебя не знает и может обидеться.

Мисс Ингрэм отмахнулась от матери веером.

— Мама, мистер Хитклиф отлично меня понимает.

— Как я могу обижаться на правду, миледи? — произнёс я с улыбкой. — Мисс Ингрэм, сама того не ведая, раскрыла мою страшную тайну. — Я взглянул на Линтона. — Я — закоренелый разбойник. Сегодня, угрожая ножом, я снял три бриллиантовых колье и намерен снять ещё несколько до того, как отойду ко сну. Советую дамам запереть свои спальни.

Миссис Дэнт и мисс Ингрэм захихикали. Эдгар Линтон взглянул вопросительно, леди Ингрэм вскинула точёную головку и фыркнула, но я видел, что она не сердится.

— Вот, — сказала она дочери, — ты получила по заслугам.

— Да, — продолжал я, — мне не ведомы сомнения или жалость. То, что мне приглянулось, лучше отдать по-доброму, а не то…

Я шутливо чиркнул указательным пальцем под подбородком. Краем глаза я видел, что Линтон скривился. По-видимому, как я и надеялся, он воспринял мои слова в свете кое-каких событий нашей общей юности.

— Я вам скажу, — произнёс лорд Ингрэм, приподымаясь с кушетки, на которой до сих пор возлежал. — При жизни Дика Терпина за его здоровье пили в высшем свете. Мы в лучшем обществе, чем предополагали.

Линтон, кусая губы, тоже встал и объявил, что утомился и ляжет спать пораньше. Его дядя возразил, что ему требуются не сон, но развлечения, и предложил сыграть в шарады. Леди Ингрэм сказала, что уже поздно. Кто-то вспомнил про карты. «Да, вист! Сразимся в карты!» На этом и сошлись. Остаток вечера просидели за картами.

Мне досталось играть с мисс Ингрэм, её братом и миссис Дэнт. Я по-прежнему изображал разбойника, а лорд Ингрэм (оказалось, он лишь несколькими годами старше меня) объявил себя Джонатаном Уайлдом, главарём конкурирующей шайки, и весь вечер мы развлекали дам притворными посягательствами на их имущество и честь. За другим столом тоже царило веселье; мистер Эр напропалую ухаживал за младшей мисс Ингрэм (не такой блистательной, как сестра, зато более доброй), а полковник безжалостно дразнил мамашу Ингрэм, её дочь и собственного племянника, сидевшего в уголке с книгой.

Мисс Ингрэм была не их тех, кто спустит подобное равнодушие к её чарам; она поручила Дику Терпину выкрасть книгу — очевидно, это большая ценность, коль скоро Линтон предпочитает её своим знакомым. Когда Дик Терпин с сожалениями отказался — его добыча — звонкая монета, а не писанина, — мисс Ингрэм завербовала на свою сторону Джонатана Уайлда. Тот оказался услужливей — подкрался к Линтону с фруктовым ножом и потребовал книгу или жизнь. Однако стал жертвой собственной шутки: Линтон с улыбкой вручил Ингрэму томик, сказав, что рад уступить даже и любимую книгу тому, кто несомненно куда больше в ней нуждается. Взглянув на корешок, Ингрэм покраснел и воскликнул: «Туше[11]!» Это был мой зачитанный томик поучений лорда Честерфилда.

Ветер закончился, когда миссис Дэнт напомнила собравшимся, что завтра рано вставать и ехать в разрушенное аббатство, а полковник Дэнт пообещал отличную погоду.

Как же светское общество восприняло мой дебют? Эдгар Линтон ответил на моё пожелание доброй ночи молчаливым поклоном, зато лорд Ингрэм пожал мне руку и объявил, что я славный малый, его сестра под прикрытием веера передала мне розу, а мистер Эр, когда я уходил в конюшню, сердечно похлопал меня по спине. О чём думал, отходя ко сну, я сам, распространяться не буду, скажу только — совсем не о том, что могли бы предположить гости, за исключением разве что Эдгара Линтона.

Когда я читала последние строки, лампа стала мигать и почти совсем погасла; пришлось подносить листки к самым глазам, и постепенно я совсем перестала различать буквы — они превратились в серые кляксы, за которыми проступало сумрачное чело и рука, выводившая строки…

Я вздрогнула, поняв, что грежу наяву. Лампа едва светила — надо было подкрутить фитиль. Я вылезла из одеял, в которые закуталась, и тут же почувствовала пронизывающий холод. За те несколько секунд, что я поправляла фитиль, лицо и руки окоченели.

Я снова залезла в свой кокон, стараясь не нарушить сон мистера Локвуда, и пристроила рукопись на коленях. Но хотя желтизна бумаги влекла меня, словно обещала тепло, я не сразу поднесла странички к глазам. Меня обступили непрошенные мысли.

Теперь уже стало очевидно, что Хитклиф рукописи и Хитклиф моей сестры Эмили — одно лицо. Я была вправе сделать такое заключение, хоть я никогда и не видела приятеля Эмили воочию, но могла считать его своим ближайшим знакомым. Хитклиф был единственным человеком за пределами нашего тесного семейного кружка, к кому Эмили тянулась, и потому, безусловно, интересовал нас всех. Но только заочно — Эмили никогда нам его не показывала. Если мы с Энн и удивлялись, что дочка священника бродит по пустошам в обществе конюха, да к тому же не желает его ни с кем знакомить, мы предпочитали не высказываться, ибо в этом, как и во всём другом, Эмили поступала по-своему.

Но хотя мы ничего не говорили Эмили, мы много думали о её дружке и частенько обсуждали его с глазу на глаз — разумеется, не посвящая отца и тётю. Я слышала от Эмили, а потом обсуждала с Энн всё, происходившее на Грозовом Перевале, действующих лиц этих событий, даже отдельные их фразы, которые теперь mirabile dictu[12], слово в слово повторялись в рукописи, переданной мне чужим человеком. Хитклиф, о котором я читала, был Хитклифом сестриных рассказов.

Читатель, ты можешь вообразить, что я стала жертвой розыгрыша. Ты можешь вполне разумно предположить, что я возмущёнными возгласами разбудила попутчика. Однако я и не думала этого делать; я ни на минуту не заподозрила мистера Локвуда в обмане, и вы бы со мной согласились, случись вам самим увидеть этого в высшей степени респектабельного господина.

11

Фехтовальный термин, означающий, что фехтовальщик получил укол.

12

Странно сказать (лат.).