Оружие юга (ЛП)

Лицо де Байса побагровело от злости: "Будь прокляты ваши доллары, и вы вместе с ними."

"Вам бы лучше принять его," - сказал ему Грант. "С его помощью вы и ваш друг сможете вернуться обратно в Теннесси. Если нет, то вы под стражей отправитесь на Север. А уж там с вами разберутся."

Виллем ван Пелт клацнул челюстью и весь подобрался, как будто готовясь к драке. Федеральный лейтенант, внимательный молодой человек, вскинул револьвер в его сторону. "Полегче, Виллем," - сказал Конрад де Байс, положив руку на плечо Ван Пелту. Он перевел взгляд своих охотничьих кошачих глаз на Ли. "Итак, значит, вы больше предпочитаете работать с янки, чем с нами, да, генерал? Мы запомним это, я вам обещаю."

"Соединенные Штаты действуют в Кентукки и Миссури до июня, согласно договоренностей с нами. А вам, сэр, здесь не место, если вы торгуете оружием. Теперь забирайте своих лошадей и убирайтесь отсюда, и считайте, что вам еще повезло." Ли повернулся к Гранту. "Может быть, ваши помощники сопроводят их, чтобы убедиться, что они пересекут границу." Затем повернулся к ним и предупреждающим тоном холодно сказал: "Вы лично и остальные ваши коллеги отвечаете за безопасность этих двух федералов."

Грант усмехнулся: "Кажется, не нужно беспокоиться об этом, генерал, ведь мои ребята захватили их без труда."

"Они никогда бы не смогли захватить нас, если бы они не появились в тот момент, когда я был в кустах со спущенными штанами," - прорычал Конрад де Байс. Усмешка Гранта превратилась в смех. Ли рассмеялся тоже, но он был склонен верить этому человека. С или без их изумительных автоматов, они были необычайно опасны, а де Байс особенно.

"Помните, что я сказал вам," - сурово сказал Ли, и с облегчением увидел, как ривингтонцы с видимым сожалением кивают. Они и федералы направились от Томпкинсвилля на юг во второй половине дня. Грант остался в городе ждать возвращения лейтенантов, чтобы они могли начать перевозку автоматов на север. Ли и Маршалл отправились в Боулинг-Грин. Когда они выехали из Томпкинсвилля, Маршалл сказал: "Вы уверены, сэр, что это целесообразно - вот так просто отдать несколько десятков автоматов янки?"

"Если бы я не был уверен, что они уже есть у них, майор, уверяю вас, я никогда бы так не поступил," - ответил Ли. "Они, безусловно, уже обладает многими образцами, изъятыми у пленных или взятых с погибших, точно как же, как наши люди брали Спрингфилды, чтобы заменить свои гладкоствольные мушкеты. И, передав оружие, я предотвратил попадание мужчин из Ривингтона в руки северян, поскольку они обладают многими другими знаниями, а я считаю это более важным, чем винтовки."

"Да, теперь я понимаю." Маршалл провел рукой по своим волнистым светлым волосам. "Они иногда кажутся всезнающими, не так ли?"

"Да, по крайней мере, в настоящее время," - сказал Ли. Это было именно то, что беспокоило его в людях организации "Америки будет разбита". Немного погодя он добавил: "Всезнающими они, конечно, не являются, однако, мне не нравится в них совсем другое."

"И что это, сэр?" - в голосе Маршалла звучало искреннее любопытно.

"Их вмешательство в нашу политику." Ли погнал лошадь рысью. Маршалл нагнал его. Некоторое время они ехали молча.

Масса людей собралась в парке Луисвилля. Наступила Страстная Пятница. При других обстоятельствах, многие из них сейчас были бы в церкви. Но в церковь можно сходить и в Пасхальное Воскресенье, и в следующее воскресенье и через год после этого. А вот когда они еще услышат вновь президента или, вернее, уже экс-президента Соединенных Штатов?

Флаги США развевались на всех четырех углах трибуны. Они по-прежнему отображали тридцать шесть звезд, хотя одиннадцать штатов уже покинуло Союз, а двум еще предстояло сделать выбор. Некоторые из людей в толпе также размахивали старыми флагами. У других в руках были флаги Конфедерации. Соперничающие фракционеры уже начали толкаться друг с другом. Глаза под очками Чарльза Маршалла, стоящего у края толпы, казалось, так и излучали высокомерное презрение. Его голос прозвучал с таким же оттенком: "Учитывая, до чего он довел свою страну, у Линкольна должны быть железные нервы, чтобы приехать и выступить в Кентукки."

"У Линкольна действительно железные нервы," - сказал Ли, - "и они ему достались от рождении. Но я сомневаюсь в его политической мудрости, подвинувшей его прибыть сюда - его оппоненты Сеймур и Макклеллан не поддержали его в этом. А ведь Сеймур победил с огромным отрывом, так как же он надеется убедить хоть какое-нибудь значительное количество избирателей?"

Годом ранее он никогда бы не задумался о таких политических расчетах. Его жизнь была гораздо проще, а его единственной проблемой было отбить наступление армии Потомака. Всей своей душой он жаждал этих простых дней, но он понимал, что это означает еще одну войну, а это было слишком высокая цена за такие желания.

Маршалл начал говорить еще что-то, но его слова потонули в мощном реве толпы, наполовину одобрительном, наполовину презрительном. Это напомнило Ли работу локомотива с изношенным котлом. Человек, который являлся причиной такой устрашающей смеси ненависти и любви, стоял на трибуне, узнаваемо высокий и худой, и ждал, когда шум пойдет на убыль. Наконец, шум почти затих.

"Американцы!" - начал Линкольн, и одним этим словом привлек все внимание к себе, ведь никто, будь он стойким сторонником союза, или приверженцем Конфедерации, не отказывал себе в этом гордом имени. Линкольн повторил его снова:

"Американцы, вы все, конечно, знаете, что я готов отдать всю свою кровь и свою жизнь, лишь бы не видеть свой любимый народ разделенным."

"Мы можем помочь вам в этом, ей-богу!" - грубо перебил его кто-то, и прокатился хор насмешек. Линкольн пролжил речь, игнорируя выкрики: "Обе стороны конфликта говорили на одном языке, молились одному Богу, и победа Юга это факт, хотя и очень горький для меня. Но пути Господни неисповедимы. У меня нет никакой предубежденности против этих людей, которых я до сих пор считаю своими братьями, как и раньше".

"Зато мы не считаем вас братьями!" - выкрикнул все тот же задира. Ли подумал, что парень не совсем прав, хотя в дни войны он согласился бы с ним. Линкольн действительно хотел видеть одну нацию, а не федерацию суверенных штатов, и действовал соответственно своей вере, хотя и ошибочной, по мнению Ли.

Тот продолжал, "Вы отвергли меня, и имели на это право, видя, что я не смог сохранить Союз, который клялся защищать и отстаивать. Но я всего лишь один маленький человек. Поступайте со мной, как считаете нужным… Это меньшее, что я заслуживаю. Но я прошу вас, народ Кентукки, всем сердцем, всей душой и всем своим разумом не отвергать Соединенные Штаты Америки."

Раздался свист наряду с редкими возгласами одобрения. Линкольн проигнорировал и это. Ли имел странное чувство, что тот разговаривает сам с собой там, на трибуне, но в то же время отчаянно надеясь, что другие услышат его.

"Важные принципы могут и должны быть ясными. Мы все говорим, что мы за свободу, но это не всегда означает одно и то же. В Соединенных Штатах свобода означает, что каждый человек может делать то, что ему заблагорассудится с самим собой и своим трудом; на юге то же слово означает, что некоторые могут поступать, как им заблагорассудится с другими людьми и тем, что они производят. Для лисы воровство кур у фермера выглядит свободой, но как вы думаете, куры согласны с этим?"

"Надо же, честный деревенский Эйб рассуждает о лисах и курятниках," - сказал Чарльз Маршалл с насмешкой в голосе. Ли хотел было кивнуть, но передумал. Такие образы он мог себе представить, услышав их из уст Джефферсона Дэвиса, но в исполнении Линкольна это прозвучало более ярко, чем какая-либо гладко сформулированная фраза. И это находило отклик в нем самом. У Ли назревало неприятное чувство того, что враги его страны ближе ему, чем такие друзья, как ривингтонцы.