Ракетный гром

— Каждую ночь снится, мучает поцелуями, так мучает, что приходится бегать в умывальную комнату и обливаться холодной водой... Рапорт думаю подать, товарищ лейтенант, насчет отпуска. Если не дадите, вызову сюда, поженимся, будете платить накладные расходы на свадьбу. — усмехнулся Цыганок. — На ефрейторскую зарплату не разгуляешься! Разве лишь посмотришь в «Голубом Дунае» на дядю Мишу! Он машет полотенцем на солдат, словно на мух: киш отсюда. Ему надо продавать водку, а солдат пьет квас. Грошовые напитки! — воскликнул Цыганок и опять напомнил о рапорте.

— Хорошо, я поддержу вашу просьбу. Вот произведем боевые пуски — и поезжайте, — сказал Узлов и приумолк.

Когда взвод объявили отличным и потом, когда на Доске отличников появилась его фотография, он воспринял это как должное и не очень задумывался над своим новым положением. Но прошло несколько дней, и он почувствовал, будто все время кто-то смотрит на него.

Странное чувство! До того он, Узлов, и не задумывался, кто и как на него смотрит, кто и что о нем думает, какую получит он оценку на занятиях. Была обыкновенная армейская жизнь, повседневная, будничная, и он что-то делал, составлял конспекты, посещал командирские занятия, различные кружки — все было обыкновенно и просто, а главное — никакой робости и боязни!

Узлов не заметил, как Цыганок отошел от него. Он поискал его взглядом, вдруг увидел маленькую фигурку ефрейтора, перегнувшегося в открытое окошко коммутаторной. Цыганок что-то говорил телефонистке Кате. У нее стройная, будто выточенная фигурка, за что ее и нарекли «солдатом-рюмочкой». Она стояла на какой-то подставке, и Узлов видел Катю по пояс. На ней было форменное платье, которое очень шло ей. Дмитрий заметил даже наушники, розовая дужка которых лентой окантовывала ее темные волосы. Катя тоже увидела Узлова, помахала ему и, оттолкнув Цыганка, спрыгнула с подставки, захлопнула окно.

— Вот и поговори с такой, — обидчиво сказал Цыганок, подойдя к Узлову. — Живого человека дичится, ты с ней как с цивилизованной, а она, как дикарка, окно закрывает. — Цыганок пожал плечами, вздохнув, сказал: — И зачем только красивых девушек посылают в армию? Они же могут взбудоражить все наше войско, — засмеялся он. — Такая, как «солдатик-рюмочка», может влюбить в себя не только старослужащего солдата, у которого все перегорело от тяжких трудов и нарядов, но и робота! И у железяки застучит сердце.

— Что, нравится? — спросил Узлов, тоже улыбаясь.

— Толк-то какой! Был бы я офицер!.. В казарму, что ли, приведу! Пашка Волошин сразу заголосит: «Константин, ты устав читал?»

— Ничего, немного осталось, месяц-два, и к своей Тоне поедете.

— Терплю, товарищ лейтенант, как монах, терплю...

— На собрании-то выступите? — поинтересовался Узлов.

— А как же! — оживился Цыганок. — Мне нельзя теперь молчать. Я готовлюсь вступить в партию. Старший лейтенант Малко обещал дать рекомендацию, говорит, что я вполне созрел. Так что на собрании я обязательно выступлю...

— О чем думаете говорить?

— О командирах взводов...

— Да? Интересно! — удивился Узлов.

— Не знаю, как это получится, но я скажу. — Цыганок открыл дверь клуба, пропустил Узлова вперед, сам задержался на улице.

...Сцена была увешана схемами, графиками и диаграммами. Возле стола, покрытого красной материей, одиноко стоял старший инженер-лейтенант Шахов. Он с таким вниманием рассматривал разноцветные таблицы, что даже не слышал, как подошел к нему Узлов. Таблицы были знакомые. «Разрабатываю математический расчет устойчивости среднего результата при реализации сокращенной учебной программы, — вспомнил Узлов недавний разговор с Шаховым. — В основу этого расчета положены показатели твоего взвода, Дмитрий».

Узлов сразу пошел в атаку:

— Я тебе не электронно-счетная машина, выдающая по заданной программе устойчивость среднего результата. Хватит меня зажигать! Могу перегореть... Что будет потом? Ты забыл, как я начинал службу? Ребра трещали от критики.

Шахов снял очки, повернулся к Узлову: милое, доброе лицо Игоря светилось вдохновением.

— Ты понимаешь, что это значит? — показал он на таблицы. — Нет, нет, сначала вот о чем, присядь, — потащил он Узлова к скамейке. — У нас сейчас такая техника, такие машины, что в войсках могут с поразительной точностью предугадать наступление данного события, при этом затрачивая на расчеты и вычисления минимальное время. — Игорь говорил с такой неподдельной искренностью и верой, что Узлов на минутку почувствовал некоторое облегчение, спросил, глядя себе под ноги:

— Ты что, исповедовался у Ивана-мудрого? — Иваном-мудрым ракетчики называли счетно-решающее устройство.

— А ты думал как, наобум?

— А может ли Иван-мудрый сказать, кто таков лейтенант Дмитрий Узлов, прочесть его мысли? Кстати предугадать, что с этим Узловым станет ну хотя бы через полгода?

— Это и я могу ответить.

— Шутишь!

— Нет, зачем же, серьезно говорю.

— Колдун, что ли?

— Члены партийного бюро не занимаются колдовством. — отпарировал Шахов.

— Вот именно! — бросил Узлов и, видя, что их слушают пришедшие на собрание, показал на дверь гримерной. — Зайдем-ка на минутку.

Закрыв за собой дверь, Узлов с неподдельной решимостью заявил:

— Ты сейчас, сию минуту должен пойти на сцену и убрать таблицы, которые восхваляют мой взвод!

— Что? — не сразу понял Шахов. — Кого восхваляют?

— Меня! Разве не понятно?

— Этого я не сделаю...

— Сделаешь!

— Никогда!

— А ты знаешь, что с этой вышки я могу грохнуться, полететь к чертовой матери!..

— Вот в чем дело! Боишься, трусишь! Конечно, быть передовиком — это, Дмитрий, дело серьезное и весьма ответственное, тем более для коммуниста.

— Вот именно! Поэтому и прошу — убери таблицы. Что это за мода, едва человек начнет выполнять свои обязанности, как положено каждому порядочному человеку, сразу тащат на Доску отличников, всюду показывают его, как цацку: полюбуйтесь, граждане! Я этого не хочу, мне просто неудобно и, если хочешь, боязно. Называй меня трусом, но таблицы сними...

— Никогда!

— Драться, что ли, с тобой... Я прошу, требую...

Шахов вертел в руках очки, подслеповатое его лицо выражало крайнее удивление. Узлову показалось, что Игорь зажат в угол, еще небольшое усилие, и тот согласится снять таблицы. Но вот очки посажены на нос, лицо приобрело другое выражение, обыкновенное, игоревское.

— Я работал над таблицами долгое время, вертелся в твоем взводе почти каждое занятие. Мне нужно было доказать математическим путем возможность выполнения учебной программы сокращенным путем. Я занимался тем, что в теории вероятности называется испытанием. Таблицы мои говорят об устойчивости среднего результата. А средний результат твоего взвода довольно высок. Об этом я буду говорить в своем докладе. — И он вдруг повысил голос: — Речь идет не о твоей персоне, а о том, как лучше и быстрее произвести боевые запуски.

Узлов хотел было возразить, но не смог. Теперь он сам чувствовал себя загнанным в угол, тесный, неудобный. С трудом достал папиросы, закурил, поглядывая на парик, в котором когда-то играл слепого. Дмитрий вспомнил, когда это было — с тех пор прошло более двух лет. За это время многое изменилось: руководитель драмкружка Елена Крабова потеряла мужа, вышла замуж за Бородина. Часть уже дважды перевооружалась. Игорь получил новую должность — инженер части. Жизнь не стоит на месте...

— Может быть, действительно не говорить о таблицах? — угадывая настроение Узлова, сказал Шахов.

— А какие таблицы? — отозвался Узлов, все еще в мыслях перебирая прошлое.

— Те, что на сцене. Не буду я говорить о твоем опыте. Зачем говорить, ты же топчешься на месте.

— А-а... — Узлов бросил взгляд в окошко. — Тебе виднее...

— Но все же?

— Вот нахал! — вдруг заулыбался Узлов. — Ведь все равно ты их не снимешь и будешь талдычить свое... Пойдем, Игорь, в зал, что мы тут среди париков теряем время. — Он похлопал по плешивому парику: — Старик-то был без глаз, а видел больше зрячих. — И первым открыл дверь.