Страница 34 из 69
В это время Чжан Лян вышел к воротам лагеря встретиться с Фань Куаем [103]. Фань Куай спросил: “Как сегодня дела?”. Чжан Лян ответил: “Грозит большая опасность! В настоящий момент Сян Чжуан танцует с мечом и думает лишь, как бы убить Пэй-гуна”. “Какое опасное положение! — воскликнул Фань Куай. — Я попробую войти, чтобы разделить с ним его судьбу”. Фань Куай тотчас же опоясался мечом и, прикрываясь щитом, вошел в ворота лагеря. Стражники, стоявшие со скрещенными алебардами, хотели остановить его и не допустить внутрь лагеря, но Фань Куай, поставив щит ребром, толкнул стражников, так что они попадали на землю. Фань Куай тут же проник в лагерь, откинул полог шатра и, обратясь лицом к западу, гневно уставился на Сян-вана, причем [от гнева] волосы на его голове поднялись кверху, а зрачки настолько расширились, что казалось, разорвут глаза. Положив руку на рукоять меча и опустившись на одно колено, Сян-ван спросил: “Кто этот гость?”. Чжан Лян ответил: “Это телохранитель на колеснице Пэй-гуна по имени Фань Куай” [104]. “Бравый воин, — сказал Сян-ван, — жалую тебе чару вина”, и Фань Куаю подали огромную чару вина [105]. Фань Куай, склонившись в поклоне, поблагодарил за честь, поднялся и стоя выпил всю чару. После этого Сян-ван сказал: “Жалую тебе свиную лопатку”. Фань Куаю поднесли полусырую свиную лопатку [106]. Фань Куай положил свой щит на землю внутренней стороной кверху, поместил на него свиную лопатку, вынул меч и, отрезая куски мяса, стал их поедать. Сян-ван спросил: “Бравый воин, а сможешь ли ты выпить еще?”. — “Я не уклоняюсь даже от встречи со смертью, стоит ли отказываться от чары вина? — ответил Фань Куай. — Циньский ван [107], как известно, обладал сердцем тигра и волка, он убивал людей, словно [думал], что не успеет перебить всех; он наказывал людей, словно боялся, что не успеет наказать всех, вот почему все в Поднебесной восстали против него. [Чуский] Хуай-ван, договариваясь с военачальниками, сказал: “Тот, кто первым разобьет Цинь и войдет в Сяньян, будет править этими землями”. Ныне Пэй-гун первым разбил Цинь и [135] вступил в Сяньян, он не посмел, присвоить себе даже самой малости, он закрыл и опечатал дворцовые палаты и вернулся, став лагерем в Башане, чтобы дождаться там вашего, Великий ван, прибытия. [Пэй-гун] послал военачальников защищать заставу [Ханьгугуань] потому, что хотел принять меры предосторожности против прихода различных грабителей и чтобы быть готовым к непредвиденным обстоятельствам. И вот, при всех своих тяжких трудах и высоких заслугах, [Пэй-гун] до сих пор еще не пожалован титулом хоу, напротив, [вы], слушая подлые наветы, хотите казнить такого заслуженного человека. Это не более как продолжение пути, который привел к гибели династию Цинь, и я смиренно полагаю, что вы, Великий ван, не пойдете по нему!”
Сян-ван не нашелся что ответить и только сказал: “Садись!”. Фань Куай сел рядом с [Чжан] Ляном. После того как они немного посидели, Пэй-гун поднялся, чтобы справить нужду, по пути дав знак Фань Куаю выйти за ним. Когда Пэй-гун вышел, Сян-ван сразу же послал военного советника Чэнь Пина позвать его обратно [108]. Пэй-гун в это время говорил [Фань Куаю]: “Сейчас я вышел, не попрощавшись, как быть?”. На что Фань Куай ему ответил: “При совершении великих дел не обращают внимания на мелочи этикета, при исполнении важных церемоний не страшатся мелких отступлений [от правил]. Ныне этот человек действует, [словно держит в руках] нож и доску для резки пищи, а нас считает рыбой и мясом, для чего же еще прощаться!”. Вслед за этим они бежали. [При этом Пэй-гун] приказал Чжан Ляну остаться и принести извинения. Чжан Лян спросил его: “А какие вещи вы, Великий ван, привезли с собой?”. Пэй-гун ответил: “Я привез с собой пару пластин белой яшмы с намерением поднести их Сян-вану и пару яшмовых сосудов для вина с намерением поднести их Я-фу, но, обнаружив, что Сян Юй разгневан, я не посмел вручить эти подарки. Поднесите их за меня!”. — “С почтением выполню это”, — сказал Чжан Лян.
В это время войска Сян-вана стояли лагерем в Хунмыне, а войска Пэй-гуна — в Башане на расстоянии сорока ли друг [136] от друга. В связи с этим Пэй-гун оставил колесницу и сопровождавших его всадников на месте, а сам, спасая жизнь, сел на коня и в сопровождении лишь четырех человек — Фань Куая, Ся-хоу Ина, Цзинь Цяна и Цзи Синя, которые с мечами и щитами в руках следовали за ним пешком, направился вдоль подножия горы Лишань окольным путем через Чжиян [109] [в свой лагерь]. Пэй-гун [перед бегством] сказал Чжан Ляну: “По этой дороге до моего лагеря не более двадцати ли. Рассчитай так, чтобы войти [в шатер] только после того, как я доберусь до своих войск”. После того как Пэй-гун уехал и по времени уже, [вероятно], достиг своего лагеря, Чжан Лян вошел и, принеся извинения, сказал: “Чары с вином оказались непосильными для Пэй-гуна, поэтому он не смог проститься, однако, преисполненный к вам почтения, он приказал мне, Ляну, поднести к вашим стопам, Великий ван, с двукратным поклоном пару белых яшм, а два яшмовых сосуда для вина с двукратным поклоном поднести к стопам вашего великого военачальника” [110]. Сян-ван спросил: “А где же Пэй-гун?”. Чжан Лян ответил: “Узнав, что вы, Великий ван, намерены выразить ему порицание за ошибки, он, избегая этого, бежал и уже прибыл в свой лагерь”.
Тогда Сян-ван принял пластины из яшмы и положил их около себя на сиденье. Я-фу принял яшмовые сосуды, поставил их на землю, а затем выхватил меч и разбил их, воскликнув при этом: “Ах, этот глупец не достоин того, чтобы разрабатывать с ним планы! [111] Человеком, который отнимет у Сян-вана Поднебесную, будет не кто иной, как Пэй-гун, а все мы в тот день сделаемся его пленниками!”.
Пэй-гун, прибыв в лагерь, немедленно казнил Цао У-шана [112].
Через несколько дней Сян Юй во главе войск выступил на запад, вырезал население Сяньяна, убил сдавшегося циньского правителя Цзы-ина и поджег циньские дворцы и палаты. Пожар не утихал три месяца. Он забрал все драгоценные вещи и женщин [из дворцов] и двинулся [обратно] на восток [113]. Кто-то посоветовал Сян-вану: “Район Гуаньчжуна [137] огорожен горами и реками и с четырех сторон защищен заставами, земли в нем тучные и плодородные, здесь можно основать столицу, чтобы господствовать [над Поднебесной]” [114]. Но Сян-ван видел, что все циньские дворцы и палаты уничтожены огнем и лежат в развалинах, кроме того, он все время мечтал вернуться на восток, [поэтому он] ответил: “Стать знатным и богатым и не вернуться в родные края, все равно, что одеть узорчатые одежды и пойти в них гулять ночью — кто будет знать об этом?”. Тогда советчик сказал: “Люди говорят, что чусцы — это всего лишь умытые мартышки в шляпах; действительно, это так!”. Сян-ван, услышав такое, сварил советчика живьем [115].
[Затем] Сян-ван отправил к Хуай-вану посланца с докладом о событиях и за повелением. Хуай-ван сказал: “Будет как уславливались!”. Тогда [Сян Юй] преподнес Хуай-вану почетный титул И-ди — “Справедливый император” [116]. Стремясь самолично стать правителем [Поднебесной], Сян-ван наградил титулами ванов прежде всего своих военачальников и советников, сказав им при этом: “Когда в Поднебесной возникли беспорядки, временно у власти были поставлены потомки чжухоу, чтобы покарать династию Цинь [117]. Однако кто же начал это дело, кто одел крепкие доспехи и взял в руки острые мечи, кто провел в полях под открытым небом три [долгих] года, кто уничтожил династию Цинь и успокоил Поднебесную? Это было [достигнуто] стараниями всех вас — военачальники и советники — и моими, Цзи. Хотя И-ди и не имеет заслуг, ему [все же] следует выделить землю и поставить его управлять ею”. Военачальники все воскликнули: “Прекрасно!”. После чего [Сян Юй] разделил Поднебесную и поставил военачальников хоу и ванами.
103
Фань Куай — уроженец одной с Лю Баном местности Пэй, по профессии — собаколов. Скрывался в горах вместе с Лю Баном, затем с успехом боролся против Цинь. В данном эпизоде спас Пэй-гуна от гибели. Жизнеописание его см. в гл. 95 “Исторических записок” (ШЦ, V, 2651–2660).
104
Цаньчэн * или пэйчэн — ***, название колесницы, в которую запряжены три лошади (см.: Шовэнь цзе-цзы, изд. 1882 г., гл. 10, ч. I, гл. 9). Одновременно и чин телохранителя, сопровождающего правителя на колеснице. По описанию китайских источников, правитель сидел обычно справа, управляющий лошадьми — в середине, а цаньчэн — слева (об этом см. в Чжоу ли, — ШСЦ, XIII, Чжоу ли чжу-шу, кн. 3, стр. 1160; в Цзо чжуань, — ШСЦ, 28; Чунь-цю Цзо чжуань чжэн-и, кн. 2, стр. 830).
105
В тексте сказано: доу чжи цзю, т. е. чара для вина объемом в одно доу. Доу в ту эпоху соответствовало примерно 3,5 л (см. У Чэн-ло, История мер и весов Китая, стр. 58). Скорее всего, здесь — гипербола, выражающая огромные размеры подносимой чаши. В Хань шу в биографии Фань Куая отсутствует знак доу, что дало повод современному комментатору Ли Ли посчитать этот знак излишним и в Ши цзи (ХЧКЧ, II, 562).
106
Перед словосочетанием чжи цзянь *** — “свиная (кабанья?) лопатка” в тексте главы стоит иероглиф шэн *** — сырой, недоваренный. Трудно допустить, что на княжеский стол подали совсем сырое мясо. Можно предполагать, что в те времена подавалось не очень прожаренное, лишь чуть охваченное огнем костра или очага мясо, поэтому нами и дан перевод “полусырой”. Сходно у Уотсона: parboiled (стр. 53). Лян Юй-шэн вообще считает знак шэн излишним (ЛЮШ, кн. 3, гл. 6, стр.4).
107
Говоря о Цинь-ване, Фань Куай, очевидно, имел в виду Цинь Ши-хуана.
108
Чэнь Пин — приближенный Сян Юя. Его жизнеописание помещено в 56 гл. “Исторических записок” (ШЦ, IV, 2051–2063).
109
Лишань — совр. гора того же названия находится вблизи г. Сианя в пров. Шэньси.
Чжиян — название уезда, учрежденного при династии Цинь, при Хань назывался Балин. Центр уезда находился к востоку от совр. г. Чанъань в пров. Шэньси.
110
Под великим военачальником Чжан Лян имел в виду Фань Цзэна с явным намерением польстить Сян Юю.
111
Под глупцом, с которым Фань Цзэн считал “бесполезным разрабатывать какие-либо планы борьбы”, имеется в виду Сян Чжуан — двоюродный брат Сян Юя. Именно ему Фань Цзэн поручал убить Пэй-гуна. Такигава справедливо усматривает в этом скрытый укор и по адресу Сян Юя, не сумевшего действовать более решительно.
112
С точки зрения отдельных реалий и логики событий в истории бегства Лю Бана из лагеря Сян Юя можно найти немало сомнительного. Китайские ученые уже давно отмечали это обстоятельство, об этом писал, например, минский Дун Фэнь, которого цитирует Лян Юй-шэн. К числу недоуменных вопросов относятся следующие. Как могли пять главных гостей и противников исчезнуть из хорошо охраняемого лагеря? Почему за столь длительное время, пока Лю Бан не добрался до своего лагеря, хозяева, и в первую очередь Сян Юй, не подняли тревоги? Почему охрана спокойно всех выпустила и по какой причине сопровождающие Лю Бана бежали за ним пешими? Разумеется, в истории чудесного спасения первого ханьского императора много нереального. Вероятно, в ее основе лежали какие-то подлинные события и встречи вождей восставших армий, но историческая канва обросла, несомненно, выдуманными ситуациями, и подходить к ней следует как к фольклорному материалу, не требуя; исторической точности. Это согласуется с утверждениями некоторых западных синологов (в частности, см.: H. Stange, Die monographie ueber Wang Mang) о том, что основная канва таких рассказов существовала в устной традиции.
113
В тексте главы Сян Юй называется то по имени, то по титулу — Сян-ван. Трудно определить в каждом конкретном случае, почему историк применяет тот или иной прием (это отмечал и Лян Юй-шэн).
С этого абзаца Сыма Цянь все настойчивее подчеркивает отрицательные черты характера и поступков Сян Юя: его неоправданную обстоятельствами жестокость, его алчность, подозрительность, коварство, мстительность, хотя и отдает при этом дань его храбрости, решительности, военным талантам.
114
Согласно Хань шу, этот совет был дан Сян Юю не безымянным человеком, как в 7 гл. Ши цзи, а придворным по имени Хань-шэн (ХШБЧ, V, 3256). Эта версия повторена и в Цзы чжи тун-цзянь (ЦЧТЦ, I 304). Пэй Инь указывает, что в Чу Хань чунь-цю советник назван именем Цай-шэна.
115
В словах Сян Юя, выражающих его стремление вернуться в Чу богатым и знатным, чтобы “показать себя людям”, нетрудно усмотреть тщеславие и уровень мышления провинциала, удельного князя. Приводя эти речи, Сыма Цянь, видимо, и стремился обрисовать эту сторону натуры Сян Юя. “Люди говорят, что чусцы — это всего лишь умытые мартышки в шляпах” — откровенная насмешка над чусцами, к которым принадлежал и Сян Юй. Выражение это бытовало, вероятно, среди жителей центральных районов, для которых Чу, как и Цинь, в период Чунь-цю и даже Чжаньго все еще оставалось варварской периферией (следы такого подхода можно встретить у Мэн-цзы). Суть фразы, по толкованию Янь Ши-гу, в том, что, какую бы цивилизованную одежду или головной убор ни напялить на чусца, он все равно останется дикарем, похожим на обезьяну.
116
Хуай-ван подтвердил свое прежнее решение поставить ваном того, кто первым войдет в Гуаньчжун, а им оказался Лю Бан. Между тем Сян Юй ждал от Хуай-вана мандата на управление Поднебесной. Тогда Сян Юй находит способ убрать Хуай-вана. Прежде всего он награждает его титулом И-ди, в названии которого — явная двусмысленность. Хотя по первому значению иероглифов титул звучал как “Справедливый император”, однако знак и имел также значения “временный, фиктивный, ненастоящий” — в частности в известных словосочетаниях и-фу — “неродной, приемный отец”; и-цзы — “приемный сын”, и-чи — “вставные, фальшивые зубы” и т. д. Сян Юй этим пожалованием явно намекал чускому вану, что его власть временна, фиктивна. Уотсон заключил титул в кавычки: “Righteos Emperor”; Шаванн двусмысленности титула не отметил.
117
Ли чжухоу-хоу *** — “У власти были поставлены потомки чжухоу”. Имеются в виду потомки князей шести крупных княжеств периода Чжаньго (так у Шаванна, Уотсона, Ван Бо-сяна). Под “потомком чжухоу” можно подразумевать и чуского Хуай-вана, который был внуком другого Хуай-вана периода Чжаньго, правившего в 328–314 гг. до н. э., однако такое понимание представляется слишком узким, так как в ряде княжеств правили чжухоу независимо от чуского вана.