Страница 19 из 66
И все же не просто было убедить бойцов, а нередко даже и командиров в необходимости отхода. Многие никак не могли смириться с тем, что мы должны свернуться в колонны и отступать, оставляя отвоеванную родную землю, с которой сумели выбить врага. Помню, кто-то из артиллеристов даже спросил меня: «А может, это вредительство, товарищ полковой комиссар?..»
Тревога воина не удивила меня. Гитлеровцы не только совершали диверсии чисто военного характера, но и усиленно распространяли через своих агентов, одетых порой в форму командиров и политработников Красной Армии, слухи о предательстве вышестоящих командиров и комиссаров. Враг не брезговал самыми гнусными средствами, чтобы подорвать боевой дух личного состава частей и подразделений, снизить их боеспособность, вызвать недоверие к своим командирам, к родной Коммунистической партии, к Советскому правительству. Особой атаке со стороны фашистской подпольной и открытой (листовки, радиопередачи) пропаганды подвергался политсостав, комиссары: так и только так называли [73] нас, политработников, фашисты с первого дня войны.
Но, несмотря на оголтелую вражескую агитацию, боевой дух войск оставался высоким. Ложь, которую распространяли агенты противника, находила благоприятную почву лишь среди маловеров, трусов и предателей, затесавшихся в ряды Красной Армии. Но таких были считанные единицы. Никаким влиянием в коллективах они не пользовались, а их попытки повторять провокационные измышления вражеской пропаганды и распространять провокационные слухи тут же решительно пресекали сами бойцы и командиры.
Однако отходили все мы с тяжелым сердцем. Понимали, что надо, что иначе нельзя, что это ненадолго, что скоро остановимся, соберемся с силами и вновь ударим по врагу, вышвырнем его за пределы наших границ. И все же болезненно переживали происходящее.
В середине дня мы с комкором Фекленко, остановив свои машины у обочины шоссе, наблюдали за колонной мотострелкового полка 43-й танковой дивизии. И вдруг оба увидели мчавшуюся навстречу общему потоку эмку. Я подумал было, что к нам спешит кто-нибудь из армейского или фронтового начальства, ан нет. Машина остановилась рядом с нами, и из нее вышел полковой комиссар А. К. Погосов.
— Куда это ты мчишься на всех парах, Артем Карпович? — спрашивает комкор.
— К себе в дивизию, товарищ генерал.
— А где был?
— На армейском складе боеприпасов. Пришлось переругаться с артснабженцами из-за бронебойных снарядов. Просто безобразие какое-то: в стрелковые корпуса прут одни бронебойные, а нам — осколочно-фугасные. — Погосов довольно усмехнулся: — Я все же привел их в чувство. За мной идет целая колонна автомашин со снарядами.
— А ты знаешь, что мы отходим по приказу командарма на новый оборонительный рубеж?
Лицо Артема Карповича вытянулось.
— Как это «отходим»? — растерянно спросил он. — Только что с таким успехом наступали, а теперь... Прошу прощения, но я этого никак не возьму в толк...
— Необходимо, Артем Карпович. Необходимо, — задумчиво произнес Фекленко. — А ты молодец, комиссар. Снаряды, [74] да еще бронебойные, нам понадобятся, и очень скоро. Надо только быстрее распределить и развезти их по частям. Ты уж, Артем Карпович, доведи это дело до конца и проследи, чтобы корпусные артснабженцы не обижали артиллеристов, особенно полковые батареи мотострелков. А теперь заворачивай свою машину, там, ближе к противнику, движутся только подразделения прикрытия...
Мы с комкором объехали за два-три часа почти все танковые и мотострелковые полки обеих дивизий. Отход на новый рубеж шел всюду организованно, планомерно, под прикрытием сильных арьергардов, включавших в себя в основном танковые подразделения, усиленные противотанковыми, пушечными и гаубичными батареями. В арьергарде каждой дивизии находился на бронемашине БА-10 командир батареи или дивизиона с рацией, который имел право вызвать огонь всех расположенных на позициях подразделений дивизионной артиллерийской группы.
Артиллерия двигалась в середине колонн. При этом дивизионы перемещались перекатами с таким расчетом, чтобы на огневой позиции все время был в полной боевой готовности хотя бы один из них. Остальные могли развернуться в любой момент и в течение нескольких минут переключиться на поддержку арьергардных подразделений.
Но так продолжалось только несколько часов. К обеду картина резко изменилась. Над нами появились большие группы «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они бомбили отступающие колонны, создавая пробки на дорогах. А гитлеровцы, произведя перегруппировку, бросились вдогонку нашим соединениям, стремясь ударами по флангам изолировать их друг от друга. И надо сказать, что в какой-то степени это удалось им, потому что против каждой нашей дивизии были брошены значительно превосходящие по численности силы.
Например, 40-ю танковую дивизию полковника М. В. Широбокова в районе Родома атаковали несколько танковых и моторизованных полков 55-го армейского корпуса врага. Мало того, используя образовавшийся в результате быстрого отхода 9-го мехкорпуса разрыв между ним и соединениями 5-й армии, занимавшими оборону в районе Луцк, Клевань, немцы ввели здесь в бой более [75] 120 танков. Полковнику Широбокову ничего не оставалось, как дать команду развернуть полковые колонны сначала в предбоевой, а затем в боевой порядок и принять бой.
Против ослабленного 80-го танкового полка подполковника Н. Зыбина на полной скорости, ведя огонь на ходу, ринулось более 50 танков. Однако это не вызвало замешательства среди воинов. Танковые батальоны капитанов В. Горелова и Н. Артемьева, не прекращая движения, развернулись на 180 градусов по обе стороны шоссе и пошли навстречу врагу. Капитану И. Журину командир полка приказал вывести разведроту за придорожные посадки и отразить атаку с места. Здесь же развернулись противотанковая и полковая батареи. Организованным огнем этих батарей и танкистов Журина наши воины отвлекли внимание вражеских подразделений и дали возможность батальонам Горелова и Артемьева выйти на фланги противника. Началась ожесточенная танковая дуэль, в которой с обеих сторон принимало участие более 120 танков. Броня уральская схлестнулась с броней крупповской. Стойкость и выдержка советских танкистов привели в чувство самоуверенных фашистских молодчиков...
Еще большими силами был атакован 79-й танковый полк полковника В. И. Живлюка. Здесь гитлеровцы ввели в бой около 70 боевых машин и полк мотопехоты на бронетранспортерах. Опытный командир полка в считанные минуты привел свои батальоны в боевую готовность, и они заняли исходное положение для отражения атаки. В промежутках между подразделениями полковник Живлюк поставил две батареи 76-миллиметровых дивизионных пушек и две противотанковые батареи, которые, наскоро окопавшись, открыли огонь по немецким танкам и бронетранспортерам. Минометная батарея мотострелкового полка накрыла пространство, где двигалась мотопехота, густой сеткой разрывов. Выждав, когда головные машины неприятеля приблизятся на 400–500 метров к притаившимся в засаде танковым батальонам, командир полка дал сигнал к открытию огня из танковых пушек. В первые же минуты фашистские подразделения потеряли около 15 машин. Мотопехота спешилась и залегла под жестоким огнем минометных подразделений. Фашистские танки, находившиеся в непосредственной близости от позиций противотанковых орудий, заметались по полю, начали маневрировать в поисках выхода из огневого мешка. [76] Тут-то и взревели двигатели наших КВ и тридцатьчетверок. Танки ринулись в атаку.
На командном пункте дивизии в это время кроме нас с генералом Фекленко находились командующий войсками 5-й армии генерал М. И. Потапов и член Военного совета дивизионный комиссар М. С. Никишев. Командарм приказал комдиву Широбокову, всеми силами сдерживая противника, планомерно отводить свои полки к Ровно, активными контратаками сбивать темп его наступления, не дать возможности прорваться к городу.
Несмотря на яростный огонь фашистских орудий, 40-й артиллерийский полк, которым командовал подполковник В. Пономарев, выполняя приказ командира дивизии, развернулся у дороги. Его пушечные дивизионы и дивизион 122-миллиметровых гаубиц заняли открытые огневые позиции и тут же открыли огонь прямой наводкой по танкам врага. Командарм, член Военного совета, комкор — все мы не отрывались от биноклей, чтобы разглядеть сквозь дым и разрывы снарядов место танкового сражения. С восхищением наблюдал я, как с немецких средних танков Т-IV — самых мощных в то время машин германских бронетанковых сил — от прямых ударов 152– и 122– миллиметровых снарядов падали броневые плиты, летели в сторону, словно спичечные коробки, башни вместе с пушками.