Страница 55 из 87
— Добрый день, Иван Алексеевич.
Голова на литой мускулистой шее повернулась медленно, как в короткой выдержке из фильма про динозавров. Небольшие темно-серые, с желтизной, глаза посмотрели на меня с нескрываемым раздражением. В басе Сереброва я не нашла и намека на нотку удивления, когда он коротко спросил:
— Вы — кто?
— Иван Алексеевич, я в некотором роде старая знакомая Ноябрины Михайловны, и так как ваш сын, как вы сами, верно, прекрасно знаете, сорванец, каких поискать, меня отрядили играть с ним…
— Играть? Во что?
— В прятки, — невинным голосом ответила я, неспешно приближаясь к Сереброву.
— Старая знакомая? — медленно выговорил он. — Откровенно говоря, сударыня, вы слабо напоминаете существо, к которому применимо слово «старая». Вы, верно, оговорились. Так что потрудитесь объяснить, кто вы и что здесь делаете. И я не помню, чтобы у моей сводной сестры Ноябрины водились знакомые вроде вас. Я вас слушаю очень внимательно.
Интонации Сереброва были упруго скованы, словно обручем, безукоризненной, вежливой сдержанностью. Даже сложно было представить, что этот человек, минуту назад столь обильно употреблявший словечки типа «овца», «чмо», «уроды», теперь столь непринужденно и избирательно, почти изящно, конструирует свою речь.
— Иван Алексеевич, мне бессмысленно объяснять, кто я, если вы все равно меня не знаете. Скажу только, что мы вместе были с Ноябриной Михайловной и ее семьей в Сочи, откуда они приехали по вашему вызову несколько дней назад. Я пришла в гости и застала полный аврал. Ваш сын очаровательный мальчик, но ему нужно поменьше инициативы, а то из этого получается полный дурдом. Если хотите, полюбуйтесь. Он — в комнате.
Только что очнувшаяся Ноябрина Михайловна смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Мне показалось, что она действительно поверила, будто Илюша в комнате.
Алексаша зашевелился у стены и стал сплевывать на пол.
— Пойдемте, Иван Алексеевич, да и вы, Камилла, — пригласила я. — Очень забавно.
Та провела по мне режущим взглядом. Такие, как она, всех людей мерят по своему образцу, и потому — уверена! — она начала расценивать меня как конкурентку. Несмотря на то, что она была законной супругой, а меня Серебров видел первый раз в жизни.
— Он там, — повторила я. — Мы играем с ним в прятки. Прячется он, как Чингачгук. Хотите — поищите.
— Ну хорошо, — первой откликнулась Камилла, и меня почему-то продрало по коже от того, как это было сказано. — Ваня, пойдем глянем… на сыночка.
И она принялась улыбаться, запуская в пространство такие фальшивые улыбки, что меня едва не передернуло.
Сильвер пожал могучими плечами и, покосившись на слабо шевелящегося Алексашу, буркнул что-то вроде: «Что ж молчали, уроды, что он там? Теперь вот сами виноваты… что мне под горячую руку…»
Ноябрина встала с дивана и, схватив меня за руку, быстро зашептала:
— Он что, Мария… он — действительно… он — опять нас разыграл?
— Он вообще большой шутник, насколько я поняла, — в тон ей отозвалась я и, не слушая дальнейших вздохов Клепиной, вслед за Камиллой и Иваном Алексеевичем направилась к злополучной двери Илюши.
О, я знала, что произойдет. Конечно, на это я и рассчитывала, когда показательно-бледная Камилла потянула на себя ручку двери и получила прямо в лоб такой удар стрелой, что не устояла на ногах и скатилась прямо на руки своему благоверному.
— Это тебе не перед камерой позировать, проститутка!.. — злорадно пробормотала я.
— Ой… что это… как… а-а… — бормотала та, пуча на серьезного Сереброва свои раскосые ясны очи. — Ваня… на меня… я умираю… это — киллер!..
— Какой киллер, кобыла! — рявкнул Серебров и, не мудрствуя лукаво, уложил «раненую» супругу на пол и ввалился в комнату. Я перешагнула через длинную ногу Серебровой и последовала за ним, еле скрывая нервный смех. Серебров прошелся по комнате сына, как слон по посудной лавке, несколько раз проговорил: «Илюшка, черт, я тебе сейчас задам! А ну, вылезай… со своими дружками-идиотами будешь шутки шутить!» Разумеется, он не снизошел до того, чтобы заметить растянутую на полу ниточку, и из стоящего на столе гробика тотчас же выскочил мертвец со своей сакраментальной фразой-напутствием, которую я услышала соответственно в седьмой, восьмой и девятый раз.
Серебров недоуменно потоптался на месте, оглянулся на меня и выговорил:
— Что это за похабщина?
— Эта вещица, судя по акценту, сделана в Германии, — невинно отозвалась я. — Наверно, вы и привезли. Да это еще что. В правом верхнем ящике стола…
Я не ставила себе целью заложить Илюшу. Я знала, что в верхнем правом ящике стола лежали и предосудительные журналы, и сигареты, и еще много чего… но всего этого Ивану Алексеевичу не суждено было услышать, потому что я знала, какой эффект воспоследует после выдвигания ящика.
…А так как голова Сереброва находилась куда ближе к хитрому механизму с выскакивающей перчаткой, чем моя — четверть часа назад, то и удар он получил такой, что на мгновение потерял ориентацию в пространстве. На ногах он, в отличие от меня, устоял, все-таки здоровенный мужик, но руки слепо хватанули воздух, и я поняла, что на несколько секунд он ослеп и оглох:
— Чи-о-оррррт!..
— Вот именно, — сказала я. — Даже хуже.
Иван Алексеевич остервенело пнул ногой сломанный принтер (очевидно, им и разбитый, судя по метанию ваз в холле) и коротко, но очень содержательно выругался.
— Быть может, он в шкафу, — проговорила я.
Иван Алексеевич молча проследовал к шкафу-купе, рванул дверцу, и в ту же секунду послышался негромкий хлопок, и хлынувшие из шкафа клубы черного дыма, как разорвавшая упаковку спресованная под чудовищным давлением вата, в несколько секунд захлестнули кабинет. Этот новый сюрприз в очередной раз заставил меня вздрогнуть, но Иван Алексеевич взревел так, словно ему воткнули в мягкое место шашлычный шампур:
— Ты-ва-аю ма-а-ать!! Ты, выблядок мелкий!!! Да когда же!.. Я тебя в детдом! В колонии сдохнешь, и-ди-от!!!
И он, пнув стеклянную филенку так, что она только чудом не разлетелась вдребезги, выметнулся из комнаты, при этом едва не навернувшись через все так же лежащую на полу Камиллу Романовну. Кашляя, я выскочила из злополучного помещения и плотно прикрыла за собой многострадальную дверь. И подумалось: если этот мальчишка вытворяет такое заочно, то на что же он способен, присутствуй тут лично?..
— Вот ублюдок, — уже спокойнее повторял Иван Алексеевич, вынув из бара бутылку «Хеннесси» и плеснув себе в бокал. — Конечно… без матери растет, сорванец… оно понятно, но все-таки чтобы так… Пиротехник! — закончил он и одним движением опрокинул напиток в рот.
— Вот видите, — примирительно произнесла я, — думаю, Иван Алексеевич, вы теперь не удивляетесь, что Ноябрина Михайловна, вконец измучившись с Илюшей, позвала меня на подмогу?
— Н-нет. А вы кто по профессии? Не укротитель тигров? — с впервые проклюнувшейся искоркой юмора спросил Иван Алексеевич.
— Нет. Я… флорист, — ляпнула я первое, что пришло в голову.
— Кто?
— Флорист. Работаю с цветами, составляю букеты.
— На похороны? — хмыкнул Серебров.
Я мягко повела плечами:
— По-всякому бывает. Случается, что и на похороны.
— Это у вас очень хорошая профессия, — мрачно сказала Камилла, появляясь уже в вертикальном положении. На ее лбу красовался здоровенный лиловый синяк, уже начинающий переливаться всеми цветами радуги. — Полезная для нас. С таким Илюшей нам всем цветы на скорые похороны пригодились бы.
— А тебе, мне кажется, слова не давали, — перебил ее Серебров. — Ладно. Теперь я хоть уверился, что он здесь.
— Что, больше не хотите поискать отпрыска? — с улыбкой спросила я.
Сильвер пощупал рукой отбитое ухо и ответил:
— Нет уж, спасибо. У меня утром самолет, а я не хочу лететь в Италию по частям. А это вполне со мной случится, если я наткнусь на еще один Илюшкин камуфлет. Но откуда он берет все эти штучки — перчатки, стрелы, дымовую завесу? Плохо следите!! — перекидываясь на привычную жертву, погрозил он кулаком Ноябрине Михайловне и иже с ней. — У-у, дождетесь у меня! Прилечу через неделю, чтоб он встречал меня у трапа чистенький и причесанный… безо всяких фокусов! Все понятно?