Невозможность путешествий

Видимо, я подсознательно понимал это, вот и увлекался «эксклюзивностями». Никто ж тогда не знал, что Советский Союз вскоре рухнет и я, мотаясь по Европам, начну «коллекционировать» Руанские соборы Моне (сейчас у меня уже есть шесть или восемь увиденных в разных музеях) и своих собственных Вермееров…

А Рембрандта в Эрмитаже очень много, вагон и маленькая тележка, целый зал. Почему-то отец, пробежавший все избыточно изобильные фламандские натюрморты и пейзажи, застрял именно тут, среди словно бы прокопченных, запачканных («при свете оплывающих свечей») временем картин.

Я тянул его за руку, а он созерцал… ту самую грязную пятку, которую показывали в кино. И не хотел уходить.

Вскоре после окончания уральского мединститута Владимир Ильич, у которого мы теперь остановились, уехал в Ленинград. Двум мужикам-медикам было что вспомнить и обсудить. Соседей по общежитию, коллег, умерших, эмигрировавших или ушедших на повышение в областную больницу…

Чтобы не мешать им, лег в детской. Папа достал бутылку коньяка, Владимир Ильич, вытирая пот со лба, — свою. Мне была выдана целая горсть лекарств.

Температура спала, когда они открывали вторую бутылку.

— Хороший антибиотик, — сказал отец, — третьего поколения. Гонорею лечим с одной таблетки…

Я потел и терялся во времени. До поезда на Москву оставалось несколько часов. Позвонила Арка. Мужики на кухне начали петь по-украински. Папа сдал в последнее время. Облысел, растолстел, но не это главное. Словно свет лица стерся, став блеклым, а цвет глаз выцвел.

Когда я собирал сумку, медики спали.

— Так и не поговорили, — сказал я отцу, трогая за плечо, — не сходили в Эрмитаж, а ведь договаривались…

У меня с отцом сдержанные отношения. Когда звоню из Москвы домой, он торопится передать трубку маме. Мама жалуется на него, мол, стал совсем молчаливым. «Нашел — молчит, потерял — молчит», говорит она мне. Я успокаиваю, мол, столько лет вместе, столько уже переговорено, о чем говорить, и так все ясно. Даже нам с Аркой.

— Ну, ты же заболел, — ответил отец (как показалось, сконфуженно), — у тебя температура, какой теперь Эрмитаж?

— Жаль… Говорят, картины Рембрандта стали еще темнее. Они темнеют с каждым годом…

Посидели на дорожку. Прошлись до метро. Папа почти протрезвел…

А я, отоспавшись в поезде, почти выздоровел. Москва казалась пустой. Вымершей. Гурыч позвонил отчитаться, как прошел второй день. Хорошо прошел. Уху ели в недавно открытом ресторане при Эрмитаже. А у нас в квартире газ, горячей воды так и не дали (лето!), поэтому Арка нагрела тазик, грациозно опустилась на пол и по-библейски стала мыть мне ноги.

— Бедненький, — говорила она, натирая пятку мылом, — умотали сивку крутые горки… Нет, ну, ты скажи, оно тебе надо — вот так мотаться где ни попадя?

…После той нашей поездки в Ленинград отец так проникся красотами родины трех революций и их благотворным влиянием на неокрепшую детскую душу, что торжественно пообещал привезти меня сюда еще раз.

Да только вот никогда больше я не заканчивал учебный год круглым отличником.

Париж

Индекс складчатости

Букинисты

Пекинесы

Китайцы

Каштаны

Клошары

Большие кленовые листья

Ритуальная очередь в музей Д’Орсе

Антикварные бутики на Монпарнасе

Карнэ — десять маленьких билетиков на метро

Обилие пип-шоу на Пляс Пигаль. Обыденность и (пыльная?) скука разврата

Запахи классических духов на улице (у нас так пахнут металлургические заводы — когда идешь по городу, и вдруг накатывает, настигает облако запаха, соприродного этому месту)

Самокаты и ролики

Бабур. Бранкузи

Мосты

Мост Понт-Неф. Изгиб берега возле

Девушки не курят на улице! Почти не курят. Почти девушки

Воздушные ямы площадей и площадок

Джоконда за пуленепробиваемыми стеклами. Японские туристы возле Джоконды

Станции метро каждые пять метров, каждые две минуты, кафель внутри переходов

Газовые горелки в уличном кафе возле фонтана Стравинского: для тепла

Собачье дерьмо

Спичечные коробки

Запахи качественной еды

Многоэтажный, чистый Чайна-таун

Мидии

Пирсинг

Мансарды

Плетеные стулья

Узкие скамейки на бульварах

Сами бульвары: Писарро, импрессионизм

Цельнометаллические башни Дефанса

Вялое сопротивление Голливуду

Экскурсионные автобусы

Холмы и возвышенности

Яркая «наружка» (реклама) в метро, в городе

Контора Аэрофлота в самом начале Елисейских полей

Китайская лапша

Вечная зелень

Дымоходы

Поп-арт

Фрики

Голос Джо Дассена

Места боевой мушкетерской славы

Кальвадос из фляжки (так и не попробовали)

Книжный магазин, где продаются книги Жюль Верна. Только

Сталактит Дебюффе, мелькнувший в арке официального учреждения

Джазовое радио

Месячник фотографии (большие, стильные афиши по всему городу)

Брусчатка

Гурманы

Кафе комиксов

Вирджиния Вулф

Курносые курсистки

Станция метро «Лувр-Риволи» с выставленными копиями экспонатов

Вид из окна, на другое окно. Решетка вместо балкона

Альбомы черно-белых фотографий с видами города

Магазин, торгующий только игрушечными медвежатами

Государство в государстве: квартал Муффтар

Ночная жизнь на Елисейских полях

Карусель на площади Согласия

Вода со льдом, поданная к капучино

Наружка: выставка «Париж-Барселона»; титькастая мулатка; барышня, тонущая в чашке кофе; манекенщицы с непропорционально длинными ногами

Модернизированные электрички, встречающиеся только на линии, идущей в Дефанс

Перспективы и перпендикуляры, отсутствие параллелей, перепады уровней

Аутентичные ландшафты (Марэ, Вогезы)

Рафаэль и тишина в Люксембургском саду

Индусы, торгующие жареными каштанами

Хемингуэй без бороды в кафе где-то на Монпарнасе

Самый грязный Макдоналдс в мире на Пляс Пигаль

Норы метро, упакованные в ар-нуво

Соотечественники возле «Тати»

Девушки. Девушки

Телефонные кабинки с туго открывающимися дверями

Могила Кортасара с кокетливой завитушкой

Листочек со стихами на могиле Бодлера

Скромное надгробье Беккета

Путешествие к Балтюсу

Трещина в картине

У путешествия обязательно должна быть цель, иначе оно может не состояться. Если галочки не расставлены и, главное, не зафиксированы для отчетности, считай, пропало послевкусие. Считай, что его, путешествия, вроде как бы и не было.

Каждый август наш Андрей снимает дом в том или ином районе Франции, приглашая друзей присоединиться. В этом году выпала Бургундия, поселились в старом доме у голландской пары — высокого блондинистого хозяина и его маленькой кругленькой жены. Личный их парк со стриженой лужайкой выходил на недвижно стоящую воду, «шлюз мертвой воды», как объяснял указатель.

Идея найти шато, где Балтюс кровосмесительно укрылся со своей молодой племянницей, пришла случайно. Мы сидели под высоким, кудрявым деревом и пили вино, странно трезвея. Или, напротив, странно пьянея, ибо вино входило в кровь, подменяло ее, меняя угол зрения.

— Алкоголь нужно употреблять там, где он произведен, только тогда он помогает раствориться в пейзаже и почувствовать себя его частью, — говорил бритый Могутов, и все соглашались.

В конечном счете договорились, что текилу нужно пить только в Мексике, водку в России, в Аквитании бордо, а в Бургундии нужно пить бургундское. И снова замолчали, наблюдая, как в шлюзе мертвой воды ничего не колышется. Тени начали удлиняться, когда Анна Иоанновна Гущина вспомнила о Балтюсе.

(Вообще-то подругу Андрея, уроженку этих мест, зовут иначе, как и положено француженке, на французский манер, однако мы полностью русифицировали ее ФИО, а она и не думала сопротивляться.)