Встреча среди звезд

Пожимая ему руку, Байрам небрежно заметил:

— Э! Об этом полете говорят второй год.

— А теперь уже точно, — заверил штурман: — Космолет выведен на стартовую позицию близ Марса... А ты кого ищешь?

— Ганса Планка, — ответил Байрам.

— Да вот он! Только что явился.

Байрам оглянулся: Ганс Планк входил через боковую дверь зала. То был сухощавый, крепкий мужчина лет шестидесяти, хотя по виду ему нельзя было дать и сорока. У него были прямые, короткие волосы, густые брови, острый взгляд.

— Привет, Ганс Планк! — сказал Байрам, останавливая его: — Давно хочу встретиться с тобой, поговорить о новейшей космологии. Я слыхал, что ты один из ее творцов.

— Преувеличение, братец-космонавт, — со смешком ответил Ганс: — Новейшая теория гравитации создавалась коллективом физиков, а не одной личностью. Я — один из сорока авторов. — Он подумал и сказал: — О тебе, Байрам, я слышал, как о талантливом исследователе космоса. Идем ко мне, на третий ярус! Но больше пяти минут уделить не могу. Готовлюсь к более важному делу: предстоит конкурсный отбор четырех кандидатов для рейса к созвездию Центавра. Может, рискнешь принять участие?

Байрам в раздумье почесал переносицу:

— А что! Можно попробовать. Чем джин не шутит?

На другой день Байрам в первой десятке «кандидатов» ворвался в зал Космоцентра — поближе к арене, где высился трехэтажный Биокомпьютер, состоящий из психоанализаторов, медико-биохимического блока и массива тестов на технические знания и быстроту реакций. Говор в зале утих, жюри степенно уселось за круглый стол, а Ганс Планк подошел к пульту Компьютера и жестом призвал к вниманию. Тотчас запел лингво-блок, переводя слова Планка на многие языки человечества:

— Галактолет ждет на своей орбите счастливцев, — мрачноватым голосом сказал он: — Кто желает первым?..

Тишина сгустилась до предела. «Кандидаты» искоса поглядывали на компьютер, оценивая свои и чужие шансы на успех.

— Позвольте мне!.. — решился некий гигант в пестром комбинезоне.

— Прошу, прошу, — приветливо кивнул Ганс.

Тот неверным шагом приблизился к креслу, плотно уселся. Его тотчас опутали сетью датчиков... Легко касаясь клавиш пульта, Ганс вдумчиво следил за бегом кривых на экранах дисплеев. Где-то в недрах Био-машины неслышно задавался вопрос, проникал в мозг испытуемого, «кандидат» отвечал экзаменатору. Так прошло несколько минут. Затем Ганс нетерпеливым жестом велел гиганту встать:

— Все, дорогой! Спасибо... Ты отвергнут.

Соискатель нехотя покинул арену и укрылся в толпе.

К вечеру из многих десятков «кандидатов» Био-машина отобрала двоих — Патриса и Слейтона, американского пилота высшей квалификации. Оспаривать «выбор» Компьютера никому не пришло бы в голову. Тем более — окончательное решение маститого жюри.

Из-за стола жюри встал оживленный Планк и подошел к краю арены.

— По списку на экзамен остается лишь вакансия командира. Рад сообщить, что Совет Космоцентра назначил меня вне конкурса на должность космолога. Кто там на очереди?

— Байрам Мерданов, — ответил сам кандидат.

— Прошу к машине.

Байрам поднялся на арену, сел в коварное кресло. Три минуты холодно звучал в его сознании голос Компьютера. Бежали кривые, всплескивались пики напряжения, мерцали огоньки приборов. Еще с полчаса Байрам ожидал решения жюри. Сильнее всех там горячился Планк. «Небось, бракует меня?..» — подумал он безучастно. Внезапно Ганс подбежал к нему и радостно хлопнул по плечу:

— Поздравляю!.. Ты выбран командиром. Благодари компьютер.

Настал день старта. По отсекам Корабля носились техники и киборги, в сотый, наверное, раз выверяя узлы и блоки, реакторы и автоматику. Злой от недосыпания, Байрам углубленно изучал в «оптику» компьютер, отвечающий за ориентацию в пространстве. Над плечом Байрама стоял Слейтон и недовольно спрашивал:

— Что ты вынюхиваешь, как ищейка? Или мне не доверяешь?! За этот компьютер ручаюсь, как за себя.

— Ради аллаха и богов космоса, не лезь в амбицию, — спокойно ответил Байрам.

На главном дисплее вспыхнула надпись: «Всем посторонним покинуть космолет! Готовность пятьдесят минут».

Четверка экипажа заняла свои места. Автоматы задраили все люди Корабля. Наступила обморочная тишина. Байрам вспомнил, как напряженно замер тогда Слейтон, похожий в своей кабине на языческого идола. В центре главного дисплея мрачно светил красный Марс — некий фантом, изрезанный линиями трещин и «каналов». Пейзаж с Марсом казался зловещим, вызывал непонятную тоску. Склонный к фантазиям Ганс Планк усмотрел в этом знак бедствий, ожидающих экспедицию.

Ощутив взгляд Байрама, Слейтон поднес к губам микрофон и охрипшим от волнения голосом возвестил всему миру:

— Ста-арт!.. Прощай, Земля!

Трехкилометровая игла космолета вонзилась в небесные пространства, погашая энергетическим лучом разноцветный узор созвездий. Через две-три минуты разгона Земля съежилась до величины голубовато-изумрудной горошины. Неживой голос киборга монотонно твердил: «Внимание! На траверсе Нептуна выйти из плоскости эклиптики, увеличить скорость до пяти сотых световой».

Слейтон исполнил команду. Экран показал знакомую картину ближнего Внеземелья. В бездонной пропасти неба чуть светилось Солнце — медный негреющий диск величиной с копейку. На дисплее бежали координаты движения. Слейтон вчитался в них, оповестил Ганса и Патриса, замкнувшихся в кабинах:

— По гиперболе уходим из Солнечной системы. Аминь!.. Мы стали псевдо-кометой, — он криво улыбнулся Байраму.

«Храбрится! А все равно не может скрыть нервозности», — подумал Байрам сочувственно: — Впрочем, не только он нервничает».

— Ты что загрустил? — спросил пилот.

— Показалось тебе, — неохотно ответил Байрам.

— Разве?! — деланно удивился Слейтон: — А я подозреваю, что и тебя угнетает черный демон беспокойства.

— Нет, что ты... — вяло сказал Байрам. Слейтон недоверчиво хихикнул:

— Не надо темнить, дорогой командир! Все мы — человеки. Когда первый раз входишь в режим субсветовой скорости, нервы испытывают огромную нагрузку. Шутка ли! Минуту назад любовались Землей, а теперь вокруг — черная бесконечность с точками холодных огней на краю света. Вместо Солнца — медная копейка! Когда-то вновь ощутим ласковый жар его излучения?.. — И Слейтон, не стыдясь, пригорюнился.

Тогда Ганс Планк, «железный человек» науки, несколько разрядил атмосферу, внезапно явившись на экран дисплея:

— Даю вам урок теории относительности всех вещей на свете, — назидательно сказал космолог: — Тысячи лет хомо сапиенс возвеличивал желтую звезду-карлик по имени «Солнце». Старательно раздул букашку в океане Вселенной до размеров Гулливера...

— Вот подтверждение моих слов, Байрам, — тыкая пальцем в изображение Ганса на экране, сказал Слейтон: — У него явный вывих мозговых шариков! Почему-то принял нас за первоклашек и преподает азы школьной астрономии. Ну, не смех ли?

И еще одно — самое дорогое — воспоминание.

Будто только вчера было это! Они бродили с Унарой по холмам предгорий, увитых плющем. Тропинка вывела на гребень, откуда на многие километры открылся вид на хлебные поля, рисовые чеки, овощные плантации. Там и сям стояли вышки артезианских скважин, поивших влагой из глубин прежние мертвые пески. На юго-западе виднелась цепь Копетдага, облитая светом закатного солнца. «Неужели завтра ничего этого не будет для меня? — с грустью подумал Байрам: — Ни гор, ни цветущих Каракумов, ни синих вод Арала, возрожденного навеки?.. И тебя, Унара, я вижу в последний раз, любуясь тонким профилем и замечательными косами, по которым течет золотой свет вечерней зари».

Никто из них не хотел первым нарушить безмолвие. Унара смотрела на темнеющий небосвод, где ярко горела планета Венера.

— Небесные миры завораживают людей, но там нет ничего, — вдруг сказала она с ожесточением: — Где еще есть такая красота, как на Земле?!. Там, — она запрокинула голову: — Там все иное: черная бесконечность, ужасный холод, пустыня... Кому нужны такие миры? Байрам!.. — она резко повернулась: — Оставайся со мной.