Страница 49 из 65
— В пузырьке именно то, что обозначено на рецепте?
Словами Янгстон не ответил. Вместо этого он направился к своей картотеке. Спустя несколько минут он вернулся с информацией. Линда Трейси обращалась к нему десятого июля с жалобами на нервное расстройство и бессонницу. Он выписал ей успокоительное, шестьдесят таблеток, дав указание не принимать более двух сразу.
— Как, по-вашему, доктор, сколько таблеток в этом пузырьке? — спросил Шелли.
Янгстон поправил очки.
— Не буду гадать, — сказал он. — Я спрошу лучше вас. Сколько, сержант?
— Двадцать восемь, — ответил Шелли. — Значит, использовано лишь тридцать две таблетки, что составляет шестнадцать дней, а упаковка…
— Обычное дело, — сказал Янгстон. — Пациенты не всегда следуют указаниям врача.
— …рассчитана на три месяца, — подытожил Шелли. — После того как был выписан этот рецепт, приходила ли миссис Трейси снова?
— Нет, — сказал Янгстон. — Если бы она приходила, это было бы зафиксировано в ее медицинской карге.
— Приходя к вам, она была одна?
Янгстон заколебался.
— Нет, — сказал он задумчиво. — С ней был Трейси. Фактически это он заставил ее прийти. Он всегда о ней очень заботился.
— Как им была воспринята потеря ребенка?
— Я бы не сказал, что слишком болезненно. Его больше беспокоило самочувствие миссис Трейси. Он относился к Линде скорее отечески. — Янгстон смолк, а затем добавил: — Я бы назвал это чувством собственника.
— Миссис Трейси отвечала мужу взаимностью?
Янгстон криво улыбнулся.
— На отеческие-то чувства?
— Вы понимаете, что я имею в виду? Она любила его?
— Вопрос сложный, сержант.
— Но необходимый, доктор. В течение нескольких месяцев вы достаточно близко общались с этой женщиной; ближе, чем кто-либо другой. Во многих отношениях знали ее лучше, чем муж. Производила ли она впечатление счастливой женщины?
— Беременная женщина, сержант, бывает всякой. Радостной, вздорной, испуганной…
— Я хочу напомнить вам, доктор, что в течение шестнадцати вечеров, последовательно или вразбивку, Линда Трейси принимала выписанное ей снотворное и, вероятно, отправлялась спать. Однако Трейси утверждает, что ежевечерне звонил жене в десять, именно перед тем, как, приняв таблетки, она отправлялась в постель. Кто-то из них явно лгал, доктор: или Честер Трейси мне, или Линда Трейси своему мужу. Поэтому-то я вас и спросил, любила ли своего мужа женщина, которая исчезла прошлой ночью.
Янгстон не был человеком наивным. Люди женились и выходили замуж по разным причинам, случалось, и по любви. Он долго взвешивал, прежде чем дать ответ.
— Я не берусь ответить на этот вопрос.
— Не можете или не хотите, доктор?
— Не хочу вступать в область догадок, сержант. Вам нужны факты, не правда ли? Спросите меня о чем-либо, что я мог бы документально подтвердить, и я с удовольствием отвечу.
В глазах его была твердость. Разговор вступал в полосу догадок, предположений или просто сплетен, но Янгстон был не из тех, кто бы на это пошел. Он замолчал, и заставить его изменить себе было нельзя. Шелли понимал безрезультатность дальнейших усилий.
— Всего один вопрос, — сказал он, поднимаясь. — Каково было общее состояние здоровья миссис Трейси, помимо нервозности, когда она нанесла вам последний визит?
— Физически — отменное, — ответил Янгстон.
— Благодарю, доктор. Если вам припомнится что-нибудь еще для нас полезное, подкрепленное фактами, разумеется, — мое имя Шелли. Майк Шелли. Со мной можно связаться в полицейском управлении.
Двадцать восемь таблеток в пузырьке и засохшая грязь на расхожих туфлях. Эти слова как бы позвякивали у Шелли в голове. Он продолжал поиски Линды Трейси, само собой, не в этой небольшой комнате управления, куда снова заявился ее супруг, умоляющий хоть что-нибудь предпринять.
— Неужели вы не нашли еще водителя такси? Боже мой, уже двенадцать часов, как моя жена исчезла!
— Мы вычислили таксомоторную компанию, мистер Трейси. Это одна из крупных компаний, и поиски необходимого путевого листа отняли много времени. Водителем был человек по имени Берендо, Дон Берендо.
— Что он говорит?
— Сегодня он отдыхает. Мы послали за ним двух парней.
— Да, да. Но когда вы наконец найдете Линду? Боже мой!
Шелли чувствовал, что уже не в силах переносить Честера Трейси. Приятней было задавать вопросы человеку по имени Лео Манфред, обладавшему большей выдержкой, который был на полголовы выше Трейси, поджарому, но сильному. Бросались в глаза его черные кудрявые волосы и белые зубы, которые он охотно демонстрировал собеседнику.
Лео было около тридцати. Он занимал маленькую квартирку над гаражом, наполовину занятым пришедшей в негодность мебелью; здесь же стоял автомобиль с поднимающимся верхом, который имел крепление для прицепа, а также сам прицеп. Внутреннее убранство квартиры составляли два широких дивана и стереосистема, из которой вырывались в тот момент звуки джаза. Стены комнаты были увешаны обрамленными снимками лошадей, рядом располагалась небольшая коллекция призовых кубков. Сам Манфред был облачен в облегающие бумажные брюки, свитер крупной вязки с широким, напоминающим хомут воротником и ковбойские сапоги. Его белые зубы сжимали вересковую трубку, которая покинула свое место, когда Шелли предъявил полицейский жетон. Владелец трубки явно не ожидал посетителей столь рано.
— Только что явился из конюшни, — объяснил он. — Занимался выездкой. Я намерен эту лошадь — Паломино — продать, если представится подходящий случай. Я люблю работать с ней по утрам, когда лошадь резва.
— А я полагал, что вы на работе, — сказал Шелли.
— На какой работе?
— В фирме авиационных исследований.
Шелли явился сюда официально, и причастность Лео Манфреда к настоящему делу давала сержанту основание задавать любые вопросы.
— Меня там нет уже неделю, — произнес Манфред.
— Что так?
— Я ушел из фирмы. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на постылую работу.
Манфред шагнул к стереосистеме и уменьшил звук. Разговор продолжался на фоне мягких приглушенных звуков джаза.
— Мало платили? — спросил Шелли.
— Платили неплохо, — сказал Манфред. — Просто мне хотелось перемен. Послушайте, а в чем, собственно, дело? Кто-то сбежал, прихватив деньги, предназначенные для зарплаты?
— Некто, — ответил Шелли, — сбежал с женой Честера Трейси.
Майк Шелли знал толк в хорошей джазовой музыке, а то, что выдавало стерео, было истинным джазом, холодновато-сдержанным, спокойным. Он соответствовал Лео Манфреду, который, услышав сообщение Шелли, среагировал мускулами лица столь незначительно, что лишь эксперт мог бы это заметить. Лео явно выжидал, полагая, что сержант отвлечется наконец от джаза и поведает ему историю, до того рассказанную лишь человеку, тесно связанному с Линдой Трейси.
— Зачем вы мне это выложили? — спросил Манфред, когда Шелли закончил свое повествование.
— Ваше имя упомянул Честер Трейси.
— Он полагает, что я убежал с Линдой?
Манфред мог контролировать выражение лица, но не голос, в котором Шелли уловил насмешливую нотку.
— У него были основания так считать? — спросил Шелли.
— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
— В таком случае мне придется спросить, где вы были прошлым вечером в половине одиннадцатого?
Честер Трейси назвал двух человек, которые знали его жену. Первый — врач — вообще не курит, а у этого любителя лошадей указательный палец плотно прижимал черенок вересковой трубки.
— Теперь-то до меня дошло, — сказал Манфред. — Это я познакомил Линду с Честером. Он должен был сказать вам.
— Он сказал, — ответил Шелли.
— А теперь вы хотите выведать, что мне о ней известно. Так вот, мне ничего не известно. Линду прихватила моя подружка, когда мы с приятелем отправлялись на вечеринку. Я не уверен, что даже имя ее знал до того, как она захомутала Честера.
— Захомутала? — повторил Шелли.