Страница 7 из 11
Но вернёмся к более вразумительным его аргументам.
Для многих в Германии начала XX века жизнь Хайдеггера является воплощением комфорта, наслаждения жизнью и лёгкого к ней отношения.
Он жил жизнью университетского профессора (с фешенебельной дачей в престижном месте, разумеется). Его весьма двусмысленное отношение к нацистам попахивало уклонением от тягот жизни (и это ещё очень мягко сказано). И он, конечно, перенёс нацистский период достаточно легко, не говоря о позднейшей апологии такового. Но сила и слабость хайдеггеровской философии не должна отождествляться с достоинствами и слабостями самого Хайдеггера. Во всяком случае, Сартр такого отождествления не проводил, а это главное, что интересует нас сейчас.
И всё-таки, даже взятые сами по себе, хайдеггеровские аргументы не есть то, чем они кажутся.
Глубинной основой его призывов остерегаться комфорта, повернуться к миру и серьёзно относиться к жизни являются скрытые допущения, которые сильно отличаются от современных представлений.
Например: после ницшеанского эпохального заявления: «Бог умер», многие верят, что жизнь сама по себе не имеет общей цели. Не существует такой вещи как Бог или Дьявол, и жизнь не имеет извне ценности или смысла. Поэтому она тщетна и может рассматриваться как абсурдная шутка. Миллионы людей умирают от голода в Африке, не будучи в чём-то виноваты; ничтожество, амбициозное и ограниченное, становится самым могущественным человеком на Земле. Можем ли мы претендовать на серьёзность нашего собственного существования? Скорее, мы проводим большую часть нашего времени, «уклоняясь» от тягот и страданий существования или борясь с таковыми.
Такое поведение часто считается приносящим наслаждение, которое ведёт к счастью — цели правильно мыслящих философов от Аристотеля до наших дней. Наслаждение жизнью может осуществляться по-разному, ранжируясь от чтения высокой литературы до вязания шерстяных носков (любимое занятие Хайдеггера). И что касается комфорта: без него не будет цивилизации и какой бы то ни было мыслительной деятельности. Культура — от математического размышления до сентиментальности оперных певцов или игры на флейте — требует комфортабельного досуга для её творения.
Оказавшийся же на снегу без шерстяных носков и обнаруживший, что потерял ключ от фешенебельной дачи, человек действительно обращает свои мысли к «вопросу бытия» — однако в куда более практическом смысле, чем имел в виду Хайдеггер.
Удивительного тут мало. Но по хайдегтеровским критериям мои практические мысли в заснеженном лесу будут уклонением от сути дела, то есть от вопроса о смысле бытия. Хайдеггеровская философия так же укоренена в первичности мысли, как и философия Декарта.
Сартр понял это и посчитал своей задачей перенаправить хайдеггеровский глубинный анализ бытия от мысли к действию. Он пытался вернуть его к кьеркегоровскому исходному экзистенциализму, где предметом философии была субъективная жизнь — выбор и действия индивида.
Но прежде чем создать философию, связанную с действием, самому философу необходимо повернуться лицом к деятельности. Сартр был полон решимости выбраться из лагеря военнопленных, куда он попал в марте 1941 г. Согласно легенде, он бежал оттуда. На самом деле, ему удалось обзавестись поддельным медицинским документом, который давал право выйти из лагеря и возвратиться в Париж «по состоянию здоровья».
Если бы он бежал, мало вероятно, что немцы позволили бы ему беспрепятственно добраться до Парижа. Он был бы беглецом без документов; а между тем в Париже он жил совершенно открыто, занимаясь преподавательской работой где-то в пригороде и снимая комнату недалеко от места проживания де Бовуар. Среди мрачного дискомфорта оккупированного немцами Парижа Сартр засел за философский труд «Бытие и ничто».
Этот труд должен был стать неординарным достижением. Во-первых, в последнем своём варианте он насчитывал более 700 страниц. Это требовало больше бумаги, чем можно было достать в оккупированном городе, где и хлеба (с мякиной и опилками) было не вволю (хотя в кафе, где писал Сартр, всё ещё подавали кофе — правда, желудёвый).
Как видно из названия, большое влияние на Сартра оказал Хайдеггер, причём не только в смысле идей. Есть длинные пассажи, в которых Сартр позволяет своей обычно ясной прозе превратиться в тарабарщину. Будучи действительно творческим человеком, Сартр отказался принять хайдеггеровский язык в целом и изобрёл собственную (но тоже непонятную) терминологию.
К счастью, основной посыл сартровской философии вполне ясен и может быть изложен с минимумом экзистенциалистской зауми.
Это должна быть не просто книга по философии, объяснял он де Бовуар: «Будет несколько скучных пассажей, но и живой язык тоже будет: ведь кого-то интересуют общие места, а кому-то нужны частности».
Что означает название «Бытие и ничто»?
Здесь соотносятся человеческое сознание (néant) и бытие (être). Как объясняет Сартр: «Сознание есть тотальная пустота (поскольку весь мир лежит вне его)». То есть сознание невещественно, оно есть «не-материя», и поэтому оно остаётся по ту сторону детерминизма. Оно свободно. Здесь сартровское понимание бытия отличается от хайдеггеровского.
Для Сартра «бытие» есть не что иное, как сознающее себя бытие индивида, который властен организовать своё осознание мира. Гуссерлевская феноменология возвратила сознанию живость и интенсивность мышления художников и библейских пророков. Сознание стало «ужасным, угрожающим, подразумевающим, не чуждающимся благодарности и любви». Но Сартр выходит за пределы такого понимания. Мы не приходим к глубинному осознанию себя просто за счёт более интенсивного и яркого осознания (получаемого, например, при употреблении гиперстимуляторов типа мескалина). Нет, мы делаем это путём наших действий. И этот выбор и действие имеют место не в трансе сознания, а в действительности: «на улице, в городе, среди толпы; вещь среди вещей, человек среди людей».
Для Сартра основа — сознание, а вовсе не хайдеггеровское бытие. Но сознание не может существовать в вакууме, оно должно быть сознанием чего-то. И здесь философия Сартра становится философией действия. В отличие от Хайдеггера, он фокусируется не на природе бытия, но на его двух аспектах. Их он обозначает так: «в-себе» (en-soi) и «для-себя» (pour soi). «В-себе» — так обозначается всё то, что лишено сознания.
«Для-себя» — это сознание, которое свободно и не обусловлено миром вещей. Как и у Хайдеггера, оно тоже опирается на картезианскую достоверность cogito. Но для Сартра сознание не является мыслью, которая результируется в знании (в отличие от Декарта). «Для-себя-бытие» не обладает каким бы то ни было знанием. «Точка зрения чистого знания противоречива; есть только точка зрения вовлечённого (нацеленного) знания». «Для-себя» — это наше нацеленное восприятие, которое выбирает и действует.
Как говорит Сартр: «Сознание проявляет себя как желание». Другими словами, сознание творит себя через свой выбор.
Вся философия Сартра основана на свободе индивида выбирать. Выбирая, он выбирает себя.
Эта свобода остаётся за ним, даже если индивид находит себя в сложной ситуации, скажем, в плену. Философия Сартра отражает человека с его страстной верой в свободу и волей к свободе. Она также учитывает исторический контекст. Что может быть более изысканным, чем свобода в стране, оккупированной врагом? Сартр настаивает на индивидуальной возможности выбора: и действительно, он во время войны занимался своим делом.
В этом смысле его философия — философия вызова. «Если я призван на военную службу, это моя война, она существует через меня, я её заслуживаю». О врагах упоминания нет. Враг принимается как существующее положение дел, это данность, он имеет больше отношения к окружающему миру, чем к выбору себя. Враг — это «другие», то есть иное по отношению к моему индивидуальному сознанию.
И всё же Сартр признаёт абсурдность этой ситуации. Человеческое предприятие — индивидуальная попытка — является изначально тщетной.