Страница 58 из 89
Его размышления прервал звонок в прихожей. Он поднялся из-за стола, опустил руку в карман с пистолетом. Хотя квартира была конспиративной и о его пребывании здесь знал строго ограниченный круг лиц, все же, руководствуясь чувством осторожности, он приготовился к худшему. Минуту спустя звонок повторился, но уже с условными перерывами, длиннотами.
Киевиц открыл дверь, и в прихожую вошел Деклер, чем-то возбужденный, взволнованный.
— Что-то случилось? — спросил Киевиц, наблюдая за тем, как Деклер нервно снимал пальто, разматывал шарф.
— Нет, нет, — ответил поспешно Деклер. — Все идет хорошо, как мы и планировали. — Избегая настороженного взгляда Киевица, проследовал в гостиную, подошел к камину протянул руки к огню и, удовлетворенно потирая ими, не без гордости, доложил. — Коммунисты вывели на улицы города бельгийцев для демонстрации молчаливого протеста против казни заложников. Нагель и Фолькенхаузен должны понять, что дело имеют с народом! А это сила!
— Честное слово офицера, я никогда не думал, что вы, коммунисты, так тесно связаны с народом Бельгии, — сказал Киевиц, и Деклер, обнаружив в его голосе чувство сдержанного восхищения, ответил уверенно:
— Мы поведем народ Бельгии на открытую борьбу с оккупантами Это наша цель.
— Дай-то Бог, — неопределенно произнес Киевиц и тут же поинтересовался. — Как боевые группы? Немцы их не обнаружили?
— Я еще раз проверил их. Все наши люди настроены решительно расправиться с бошами, показать бельгийцам, что у них есть надежные защитники. Но Фолькенхаузен и Нагель тоже не дремлют, и это дает нам право полагать, что наш ультиматум они восприняли серьезно и с нами вынуждены считаться.
— Есть какие-то сведения на этот счет?
— Есть интересные наблюдения. Наши боевые группы отмечают повышенное внимание немцев к ресторанам, вокзалам, паркам, к военной комендатуре, где обычно бывает много офицеров. У этих мест выставлены дополнительные полицейские посты, усилены офицерские патрули, явно рыскают детективы. Они задерживают и обыскивают всех, кто вызывает подозрение. В городе не видно такого большого количества немцев, как это было раньше. Если они появляются, то группами.
— Значит, вызов противник принял, — оживился Киевиц, — Отлично, дорогой Шарль. Отлично. Правда, сил у нас маловато, но это ведь только первый шаг организованного сопротивления, начало боев, которые ожидают бельгийцев впереди. Я счастлив тем, что поручено мне провести эту операцию, что я буду первым командиром, которому доверено открыть боевую страницу в истории сопротивления фашизму в Бельгии.
Он прошел по комнате, словно хотел успокоиться от переизбытка чувств восторженности, которые владели им, видимо, давно, но которые ему некому или некогда было высказать, счастливо посмотрел на Деклера и продолжил все с той же взволнованностью:
— Знаете, Шарль, я искренне преклоняюсь перед мадам Мариной и до сих пор не могу понять эту простую русскую женщину. Разве у нее больше патриотических чувств к Бельгии, чем у нас, бельгийцев? Ведь по условиям капитуляции бельгийским офицерам сохранено личное оружие — пистолеты. Но никто из нас до сих пор не произвел выстрел и не убил фашиста. А эта русская заколола фашиста ножом, и показала пример, которому мы, бельгийцы, теперь должны следовать. Поразительно, не правда ли? В Бельгии начало вооруженному сопротивлению положила русская женщина!
Деклер впервые услыхал такое откровение Киевица и смотрел на него с восхищением и каким-то затаенным сожалением. Уловив в его взгляде что-то неясное, Киевиц погасил воодушевленный тон, обеспокоенно спросил:
— Что случилось, Шарль?
Деклер отвел в сторону взгляд. Пришел он с двумя недобрыми известиями и не решался, о каком из них доложить первым.
— Говори, Шарль, — потребовал Киевиц, — Не щади меня, даже если причинить боль.
Деклер достал из внутреннего кармана пиджака газету, развернул ее и передал Киевицу.
— Вот, смотри, Анри.
На ее первой полосе была помещена фотокарточка Киевица в форме полковника бельгийской армии.
— Немцы дорого оценили твою голову. Двадцать пять тысяч оккупационных марок обещают.
Киевиц прочел под фотокарточкой текст и лицо его недовольно вытянулось, покрылось красными пятнами. Не отрывая взгляда от газеты, он возмущенно проговорил:
— Фотокарточка из моего офицерского досье, — Помолчал минуту, продолжил презрительным тоном. — Значит, король Леопольд все документы министерства обороны, в том числе и досье офицеров нашей армии, передал немцам. Какое предательство, какое предательство, — заключил он мрачно и, покачав сокрушенно головой, окаменело застыл, уставив на газету ничего невидящий взгляд.
Деклер не нарушал его раздумье, понимая, как нелегко ему переоценивать свое отношение к королю, которому долгие годы бесконечно верил. Годами воспитанная преданность Леопольду хотя и была значительно поколеблена в ночь капитуляции, все же оставила в сознании и сердце Киевица какую-то надежду на порядочность короля. Но пришло время и этой надежде рухнуть. Он поднял на Деклера горечью налитый взгляд, сказал, будто оправдываясь и прося прощение за затянувшееся молчание:
— С королем теперь все, Шарль. Все. Какое, однако, предательство. А? — спросил, ища поддержку.
— Видишь ли, Анри, — ответил Деклер, — мы с вами по-разному воспитаны по отношению к королю и поэтому мне легче сделать вывод о нем. Король меня давно не волнует, — И, переменив тему разговора, потому, что не считал нужным ее продолжать, сказал озабоченно, — Я не о том, Анри, не о том.
— О чем же еще? — спросил Киевиц, ощущая, как от озабоченного голоса Деклера у него недобро сжалось сердце. — Вы чем-то взволнованы? Я это заметил, как только вы оказались в прихожей. Что случилось, Шарль? — уже по-командирски строго спросил Киевиц.
Будто давая ему подготовиться к восприятию страшной вести, после небольшой паузы Деклер ответил поблекшим голосом:
— Я выполнил ваше поручение, Анри.
Предчувствие чего-то неотвратимого, ужасного заставило Киевица внутренне сжаться, выдохнуть кратко, напряженно:
— И что?
Деклер посмотрел на него с искренним сочувствием, и, чтобы смягчить впечатление от того, что должен был сейчас сказать, начал издалека:
— Как мы и договорились, я отправился к вам на квартиру, чтобы встретиться с вашей женой. Но уже на подходе к дому понял, что он находится под наблюдением немцев.
— С женой что-то случилось? — нетерпеливо прервал его Киевиц и, не спуская с него испытывающего взгляда, повторил вопрос. — Что произошло с моей женой? Вы узнали? Да?
Деклер ответил, как мог мягче, участливее:
— Мужайтесь, Анри. Найдите в себе силы. Ваша супруга, мадам Мадлен, сегодня ночью арестована гестапо.
Киевицу показалось, что под ним дрогнула земля. Остановив на Деклере болезненно-кричащий взгляд, он прошептал плохо послушными губами:
— Не может быть! Вы в этом уверены, Шарль?
— К сожалению, да, — прозвучал печальный ответ Деклера.
Киевиц ощутил такую тупую боль в груди, такую невероятную тяжесть, в одно мгновение заполнившую весь его организм, что неуверенным шагом тяжело больного человека подошел к стулу и обессиленно опустился на него. Все в нем онемело, обезмолвилось.
Долгая и счастливая жизнь с любимой Мадлен, давшей ему двух сыновей, которые по семейной традиции стали офицерами и героически погибли в боях с немцами, медленно разворачивалась в его сознании, причиняя мученические страдания и он сдержанно застонал, как стонут воины, мужественно переносящие боль смертельных ран.
Деклер не мог смотреть на страдания Киевица, отошел к окну, но ничего не видел — ни стремительно проносившиеся к центру города немецкие автомашины с эсэсовцами, ни торопившихся в том же направлении бельгийцев с озабоченными печальными лицами. Весь мир с его заботами, печалями и радостями, казалось, отгородился от него какой-то невидимой, непроницаемой стеной, через которую ничего не могло пробиться в его сознание, кроме трагедии семьи Киевица. Даже жизнь заложников и операция по уничтожению немецких офицеров как бы отошли на задний план.