Страница 50 из 89
— Я понимаю. Бог простит, — ответил отец Виталий. Нагель довольно улыбнулся.
— Вот именно. Бог простит нас, грешных. Это вы сказали правильно.
Молодая белокурая женщина в форме гестапо внесла на подносе две чашки кофе, бутерброды и неслышно удалилась. Нагель поднялся из-за стола, подошел и опустился в кресло, стоявшее напротив владыки.
— Прошу, — предложил он ему чашку кофе, — Вас не кормили. Я знаю. Позавтракаем.
Отец Виталий не ответил. С его лица не сходило выражение настороженности. Он настроился на допрос, пытки, оскорбления, на весь тот арсенал средств, который применяли в гестапо к жертвам, чтобы добиться он них признаний, а тут предлагали кофе и бутерброды. Опустив голову и словно утонув лицом в пышной седой бороде, он думал над необычным поведением Нагеля и своем довольно-таки странном положении арестованного, которого в гестапо угощают кофе.
— Прошу, — нарушил паузу Нагель. Взял чашку кофе, стал помешивать его ложечкой и, делая вид, что занят этой процедурой, бросал на отца Виталия короткие изучающие взгляды.
«Да, Старцев, видимо, прав, — размышлял он, — Владыко, кажется, крепкий орешек. — Как поведет он себя, когда скажу, зачем взяли?»
Отец Виталий поднял голову, посмотрел на Нагеля беспокойно, но ничего не сказал, а потянулся к подносу, взял чашку кофе, бутерброд и принялся неторопливо кушать.
— Кофе настоящий, — напомнил Нагель, — Не эрзац.
— Благодарю вас, — глухо буркнул в бороду отец Виталий.
Разговор явно не ладился. Стремясь одолеть барьер отчужденности, Нагель высказал еще несколько общих суждений о сложностях человеческой жизни, новом порядке в Европе, который должна установить Германия, выполняя историческую миссию, но владыко слушал внимательно, а разговора не поддерживал. Наконец, исчерпав все возможности расположить его к себе, Нагель приступил к делу.
— Обратиться к вам, господин священник, — сказал он доверительно, будто делился сокровенными мыслями, — заставили меня весьма важные обстоятельства. — Заметив на лице отца Виталия недоуменный вопрос, поторопился, — Да, да. Представьте себе, что это именно так и есть. Вы в этом сейчас убедитесь. Я прошу только понять меня правильно. Это очень важно понять правильно, подчеркнул он.
Нагель достал портсигар, извлек из него сигарету, закурил. Спокойный тон Нагеля, угощение чашкой кофе не расслабили, однако, отца Виталия. Наоборот, он почувствовал, что ото всех стараний начальника гестапо исходила и проникала в его сознание острая тревога, напряженное ожидание того ради чего его доставили в гестапо.
— Я позволю себе напомнить вам несколько страниц истории церкви, — продолжал Нагель. — И католической, православной, — Он пустил кольцо сизого дыму в потолок, посмотрел на отца Виталия, настороженно выпрямившегося в кресле и даже чуть подавшегося вперед, будто боявшегося пропустить хоть слово, — Так вот. У церквей часто бывали разногласия со светской властью. За господство над народом. Иногда такие разногласия доходили до враждебности, но в часы суровых испытаний церковь всегда была единой с государственной властью. Не так ли?
Нагель вопросительно посмотрел на отца Виталия, ожидая ответа, но тот молчал. В иной обстановке владыко, конечно, мог бы и поспорить, но сейчас не стал этого делать, пытаясь понять, куда ведет шеф гестапо — уж не в свою ли веру хочет обратить, не добивается ли склонить к единению православной церкви с властью Гитлера? Мысль об этом вызвала в нем чувство протеста и он поднял кустистые брови, до этого сосредоточенно собранные к переносице, посмотрел на Нагеля открыто и дерзко. Но, чтобы упредить протест, Нагель продолжил:
— Церковь, как вам, конечно, известно, всегда стояла на страже благополучия государства и веры. Она тесно сотрудничала с государством, его организациями, оказывала помощь властям. В этом она видела свою благородную миссию.
Жадными затяжками он докурил сигарету, опустил ее окурок в пепельницу, помолчал, собираясь подвести разговор к главному. Настороженный вид священника не оставлял надежды на желаемый исход задуманного, а дерзкий, с вызовом брошенный на него взгляд окончательно привел к выводу, что по добру с ним, видимо, не договориться. А Нагель хотел договориться. Такую договоренность в гестапо обычно называют вербовкой, но он готов был отказаться от подобного названия их отношений, от соблюдения правил оформления вербовки — отбора подписки на верность Германии, избрание псевдонима, полагая, что эти формальности владыко может воспринять, как унижение достоинства. В конечном итоге дело было не в подписке и псевдониме, а в той информации, которую предполагалось получить от него. В частности, Нагелю представлялось, что дать ответ на вопрос, кто убил Крюге, может прежде всего владыко русской церкви, к которому верующие идут со всеми своими радостями и горестями. И если в этих радостях и горестях хорошо покопаться, то можно найти и нужную для гестапо информацию. А, может быть, отец Виталий уже знает, кто убил майора Крюге? Подталкиваемый этими мыслями, Нагель поторопился.
— Истории известно много случаев, когда священнослужители помогали службам безопасности своих государств в борьбе с противником, — закончил он недвусмысленно и выжидательным взглядом вцепился в лицо владыки.
«Помогать службе безопасности Германии? — эхом отдалось в сознании отца Виталия, — Так вот зачем я потребовался Нагелю. Ему нужен Иуда!» Темная тень прошла по его лицу, а Нагель продолжал настойчиво:
— Церковь и государство едины во многих вопросах жизни человеческого общества. Совместно они стоят на страже интересов своих граждан, защищают их от общего врага, пекутся о их благополучии, — Натолкнувшись на строгий взгляд отца Виталия, Нагель закончил кратко и обнаженно просто, — Все это надо понимать, как предложение вам, отец Виталий, сотрудничать с гестапо, помогать службе безопасности рейха.
Точки над «и» были поставлены довольно решительно и твердо. Откровенное предложение сотрудничать с гестапо словно огнем опалило владыку.
— Простоте, господин офицер, — ответил он сдержанно и сухо, — но я хочу знать, чем я, русский священник, могу быть полезен гестапо? Я не вижу точек соприкосновения наших интересов и прямо-таки затрудняюсь, что-либо ответить. Церковь в гестапо! Что у них общее? Хм, хм. Не понимаю.
— Точки соприкосновения мы найдем.
— Например?
— В данный момент меня интересует, кто убил майора Крюге? В голове владыки мгновенно взметнулась тревожная мысль: «Неужели Нагелю известно, что я знаю убийцу Крюге?» Волнение перехватило дыхание и чтобы подавить неожиданно возникший приступ растерянности, он замедленным движением руки расправил, пышную бороду, испытывающе посмотрел в глаза Нагеля. Не обнаружив в них подозрения, облегченно вздохнул:
— Простите, господин начальник, но я не вижу никаких возможностей помочь вам в этом деле.
— Почему? — не отступал Нагель.
Минутное замешательство владыки он принял за волнение перед тем, как дать согласие на сотрудничество. По своему богатому опыту он знал, что мало кто из тех, кого ему приходилось вербовать, отвечал немедленным согласием. Для серьезных людей, знающих себе цену, вербовка была нелегким шагом к жизни, над которым следовало хорошо подумать. И они обычно тянули время, думали. Но был в этом исключении и владыка. И то, что он повел себя осторожно, в определенной мере обрадовало Нагеля.
— А я не вижу препятствий к нашему плодотворному сотрудничеству, — осторожно, но настойчиво подталкивал он отца Виталия к намеченной цели.
— Извините великодушно, — сопротивлялся тот нажиму, — но я не могу пойти по Брюсселю и расспрашивать людей о том, кто убил вашего офицера. Понимаете ли, мне мой сан священника не позволяет этого делать. Да и кто же мне скажет, кто откроет такую тайну? Простите, но я полагаю, что для этого нужны совершенно иные люди, а не священник.
— Ходить никуда и не надо, — ответил Нагель, — К вам люди сами приходят.
— Извините, не понял вашей мысли, — насторожился отец Виталий.