Верняк

– Что случилось с вами... с вашими... – спросила она, оглядывая меня столь детально, словно собиралась разобрать на запчасти.

– О да, я забыл. Удивлен, как меня сюда вообще впустили. – Я обхватил голову руками и ощутил, что она не совсем симметрична. – Такова моя работа, да. Вид, конечно, неважный, но... Объяснять дальше?

– Нет... Я вас остановила, потому что Джиппи ищет вас, Шелл. Он хочет вам что-то рассказать. Так мне кажется. А никто не знает, где вы.

– Я тоже не знал. То есть я не знал, куда попаду и где окажусь – до тех пор, пока не попал туда. А сам Джиппи не говорил, зачем я ему нужен?

– Нет, он звонил мне и спрашивал, не знаю ли я, где вы. Думаю, вам следует повидать его или по крайней мере позвонить в больницу.

Глаза ее становились все более удивленными. Она притворялась, что смотрит на меня, но взгляд ее перепархивал с цветка на цветок, так сказать. Она умирала от любопытства, я это знал, но тут лифт наконец добрался до холла, его дверцы раздвинулись, и вся наша толпа вошла в него, я и мой гарем. Я еще разглядел, как уходит Сайнара Лэйн, и мы стали подниматься.

Я был счастлив, что все пока идет так гладко. Я только на минуту задержался у конторки и сказал:

– Добрый вечер, мое имя Шелл Скотт, – как тут же заметил, что и здесь была такая же суматоха, как снаружи. Клерк нажал на кнопку – четыре раза, потом на другую – пять раз, и я подумал, что если бы здесь было фортепьяно, то он бы заиграл на нем. Менеджер отеля, владелец отеля и, я полагаю, председатель совета директоров всего конгломерата отелей, сменяя друг друга, стали расспрашивать меня, что мне угодно.

– Хочу подняться, – ответил я, показывая рукой в потолок. И больше ничего не потребовалось. Меня подвели к лифту, уверили, что любые мои желания в отеле "Касакасбах" будут рассматриваться как приказ, и пожелали всего, кроме веселого Рождества и счастливого Нового года.

Я немного опасался, не возникнут ли препятствия, когда я препровожу девиц на предпоследний этаж, который, вероятно, окружен Национальной гвардией или силами Харима Бабуллаха. По-видимому, мое беспокойство было лишено оснований. Видать, Шейх Файзули не бросал слов на ветер, когда говорил мне про "карт-бланш". На это я и уповал. Да, иметь на своей стороне такого союзника, как Шейх, совсем неплохо.

В "Касакасбахе" было двадцать два этажа, и скоро двери лифта бесшумно распахнулись на двадцать первом.

Я сделал знак рукой, показывая, что все в порядке и они могут следовать за мной. Наверное, я хорошо их натренировал, потому что они вышли из лифта еще до того, как я успел отдать свою команду. Но по крайней мере они вышли, а это было как раз то, чего я хотел, даже если эти тупые девицы и не обращали на меня внимания.

Итак, я вышел из лифта, и его двери закрылись. И я понял: мы это сделали! Я начал понимать даже больше: что я действительно вышел в поисках гарема, и нашел его, и отвоевал – отвоевал голыми руками! И совсем один доставил всех этих красавиц сюда, так сказать, оптом.

Гордость переполняла меня. Я чувствовал себя молодцом и готов был признать, что я – детектив, единственный в своем роде.

Но ставить точку, пока я не сдал товар с рук на руки и не получил от заказчика удостоверяющую сие расписку, было рановато. Хотя девицы уже обрели дар речи и выводили своими язычками бесчисленные рулады. Они оглядывались вокруг и казались весьма оживленными. Вся стайка весело перепархивала через холл, вскрикивая и щебеча – диковинные птицы в клетке, украшенной коврами.

Я махнул им рукой прежде, чем они исчезли.

– Да, правильно, идти надо туда.

Потом крикнул:

– Харим? О, Харим? Хэлло! Мистер Бабуллах? Кто-нибудь!

Никто не ответил.

"Конечно, – подумал я, – Шейх Файзули в отеле, только этажом выше, Харим наверняка с ним, потому что здесь до сих пор ему было нечего делать". Предположив это, я пошел вперед по красному ковру, толстому, упругому, похожему на пенистую резину. Птички разлетелись в разные стороны, и двери открывались и закрывались под аккомпанемент еще более громкий, чем я мог ожидать. Наконец одна из них – мне хотелось думать, что это была Якима – остановилась пред открытой дверью и прокричала:

– Куулуминемамараракиззамаизизизиам! – или что-то очень похожее.

На этот зов остальные пять красоток мигом слетелись к Якиме, и все тут же исчезли в обнаруженной ею комнате, чем бы она там ни являлась. Надеясь, что это все же не ванная, я проскользнул в дверь и последовал за девушками, стараясь разгадать, что они такое задумали.

Комната была огромна, скорее зал, и занимала, как я понял, четверть всего этажа, и то ли сам Шейх, то ли администрация отеля потратили целое состояние, чтобы превратить ее в иллюстрацию к "Тысяче и одной ночи".

Ковры были белыми, пушистыми, но по крайней мере сотня ярких цветных подушек и пуфов и подушечек, разбросанных там и сям, оживляли эту белизну. Там были бархатные диваны, на низких столиках – массивные вазы с цветами и огромные корзины фруктов. Гобелены, вязаные и тканые полотнища покрывали стены, прозрачные драпировки из какой-то чуть ли не самоцветной ткани сияли в нежном свете. Они разделяли огромную комнату на укромные закутки, подобные шкатулкам для драгоценностей.

Воздух был напоен нежнейшими ароматами. Откуда-то лилась приглушенная музыка, казавшаяся дуновениями сладостного ветра. Я узнал тонкий манящий голос камышовой дудочки, слабое "там-там", как если бы кто-то касался кончиками пальцев туго натянутой кожи, ритмичное, как бы робеющее "лин-лин-лин" струнных и некий звук, напоминающий смех бубенчиков, какие обычно танцовщицы носят на щиколотках. Но вся эта музыка не покрывала двух других мелодичных звуков, которым я не мог подобрать ни названия, ни сравнения. Один из них мог быть слабым гудением голосов, другой – журчанием воды, плещущей на круглые камни, но я предпочел бы считать это теплым медом, булькающим в старых, инкрустированных драгоценными камнями водяных трубах...

Именно в этот момент, когда мое воображение разыгралось до того, что я стал представлять водяные трубы, инкрустированные драгоценными камнями, я вдруг осознал, что позволил своей фантазии унести меня за тысячи миль отсюда. А что же произошло с девушками, пока я отлучился так далеко?!

Конечно, их не было поблизости! И на минуту я почувствовал, что у меня внутри образовалась тошнотворная пустота. Пламенное воображение мгновенно нарисовало мне мрачную картину: что, если враги Шейха и мои собственные, столь же черные душой, как и одеждой, нагнетают в комнату через систему кондиционеров опий? Или что-нибудь похуже? Вдруг они снова украли вызволенный мной гарем, пока я тут млел, очарованный и отравленный гипнотическим действием газов и великолепным "там-тамом" и журчанием медовых пузырьков?!

Но я сразу понял, где свили гнездышко мои птички, понял, прежде чем увидел их! Ибо я услышал радостный писк, охи и ахи, выражавшие ничем не сдерживаемое веселье. Поэтому их оказалось совсем нетрудно найти. Слава Богу, моих цыпочек не похитили снова!

Но сначала я никак не мог понять, чем они, черт возьми, занимаются?

А они, все шесть красавиц, прыгали, как дети, на огромном водяном матрасе, который был больше любой постели в двойном номере. Сначала мне показалось, что по размерам он равен всем полям люцерны, которые я когда-либо встречал. Но это должен был быть именно водяной матрас, потому что ни один другой матрас не вступает в эти игры с такой охотой и податливостью, что бы вы с ним ни делали. Это хорошо знают все, кто когда-либо прикасался к нему хоть одним пальцем.

Я двинулся вперед, полюбовался зрелищем, которое оценили бы и небожители, затем воскликнул:

– Красиво, черт возьми. Красиво!

Мне не было нужды придумывать какие-нибудь волшебные и поэтические слова, потому что девицы буквально в упор меня не видели.

– Черт возьми! – сказал я и поощрительно добавил: – Давайте, давайте!

И тут в первый раз они обратили на меня внимание. Точнее, не на меня, а на знак, который я сделал им руками. И, конечно же, ничего не поняли.