Истребители

Вскоре, когда маршал все еще находился в дивизии, с КП был получен сигнал на взлет полка в полном составе. Все эскадрильи уложились в нормативы, установленные для боевой готовности номер один. Александр Александрович отметил высокую боевую готовность полка, ценную инициативу по наблюдению за вражескими аэродромами и объявил всему летному составу дивизии благодарность.

На другой день я был в двух километрах от линии фронта на КП дивизии и руководил боевыми действиями своих истребителей, когда из штаба воздушной армии мне передали, что А. А. Новиков отправился ко мне на КП. Через некоторое время я увидел три приближающихся «виллиса». Когда маршал и сопровождающие его офицеры вышли из машин, а я уже бежал им навстречу, начался интенсивный артиллерийский обстрел, и все залегли около машин.

Налет продолжался минут пятнадцать, и когда я все-таки подбежал к машинам, картина была не слишком приглядной: все были мокрые, перепачканные грязью, шофер получил легкое ранение. Маршал, отряхнувшись, выслушал мой доклад и улыбнулся:

— Невежливо ты встречаешь командующего ВВС... — Потом, после паузы, добавил: — Ничего... Бывает хуже.

Едва мы пришли на КП, воздушные разведчики передали по радио, что с аэродрома Шаталово взлетела группа вражеских бомбардировщиков — 45–50 единиц. Вскоре эти данные подтвердил расчет радиолокационной станции.

Я поднял шесть эскадрилий. На высоте две с половиной — три тысячи метров и практически прямо над нами [234] наши истребители завязали бой. Горели, падая, немецкие бомбардировщики. Один наш летчик на глазах у всех присутствующих сбил подряд два из них. Зрелище было впечатляющее.

Всего в этом налете гитлеровцы потеряли семь самолетов. Само собой разумеется, бомбардировка была сорвана, группа — рассеяна.

А. А. Новиков приказал уточнить фамилию летчика, сбившего два самолета. Им оказался лейтенант Григорий Герман — заместитель командира эскадрильи из 42-го истребительного авиаполка.

Через несколько дней, 28 сентября 1943 года, был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, которым звание Героя Советского Союза было присвоено Григорию Ивановичу Герману и мне.

* * *

Упорная борьба на земле закончилась прорывом вражеской обороны на главном направлении. Летчики дивизии прикрывали боевые порядки наступающих соединений, 900-й полк сопровождал штурмовиков.

Сильные бои развернулись на подступах к Духовщине. Здесь наши войска были временно остановлены. Линия фронта в те дни пролегала по небольшой речушке. Со стороны противника берег был крутой, на обрыве виднелась деревенька, от которой осталось пять-шесть домов и сараев. От нас к речке спускалось большое поле. Мы просматривались противником хорошо.

За полем был сосновый лес, на левой опушке которого находилось старое кладбище, заросшее деревьями и кустарником. Там, в сосновом бору, заняла исходное положение танковая бригада.

Линия обороны врага по крутому правому берегу речки возникла в ходе его отступления. Это был типичный промежуточный рубеж, на котором гитлеровцам удалось кое-как закрепиться. В инженерном отношении он не был оборудован как следует, поэтому успех готовящихся на этом участке ударов по немцам сомнений не вызывал. 240-й авиадивизии поставили задачу прикрывать с воздуха наши наступающие части, особенно в момент ввода в прорыв танковой бригады.

Я развернул свой КП на окраине кладбища: отсюда хорошо просматривались поле, речка, крутой правый берег и остатки деревушки. У меня была прямая связь со стрелковой дивизией из состава 39-й армии, действующей [235] на этом направлении. Надежно прикрыв войска непрерывным патрулированием наших истребителей, я ждал начала наступления.

В назначенное время после пятнадцати-, двадцатиминутной артподготовки танки и пехота пошли в наступление. Танки выходили с опушки леса волнами по 10–12 машин. Все, как мне казалось, развивалось нормально. Шла огневая дуэль. Некоторые дома и сараи на занятом фашистами берегу загорелись.

Когда первая группа танков подошла к речке на 400–500 метров, с вражеской стороны из-за домов и укрытий вышли 6–7 новейших самоходных орудий «фердинанд» и открыли огонь.

Все дальнейшее я наблюдал с большим волнением и тревогой. Когда две-три тридцатьчетверки уже горели, а другие стали останавливаться из-за повреждений, ожидалось, что наши танкисты сосредоточат свой огонь на «фердинандах» и уничтожат их. Однако машины второй волны продолжали продвигаться, обходя горящие Т-34, и тоже попадали под удары самоходок. А те, маневрируя, продолжали эффективную стрельбу, и вскоре количество наших горевших и поврежденных танков на поле значительно увеличилось. Только тогда несколько наших машин остановились и стали вести артиллерийскую дуэль с «фердинандами». Результат сразу сказался: три самоходки были поражены. Но это произошло с опозданием. Только три или четыре танка достигли речушки, и атака, конечно, захлебнулась.

Летчикам не так уж часто доводилось видеть танковые атаки глазами наземного наблюдателя. То, что мы видели под Духовщиной, нас потрясло. Но оказалось, это было далеко не все.

Когда стемнело, из-за леса залпами ударили «катюши» и артиллерия. Картина была впечатляющей и несколько приподняла у нас настроение. Командир стрелковой дивизии, КП которого был сзади нас, за лесом, километрах в трех-четырех от моего, сообщил, что на следующий день после более тщательной артподготовки и удара авиации дивизия будет продолжать наступление. Я попросил его предупредить меня, если в течение ночи что-нибудь изменится. Он обещал.

Проверив связь, предупредив всех о близости противника, я после ужина лег спать: поскольку ночи уже стояли прохладные, залез в спальный мешок. [236]

На рассвете меня разбудил дежурный офицер и доложил, что ночью противник без всякой артподготовки неожиданно контратаковал, отбросил части стрелковой дивизии за лес и снова быстро отошел. С КП пехотинцев никаких звонков не было. У нас же никто ничего толком не понял: услышали перестрелку, которая неожиданно началась и неожиданно кончилась, и решили, что это дело обычное. Даже не стали меня будить. Только когда противник, оттеснив наши части, стал отходить и часовые, охранявшие наш командный пункт, услышали поблизости чужую речь, они доложили об этом дежурному офицеру. Тот осторожно, без шума проверил доклад солдат и убедился в том, что противник рядом. Почему-то немцы обходили кладбище стороной: ни один из них туда не зашел. Нетрудно представить, что случилось бы, напорись они на наш КП: перебили бы всех нас как куропаток или, что еще горше, могли взять в плен. Дежурный немедленно привел в готовность отделение охраны, но тех, кто спал, будить не стал, чтобы спросонья никто не зашумел и не запаниковал бы. Вероятно, в той обстановке это было разумно.

Выслушав этот фантастический доклад, я переспросил:

— Это точно, что из стрелковой дивизии к нам не звонили?

— Совершенно точно. Никто не звонил, никаких предупреждений не было, и до сих пор с ними связи нет, — отвечал он.

Я, конечно, все равно строго выговорил ему за то, что не разбудил меня и не доложил как полагалось. Это было равносильно невыполнению приказа. В данном случае обошлось. Но ведь тут все зависело от «авось».

Что же касается командира стрелковой дивизии, то он потом даже не думал оправдываться. Улыбаясь, сказал, что контратака немцев была настолько неожиданна, «как бывает на войне», что они — пехота, — говоря его словами, «подорвали» и забыли о боевых товарищах. Короче говоря, я понял, какое бывает взаимодействие.

Немцы своей успешной контратакой выиграли время и спокойно отошли на более выгодные позиции.

В данном случае ссылки командира стрелковой дивизии на превратности фронтовой жизни я принять не мог: побеждает обычно тот, кто умеет воевать, в частности, умеет организовывать и поддерживать взаимодействие. [237]

Такой вот был в сентябре частный эпизод, случайным свидетелем и даже участником которого я оказался. А в целом войска фронта наступали успешно. 19 сентября была прорвана последняя сильно укрепленная полоса вражеской обороны перед Духовщиной, и после энергичного штурма город был взят. В те же дни соединения соседнего Западного фронта овладели важным опорным пунктом на подступах к Смоленску — городом и железнодорожной станцией Ярцево. Путь на Смоленск был открыт.