Истребители

Далее это положение иллюстрировалось рекомендациями с конкретными числовыми значениями, основанными на тактико-технических данных современных для того периода машин.

В принципе вся статья помимо конкретных, выверенных на опыте рекомендаций преследовала цель изжить любой шаблон в тактике и научить летчиков любую ситуацию осмысливать творчески. Я всю жизнь был убежден в том, что шаблонное мышление — самое главное препятствие для достижения цели в любом деле, а в том, что касается тактики воздушного боя, — препятствие губительное. Практически, например, все воюющие летчики знали, что для достижения внезапности атаки лучше всего заходить со стороны солнца. Но и эту безусловную истину надо было уметь использовать нешаблонно. «Используя прием атаки со стороны солнца, — писал я в июле 1943 года, — мы часто применяем его до тех пор, пока противник не разгадает этого приема. Необходимо проявлять творческую инициативу и находить разнообразные приемы для решения однотипных задач, особенно если их осуществление протекает над одним и тем же объектом и в течение короткого отрезка времени. Если, например, первую атаку произвели со стороны солнца, то последующую нужно провести обязательно иначе: одна пара, предположим, опять атакует со стороны солнца, а большая часть сил — как раз с противоположной стороны. Тогда для противника, ожидающего шаблонного решения операции, главный удар окажется неожиданным со всеми вытекающими отсюда последствиями.

То же самое можно сказать и в отношении использования облачности. Атаки из облаков нужно комбинировать с атаками снизу, с кабрирования. [162]

Нужно помнить, что побеждает тот, кто поражает противника новизной своих методов».

Писал я и о том, что беспрерывное нахождение над объектом прикрытия вредно и дает преимущество противнику, так как позволяет ему к моменту действия своей бомбардировочной авиации точно определить наши силы. Кроме того, видя наши самолеты «на привязи», враг заранее может занять более выгодное положение и тем самым предрешить исход борьбы. Поэтому прикрытие поля боя лучше всего решать свободным полетом в указанном районе, чтобы, постоянно маневрируя высотой и используя облачность, иметь к моменту прихода авиации противника преимущество в высоте и возможность атаковать неожиданно.

Особое внимание в статье я уделил, конечно, боевым порядкам при сопровождении бомбардировщиков и штурмовиков и вопросам управления боем в воздухе.

Что же касается моего личного боевого опыта, то за время пребывания на Северо-Западном фронте я произвел 93 боевых вылета, участвовал в 26 воздушных боях, сбил лично 9 самолетов противника и еще 4 в группе. Ну и, конечно, получил огромный командирский опыт, поскольку положение, в котором оказался полк, вынуждало напряженно искать нестандартные решения многих сложных ситуаций.

Памятным приказом Народного комиссара обороны № 128 от 18 марта 1943 года за успешное выполнение боевых заданий на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками и проявленные при этом доблесть, мужество, организованность и дисциплину наш 485-й был преобразован в 72-й гвардейский истребительный авиационный полк.

Это была очень высокая оценка боевой деятельности личного состава нашего полка. Гвардейское звание он с честью пронес через все дальнейшие сражения вплоть до полного разгрома фашизма.

* * *

В марте, к концу наступления войск Северо-Западного фронта, был запланирован разбор проведенной операции. Несмотря на то что раннее таяние снега и вызванная этим распутица сдерживали темпы наступления, несмотря на то что сложные метеоусловия и раскисшие дороги не позволили в полную силу использовать танки, [163] авиацию и артиллерию, все же операция по ликвидации демянского плацдарма была проведена успешно, и потому у многих командиров, с которыми я встречался в те дни, настроение было отличное.

Разбор операции проводился 20 марта в Доме Красной Армии нашего базового аэродрома Выползово.

Я довольно долго не был здесь. В последние месяцы наш полк базировался на других аэродромах. Первым делом я пошел в гостиницу, где когда-то жили наши авиаторы. Хотелось повидать кое-кого из бывших соседей, встретиться со знакомыми командирами.

По комнатам гостиницы ходила заведующая и требовала, чтобы обитатели комнат срочно переселялись в другой дом.

— Сюда, — объясняла она, — скоро приедут генералы на большое совещание, и им потребуются номера.

Услышав это, я насторожился. Всю жизнь имел дело с тем, что в обиходе обозначается словами «военная тайна», в частности, знал твердо, где, когда и о чем можно говорить на профессиональные темы. И потому, когда заведующая гостиницей во всеуслышание разглагольствовала о предстоящем совещании, не было никаких сомнений в том, что этот наш сбор не является секретом для противника.

С таким настроением я и пошел в Дом Красной Армии. Он был переполнен. Увидев многих знакомых командиров, поделился с ними своими опасениями, что о нашем сборе известно противнику и что надо ждать налета его авиации, но у моих друзей было приподнятое настроение, они шутили и говорили мне, что у страха глаза велики. Пошли разговоры о наградах, поздравления с присвоением полку гвардейского звания, и в этой полупраздничной атмосфере развеялись и мои опасения.

Совещание продолжалось два с лишним часа, после чего должен был состояться концерт московских артистов. Лишь немногие командиры разъехались по своим частям, не дожидаясь концерта. Подавляющее большинство их осталось в предвкушении встречи со столичными мастерами искусств. Но как только начался праздничный вечер, завыла вдруг сирена.

Впоследствии я не раз думал о том, что по крайней мере в тот день, когда в Доме Красной Армии собрался чуть ли не весь старший командный состав фронта, можно [164] было обеспечить аэродром надежным зенитным прикрытием. Но и этого почему-то не было сделано.

Когда все выбежали из помещения, аэродром и городок гарнизона сияли под осветительными бомбами. Тут же послышались разрывы тяжелых фугасок. И снова — увы, запоздало — разом ожили во мне все мои неприятные предчувствия.

Первой мыслью моей было: «К самолетам!» Я рванулся было на летное поле, но в это время снова посыпались бомбы. Внезапно поймал себя на утешительной мысли, что мой полк далеко и ему ничто не грозит. Потом уже стал думать, как бы самому не угодить под бомбы — это было бы просто слишком глупо.

Масса людей, сориентировавшись так же, как и я, повернула к лесу. Бежали в полной темноте, ничего не различая перед собой. Осветительные бомбы осложняли дело: стоило оглянуться на подвешенные «фонари», как после этого на несколько секунд ты вообще слеп и двигался в непроницаемой тьме.

Передние группы уже достигли леса, как вдруг оттуда, от спасительных деревьев, раздались крики, ругань. Остальные, ничего не понимая, продолжали бежать и наткнулись в темноте на колючую проволоку. Я поранил руки и лицо, разорвал реглан. Словом, отделался сравнительно легко, а многие получили более серьезные ранения. С большим трудом нам удалось уйти поглубже в лес на безопасное расстояние.

Наконец бомбежка прекратилась. Но люди, оказавшиеся в лесу, не торопились возвращаться. И правильно сделали: через пару минут — снова налет, и снова пришлось отходить в глубь леса. Так продолжалось почти до рассвета.

Аэродром оказался совершенно не подготовленным к отражению вражеских налетов. Поэтому следующие волны фашистских бомбардировщиков действовали по хорошо освещенным целям. Сбросили около трехсот бомб. Несколько самолетов на аэродроме было уничтожено, другие получили серьезные повреждения. Имелись человеческие жертвы, многие были ранены. Противник, одним словом, преподнес нам тяжелый урок.

Никаких приказов о проявленной беспечности во фронтовых условиях писать не надо было: в роли наказанных оказались командиры полков и соединений, которые в ту тяжелую ночь имели возможность сделать все необходимые выводы. [165]

В марте, к концу операции, меня вызвал командующий ВВС Красной Армии генерал-полковник авиации А. А. Новиков и поинтересовался тем, как воюет полк.