Страница 34 из 43
Как кажется, эта тема была одной из наиболее болезненных для обоих и должна была постоянно возникать в их разговорах и письмах. Положение Панаевой, которая будучи женой Ивана Панаева, находилась в так называемом «гражданском браке» с Некрасовым, было двусмысленным, неудобным, вызывало толки. И главный удар сплетен, пересудов, даже оскорблений, естественно, приходился на женщину. А смерть ребенка еще более обострила ее чувствительность и растравила накопленные обиды и раны.
В конце этого второго очень неласкового письма Панаева пишет: «Прощайте. Желаю одного теперь в жизни — это возврата Вашего здоровья, а с ним Вы, верно, забудете все старое. Оно очень Вам надоело, я вижу по всему» (там же).
Речь, таким образом, идет о разрыве. Судя по письму, отношения между двумя крайне натянутые и болезненные.
Панаева приезжала в Москву к больному Некрасову в начале июня, а затем и в Петровский парк — в конце июля 1855 года. Василий Боткин, недолюбливавший А. Я., писал однако Тургеневу, что она «хорошо сделала, что приехала к нему. Разрыв ускорил бы смерть Некрасова»[236]. Тот же Боткин признавал, что она «очень хороша теперь с ним…» (Боткин — Тургеневу, 5 августа 1855, Москва)[237].
Осенью-зимой 1855-56 года Авдотья Яковлевна вновь уезжает за границу. Если исходить из приблизительной даты написания «Горящих писем» (1855 или 1856), можно предположить, что письма свои она жгла перед отъездом — после очередной громкой размолвки с Некрасовым. Однако, провожая подругу в дорогу, поэт снова молит о письмах («Прощанье», зима 1856).
Летом 1856 года Некрасов один, без компаньонов, первый раз отправляется в Европу; в Вене он встречается с А. Я., там происходит их примирение.
Они вместе путешествуют по Италии. Из Рима Некрасов тайно от Панаевой едет в Париж — к Тургеневу. У него есть желание «удрать» от А. Я. Но попытка не удается, психологически он привязан к ней крепко: Некрасов очень быстро возвращается, под предлогом, что хочет посмотреть Пасху в Риме.
Некоторое время их отношения идилличны, они вместе собирают цветы на весеннем лугу вокруг виллы Боргезе, едут на юг Италии, потом снова в Париж — на этот раз уже вдвоем. Это, можно сказать, лучшее время их любви, если не считать ее начала. Но внезапно все обрывается. Некрасов возвращается в Россию, Панаева (по всей видимости) остается за границей. В сентябре 1857 года поэт пишет А. Я. письмо.
Об этом письме мы знаем по его копии, обнаруженной Михаилом Лемке в 1918 году в недрах Третьего отделения, где письмо подверглось перлюстрации[238].
Не все некрасоведы считают его подлинным[239]. Выдвигается аргумент: Некрасов был в это время в Петербурге вместе с Панаевой. Зачем было ему писать ей письмо за границу? В самом деле, Тургенев в уже цитированном письме к Марии Толстой (1857) пишет: «Я Некрасова проводил до Берлина; он должен быть теперь в Петербурге. Он уехал с госпожою Панаевой…». Но пароход до Петербурга отправлялся не из Берлина, а из Штетина. Панаева могла оставить Некрасова именно там. В «Воспоминаниях» Авдотьи Панавевой можно прочесть, что Некрасов, которому научное «светило» предписало ехать для лечения на остров Мадеру, воспротивился этому и обратился к А. Я.: «Я прошу вас довезти меня до русской границы, а там я один кое-как могу добраться ло Петербурга». Далее следует пояснение Панаевой.: «Некрасов знал, что я намеревалась брать морские ванны, которые помогали мне от мучительных страданий печени» (стр. 275). Итак, Панаева могла только довезти Некрасова до границы и затем вернуться, чтобы продолжить морские ванны.
Некрасов вернулся в Россию (в Петергоф) после почти годового отсутствия 30 июня 1857 года. Дата эта известна из его письма Тургеневу, в котором он описывает свое душевное состояние такими словами: «Горе, стыд, тьма и безумие»[240]. А вот начало этого письма: «Я прибыл на дачу близ Петергофа (нанятую для меня Василь-ем). Я поселился на даче с моей дамой и с Панаевым, которого болезнь подломила»[241]. Как-то не верится, что под словом «дама» подразумевается Авдотья Яковлевна… Приходит в голову, что именно ее отсутствие, вызванное бурной ссорой и разрывом отношений, ввергло Некрасова в душевный кризис.
Письмо свое Панаевой Некрасов пишет в сентябре того же 1857 года (если дата, указанная Лемке, верна). Исследователям еще предстоит прояснить вопрос, где была в это время Панаева[242].
Но обратимся к письму, вернее к сохранившемуся в копии фрагменту письма Некрасова к Панаевой.
Этот фрагмент касается «огаревского дела», в суть которого я здесь вдаваться не буду. Скажу только, что Авдотья Панаева, доверенное лицо первой жены Огарева, и управляющий ее имением Н. С. Шаншиев были обвинены в утаивании денег М. Л. Рославле-вой-Огаревой и в 1860 году должны были по суду выплатить их Огареву (Марьи Львовны Рославлевой-Огаревой к тому времени уже семь лет как не было в живых).
Некрасов в своем письме «напоминает» Панаевой, что он ее «прикрывает «в ужасном деле по продаже имения Огарева» и «с этим клеймом» умрет, так как ее честь «была ему дороже своей». Он пишет о «презрении» Герцена, Огарева, Сатина и Анненкова, которого не смыть всю жизнь…». Панаева, по словам Некрасова, не понимает всей тяжести и своего преступления, и той жертвы, которую ради нее принес он, Некрасов.
Письмо вызывает много вопросов, его содержание наводит на мысль о расчете на утечку информации, в результате которой автор письма будет обелен в глазах недоброжелателей, а именно — перед герценовским кружком.
Вот несколько наблюдений:
1. Странно, что письмо, адресованное за границу и содержащее имена «государственных преступников» Герцена и Огарева, было отправлено обычной почтой. Все письма Тургенева, адресованные за границу и содержащие опасные имена или сведения, шли через нарочного. Вот что пишет Тургенев Герцену 10 июля 1857 года: «Письмо твое (Некрасову) я доставлю при первой возможности (нельзя же переслать его по почте)»[243]. В другом письме Тургенев говорит Герцену: «Ты можешь для верности написать о Чернышевском иносказательно»[244]. Это письмо Тургенев хочет сам отвезти адресату в Россию. Еще одно письмо (от 22 мая 1860 года) писатель передает Герцену через Н. М. Жемчужникова. Понятно, что Тургенев опасается перлюстрации.
Почему же Некрасов ее не опасается?
2. Настораживает тон письма. Он обличительно-публицистический, словно рассчитан не на Авдотью Яковлевну Панаеву, в прошлом, да и теперь еще — любимую женщину, а на чужие длинные уши, по долгу службы ловящие «откровенные признания» известного литератора.
3. Некрасов пишет, что «прикрывает» Панаеву», хотя суд обвинил вовсе не его, а именно ее — как доверенное лицо Марьи Львовны Рославлевой-Огаревой — в присвоении огаревских денег. Другое дело, что Герцен и его друзья были уверены, что за спиной Панаевой стоял Некрасов. Сам же Некрасов не только Панаеву не прикрывал, но, наоборот, утверждал во всеуслышанье, что именно она во всем виновата. Герцену такое поведение не нравилось. «Итак первое дело (огаревское, — И. Ч.) он (Некрасов, — И. Ч.,) взвалил на Панаеву», — пишет Герцен в июле 1857 года Тургеневу[245].
4. Не вызывает доверия и фраза «твоя честь мне дороже своей». Честь Панаевой была безнадежно загублена во многом по его вине, точнее по вине того положения, в которое она была поставлена по «вине» Некрасова. Недаром она не без намека пишет в сохранившемся письме к Некрасову, что все ее «презирают»…
236
Переписка Некрасова, т. 1, стр. 337.
237
Переписка Тургенева, т. 1, стр. 360.
238
Переписка Некрасова, т. 1, стр. 336.
239
В кн «Некрасов» (серия ЖЗЛ) Николай Скатов подвергает сомнению возможность написания Некрасовым этого письма.
240
Переписка Некрасова, т. 1, стр. 475.
241
Переписка Некрасова, т. 1, стр. 475.
242
Панаева в своих «Воспоминаниях» словно специально запутывает след. В тексте говорится, что «вскоре по возвращении Некрасова из Парижа в Россию» они в течение двух недель принимали Льва Толстого (стр. 275).
243
Переписка Тургенева, т. 1, стр. 189.
244
Там же, стр. 198.
245
Там же, стр. 188.