Конноры и Хранители

— Ты не одинок, Кейт, — сказала она. — И Джейн не одинока. Здесь у вас есть друзья, их куда больше, чем вы думаете. А у тебя, к тому же, есть я — не только друг, но и любимая.

Кейт застонал:

— Пожалуйста, Марика, не мучь меня. Мы оба прекрасно понимаем, что нам не быть вместе. Между нами — целая пропасть. Ты — принцесса, сестра князя, будущего императора. А я… я — никто. Просто ирландский выскочка. Лучше оставь нас с Джейн в покое, сделай вид, что поверила в нашу историю. Пусть мы грешим, пусть губим свои души — но это наши души. Какое тебе до нас дело?

— Большое, Кейт, очень большое. Я не могу уступить тебя Джейн — и прежде всего потому, что сама люблю тебя. Ты нужен мне, очень нужен. Только ты один.

— Ах, Марика!..

Она опустила руки ему на плечи.

— Встань, Кейт.

Он послушно поднялся с колен. Страстно глядя ему в глаза, Марика нежно провела пальцами по его лицу, затем обвила руками его шею и, встав на цыпочки, потянулась губами к его губам. Кейт был не в силах сопротивляться, он обнял её за талию и приник к её сладким, таким желанным губам.

Целовалась Марика умело, но в её поцелуе не было той искушённости, которая выдаёт богатый опыт. При всей своей умелости, это всё же был поцелуй невинной и неопытной девушки. Кейт был растроган до глубины души.

— Ты любишь меня? — спросила она после долгого поцелуя.

— Да, милая, люблю.

— Больше чем Джейн?

Он погладил её мягкие шелковистые волосы и честно сказал:

— Не знаю. Я люблю вас обеих.

— Но ты не можешь любить Джейн как женщину. Ведь она твоя родная сестра.

— Я знаю это… но всё равно люблю.

Марика всем телом прижалась к нему.

— Это греховная любовь.

— Я понимаю.

— Ты должен вырвать её из своего сердца.

Кейт промолчал, едва сдерживаясь, чтобы не застонать.

Спустя некоторое время Марика спросила:

— Если бы наш брак был возможен, ты бы отказался от Джейн?

— Да, — ответил он, а про себя добавил: «Ах, если бы это было возможно! Тогда бы я знал, которой из вас двоих отдать предпочтение…»

— И ты готов ради меня умереть?

Вопрос был крайне провокационный и даже бестактный, но Кейт, не задумываясь, сказал:

— Да.

— Что ж, хорошо.

Марика отстранилась от него, взяла со стола серебряный подсвечник с горящей свечёй и обошла комнату, задувая остальные свечи.

— Пойдём, — произнесла она и направилась к двери, но не к той, через которую они вошли и в которую вышли Джейн с Марчией.

Ничего не спрашивая, Кейт последовал за ней.

Соседняя комната оказалась спальней. Весь пол в ней был устлан медвежьими шкурами, стены были обиты шёлком и бархатом, посреди комнаты стояла огромная кровать с роскошным балдахином, занавешенная со всех сторон тонкой полупрозрачной тканью.

Марика плотно закрыла дверь, задвинула засов и поставила подсвечник на ближайшую тумбу. Кейт заметил, что она вся дрожит. Он подошёл к ней и нежно взял её за руку.

— Что ты задумала, Марика?

Она застенчиво взглянула на него:

— Разве ты не догадываешься?

— Догадываюсь, но… Так нельзя, милая. Это неправильно.

— Я знаю, что неправильно. В нашем мире порядочные девушки делают это лишь после свадьбы. Но если сейчас мы проведём ночь вместе, у Стэна не останется выбора: он будет вынужден либо согласиться на наш брак, либо убить тебя.

— Тогда я считай что покойник.

— Нет, я серьёзно, Кейт, — с жаром проговорила Марика. — Очень серьёзно. Ты просто не знаешь моего брата. Не знаешь, как он ревнует меня. Поэтому я спрашивала, готов ли ты ради меня умереть. Согласен ли ты поставить на кон свою жизнь, чтобы добиться моей руки? Я не шучу, совсем не шучу.

Кейт посмотрел ей в глаза и понял, что Марика действительно не шутит. А ещё он понял, что, сказав сейчас «нет», он навсегда потеряет её любовь. Кейт давно смирился с тем, что им не суждено быть вместе; его уязвлённое самолюбие и отвергнутую любовь утешало лишь одно-единственное — осознание того факта, что Марика тоже любит его. Он слишком дорожил этой любовью, чтобы смириться с её потерей. Пусть это была жестокая, эгоистичная любовь принцессы, требующая беззаветного служения и постоянных жертвоприношений, пусть это была любовь, больше похожая на пытку, чем на нежную страсть, — но это была та самая любовь, о которой он мечтал всегда. Такая любовь бывает лишь раз в жизни — и за неё не грех отдать жизнь…

И Марика… У Кейта было много женщин, но ещё ни одну из них он не хотел так, как хотел её. Кейт хотел Марику страстно, неистово, он готов был продать душу дьяволу, лишь бы быть с ней до конца своих дней. И не важно, когда этот конец настанет — завтра или через несколько десятилетий. Даже за одну ночь с Марикой можно отдать жизнь…

И Джейн… Кейт любил её самой нежной, самой преданной любовью, но любил в ней прежде всего сестру, и их связь тяготила его. Он знал, что грешит, понимал всю тяжесть своего греха — но ничего не мог поделать с собой. Только любовь Марики могла излечить его от этой губительной страсти. А ради этого стоило рискнуть жизнью…

— Я согласен, — сказал Кейт, привлекая её к себе. — Согласен рискнуть.

— Ты серьёзно? — спросила Марика с недоверием.

— Вполне. Я готов отдать за тебя свою жизнь.

— Ах, Кейт, я обожаю тебя! — пылко прошептала она. — Ты самый лучший из людей… А я, — Марика тихо вздохнула, — я такая плохая девочка…

Глава 26

Битва под Инсгваром состоялась на восьмой день после прибытия в город армии противников узурпатора. Верные Чеславу войска подошли к Инсгвару уже через четыре дня, однако Стэн, вопреки советам большинства воевод и настойчивым требованиям князей-союзников, не повёл их немедленно в бой, а решил выждать ещё несколько дней. Он знал, что никакой подмоги из Златовара не будет, поэтому мог спокойно тянуть время, не боясь растерять преимущество, и зарабатывал дополнительные очки в свою пользу, изображая из себя не просто поборника единства Империи, но и искреннего миротворца. Все эти три дня Стэн настойчиво предлагал командованию имперской армии условия почётной капитуляции, но все его предложения были с негодованием отвергнуты главным предводителем войска, сыном Чеслава, княжичем Вышеградским (он настойчиво именовал себя князем, ибо считал своего отца законным императором).

И вот, на рассвете восьмого дня, Стэн распорядился дать сигнал к выступлению. Обе армии сошлись на равнине всего в каких-то двух милях к северу от крепостных стен Инсгвара.

Исход битвы был предрешён ещё до её начала — но отнюдь не потому, что силы противников были неравными. Победа или поражение предопределяются не только количеством всадников и пехотинцев, их выучкой и слаженностью действий, качеством вооружения и боевым духом войска; также многое зависит и от командования, от его умения правильно выбрать тактику боя, способности контролировать ситуацию в пылу сражения, принимать быстрые и верные решения.

Нельзя сказать, что в армии Чеслава были бездарные воеводы. Напротив, они достаточно грамотно вели сражение, и окажись на месте Стэна кто-нибудь другой, то, возможно, в этот день счастье улыбнулось бы самозванному императору. Однако во главе войска противников Чеслава стоял князь-Коннор, который, благодаря затесавшимся в ряды врага соплеменникам, заранее знал о всех его манёврах и предвосхищал любые, даже самые неожиданные ходы. А благодаря тем же Коннорам, но только в рядах собственной армии, Стэн мог руководить сражением сразу на всех участках, и его войско действовало словно один слаженный механизм.

Вдобавок, накануне ночью из Инсгвара выступили два внушительных отряда, под покровом темноты и под прикрытием всё тех же Конноров незаметно обошли с запада и востока лагерь противника и затаились в ожидании условного сигнала. В самый разгар боя Стэн дал этот сигнал — и оба засадных полка одновременно ударили в тыл врага с северо-запада и северо-востока.

Сражение закончилось ещё до полудня. Противник был разбит наголову, сын Чеслава погиб, также погиб один князь из числа сторонников узурпатора, а ещё двое князей и пятеро княжеских сынов были взяты в плен. Ни сам Стэн, ни его союзники-князья не пострадали. И вообще, потери среди победителей оказались столь незначительными, что кое-кто поспешил объяснить это божественным вмешательством. Весь город молниеносно облетел слух, что сама святая Илона покровительствовала в бою сторонникам своего сына. И многие в это верили, особенно простонародье.