Страница 77 из 90
Темное время суток быстро сокращалось, приближались самые короткие в году ночи, и Военный совет решил, что впредь корабли, которые можно быстро разгрузить, должны [278] входить в бухты Севастополя между полуночью и часом ночи, а уходить не позже трех часов.
В это время для доставки с Большой земли снарядов, мин, патронов, а также пищевых концентратов и медикаментов уже использовались и подводные лодки. Самые крупные из них способны были принять на борт до 80 тонн компактных грузов, средние и малые лодки - значительно меньше. Но нельзя было пренебрегать и этим, каждая дошедшая до Севастополя тонна боеприпасов становилась драгоценностью. В тесных лодочных отсеках заполнялось грузом все свободное пространство и даже - трубы торпедных аппаратов (в транспортные рейсы подводники ходили без торпед).
В Новороссийске, откуда отправлялась большая часть подлодок, работала оперативная группа по подводным перевозкам во главе с начальником отдела подводного плавания флота капитаном 1 ранга А. В. Крестовским, которая вместе с командованием Новороссийской базы управляла этими необычными рейсами. Лодки уходили с Кавказа поодиночке, без всякого охранения. Пока позволяла обстановка на море, они шли в надводном положении, выигрывая время (надводная скорость хода намного превышает подводную), а при появлении вражеских самолетов погружались. На время стоянки в Севастополе подлодку было легче замаскировать, чем надводный корабль. Потом, когда активность противника в воздухе еще более возросла, лодки, не успевшие разгрузиться ночью, ложились на день на грунт, на дно бухт.
28 мая командующий Северо-Кавказским фронтом, сообщив нам, какие соединения перебрасываются противником к Севастополю с Керченского полуострова (эти данные совпадали с докладами флотской разведки), приказал: «Предупредить весь командный, начальствующий, красноармейский и краснофлотский состав, что Севастополь должен быть удержан любой ценой. Переправы на кавказский берег не будет»{38}.
Так во все вносилась предельная, окончательная ясность. 31 мая Военный совет решил, что пора опубликовать обращение к войскам и гражданам города, ко всем защитникам Севастополя, прямо сказав, перед какими тяжелыми испытаниями мы стоим.
Обращение предупреждало, с чем могут встретиться севастопольцы в ближайшие дни. Возможно, гитлеровцы, рассчитывая запугать нас, попытаются выбросить морской и [279] воздушный десанты в тылы первой линии обороны, и потому везде нужны спокойствие, выдержка, величайшая бдительность. А бойцы первой линии должны знать, что с парашютистами и автоматчиками, если те окажутся у них в тылу, разделаются наши части и огневые точки, находящиеся в глубине обороны, с прорвавшимися танками справятся артиллеристы. Мы напоминали, что после декабря, когда врагу был дан сокрушительный отпор, наша оборона стала еще крепче, и призывали не давать спуску паникерам, трусам, если таковые где-нибудь обнаружатся. «Пусть каждый из нас, - говорилось в обращении Военного совета, - будет героем обороны Севастополя! Пусть наши потомки вспомнят о нас с такой же любовью и признательностью, как мы вспоминаем легендарных участников первой Севастопольской обороны»{39}.
2 июня артиллерия противника с 7 часов утра обрушила массированный артогонь почти на весь наш передний край, особенно в третьем и четвертом секторах - на левом крыле фронта обороны. («…Решено было начать артиллерийскую подготовку за 5 дней до начала наступления пехоты…»{40}, - напишет потом в своих мемуарах Манштейн, и тот день был первым из этих пяти.) Одновременно фашистская авиация бомбила войсковые тылы и город. Грохот стоял совершенно необычный, не сравнимый ни с чем прежним. В городе возникали пожары, для тушения которых не хватало воды. Нарушалась, но быстро восстанавливалась телефонная связь.
Вечером канонада стихла. На заседании Военного совета подводились итоги дня. Наши истребители и зенитчики сбили 15 самолетов. Огорчало, что пострадал город - в нем уничтожено или сгорело около ста зданий. А полевые укрепления были разрушены совсем незначительно, потери в людях на переднем крае исчислялись единицами: личный состав находился в укрытиях, и они не подвели. Сторицей окупались усилия, потраченные на то, чтобы за несколько дней перенести на новые места командные пункты соединений и частей - враг направлял сильнейший огонь туда, где они находились раньше. Уберечь полевую артиллерию помог одновременный перевод большинства батарей на запасные, еще не известные противнику позиции.
В последующие дни артобстрел и бомбежки возобновлялись с нарастающей силой. Разрушения в городе были велики, не прекращавшиеся пожары охватили целые кварталы. [280]
Стала серьезной проблемой расчистка проезжей части улиц - хотя бы тех, по которым следовал транспорт, доставляющий боеприпасы войскам и грузы с причалов на склады. На помощь аварийным командам МПВО, разгребавшим по ночам завалы, городской комитет обороны направлял все свои людские резервы. Из земли надо было извлекать и обезвреживать довольно много неразорвавшихся бомб.
Бомбежки вывели из строя хлебозавод. Часть печей удалось вернуть в рабочее состояние, однако через сутки они были разбиты окончательно. Ограниченное количество хлеба давала пекарня, оборудованная в Инкерманских штольнях. В убежищах пекли лепешки, получая паек мукой.
СевГРЭС пока действовала, но спецкомбинат № 1 перевели на питание от автономной подземной станции: в производстве вооружения нельзя было допускать ни малейших перебоев. Комбинат, как обычно, работал круглые сутки, и поступавшие к утру рапортички о количестве изготовленных гранат и мин (делалось и многое другое, но это было сейчас главным) подтверждали, что там, в штольне Ново-Троицкой балки, люди напрягают все силы, чтобы дать больше боевой продукции. Ремонтные бригады старались быстрее возвращать на передний край поступавшую оттуда поврежденную технику.
В сложившихся условиях, когда весь севастопольский плацдарм находился под небывало интенсивным огнем, стали еще более рискованными вход в бухты и пребывание там крупных, да и среднего тоннажа судов. Вдобавок сделалось уже обычным, что при спокойном море - а оно почти все время было таким в эту погожую июньскую пору - на подходах к Севастополю всю ночь сидели на воде, подкарауливая корабли, неразличимые в темноте фашистские торпедоносцы. Однако об отмене или отсрочке очередных рейсов речи быть не могло - войска СОР, как никогда, нуждались в регулярном снабжении, особенно боеприпасами.
Совсем немного не дойдя до порта, погиб атакованный с воздуха небольшой танкер «Громов», который вез бензин для нашей авиагруппы. А вслед за ним шла с маршевым пополнением и различными грузами «Абхазия». Но транспорт дошел благополучно и, простояв в бухте под прикрытием дымовых завес до следующей ночи (разгрузить его за два-три часа было невозможно), ушел невредимым, приняв на борт более полутора тысяч раненых.
Спустя сутки, успешно отразив комбинированные атаки бомбардировщиков и торпедоносцев, прорвались к нам крейсер «Красный Крым» и два эсминца. Для «Красного Крыма» [281] (в том же месяце он - вслед за «Красным Кавказом» - стал гвардейским кораблем) это был десятый прорыв в Севастополь с начала 1942 года. Корабли высадили почти две тысячи бойцов и доставили помимо снарядов, продовольствия, медикаментов еще и полевые орудия, несколько десятков противотанковых ружей, 225 автоматов. Все это было как нельзя более вовремя.
На этих трех кораблях мы смогли отправить на Большую землю еще две тысячи раненых. Абсолютное большинство их составляли бойцы и командиры, раненные не в последние дни, а в разное время раньше - перед тяжелыми боями медико-санитарная служба старалась разгрузить севастопольские госпитали. А продолжавшаяся артиллерийская и авиационная подготовка нового штурма пока обходилась для наших войск без крупных потерь. В городе их стало больше, чем непосредственно на оборонительных рубежах, но и тут число убитых и раненых оказывалось во много раз меньше числа разрушенных зданий - людей спасали подземные убежища.