Страница 7 из 90
Бригадный комиссар Д. И. Корниенко из Главного управления политической пропаганды ВМФ, приехавший вместе с адмиралом Исаковым, передал устное указание: активно разъяснять личному составу агрессивный курс гитлеровской Германии, разоблачать идеологию фашизма.
Замечу, кстати, что в отдельных художественных произведениях послевоенного периода можно встретить, на мой взгляд, совершенно неверные суждения, будто сообщение ТАСС от 14 июня дезориентировало Вооруженные Силы, что в частях после этого сообщения начались массовые выезды в отпуска и т. д. и т. п. Не знаю, где могли столь недальновидно оценить сложившуюся обстановку, но на Черноморском флоте и в соседних военных округах мы не наблюдали ничего похожего. Полагаю, что все это надумано людьми, не имеющими представления о состоянии дел в войсках армии и на флоте.
О том, как оценивалась общая обстановка, в которой началось 14 июня наше учение, может дать представление такая деталь: был установлен особый сигнал, означавший, что учение прерывается и флот немедленно переходит на ту степень повышенной боевой готовности, какая будет назначена.
Повторяю: мы призвали моряков проявлять везде и во всем неослабную бдительность. Флагманам соединений и их заместителям по политчасти говорилось прямо: не исключено, что развитие событий заставит перейти от учения к боевым действиям.
Штаб руководства учением находился на плавбазе «Эльбрус». Когда мы пришли на «Эльбрусе» в Одессу, командир военно-морской базы контр-адмирал Г. В. Жуков, поднявшись на борт, доложил, что командующий войсками Одесского военного округа генерал-полковник Я. Т. Черевиченко не может встретить начальника Главного морского штаба ввиду тревожного положения на границе, не позволяющего ему удалиться от средств связи.
- Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, - пошутил Иван Степанович Исаков и предложил Ф. С. Октябрьскому и мне отправиться вместе с ним в штаб округа.
Командующий войсками округа познакомил нас с последними фактами вторжения иностранных самолетов в советское [25] воздушное пространство, с донесениями о наблюдаемом передвижении войск за Дунаем и Прутом. Ссылаясь на неспокойную обстановку у границы, Черевиченко попросил начальника Главморштаба освободить его от личного участия в учении.
Учение продолжалось по своему плану. На западном побережье Крымского полуострова был высажен десант. Адмирал Исаков дал высокую оценку действиям кораблей и высадившейся дивизии. Хорошо показали себя морские летчики, подводники.
18 июня учение закончилось, и корабли стали возвращаться в Севастополь. Однако на флоте была сохранена оперативная готовность номер два. Разбор маневров планировался на 23 июня. Адмирал Исаков объявил, что задерживаться не может, и, поручив проведение разбора Военному совету флота, отбыл в Москву.
Напряженность обстановки между тем нарастала. Это чувствовалось по ряду признаков, но у нас недоставало данных, чтобы во всем разобраться. 21 июня начальник разведотдела полковник Д. Б. Намгаладзе принес мне запись открытой передачи английского радио, где говорилось, что нападение Германии на Советский Союз ожидается в ночь на 22 июня.
Я немедленно позвонил по ВЧ И. В. Рогову, спросил, как это понимать. Он одобрил наши действия по поддержанию боеготовности и сказал, что о сообщении английского радио в Москве известно, необходимые меры принимаются.
В тот субботний вечер личному составу кораблей был предоставлен отдых. И хотя корабли оставались затемненными, город сиял яркими огнями. Улицы и бульвары заполнили празднично настроенные севастопольцы и уволенные на берег моряки. В Доме флота давали концерт артисты московской эстрады.
Выходов кораблей на боевую подготовку на следующий день не планировалось. В середине дня намечались учебные полеты в отдельных авиационных подразделениях, а ночью не должно было происходить ничего. Приняв все это к сведению, я поздно вечером уехал к семье, жившей летом в пригородном поселке Максимова дача. Оперативному дежурному по штабу флота капитану 2 ранга Н. Т. Рыбалко наказал, чтобы в случае каких-либо неожиданностей он сразу же высылал за мной машину, а уже затем звонил по телефону.
Несмотря на поздний час, жена с дочерью ждали меня, спал только наш шестимесячный сынишка. На воскресенье, [26] когда мог быть дома и я, перенесли уже прошедший день рождения дочери, и маленькая Жанна стала рассказывать, кто из подружек придет на ее праздник и чем она будет угощать гостей - куплено два решета только что созревшей черешни…
Домашняя обстановка, атмосфера наступавшего семейного праздника несколько успокоили меня. Дала себя знать и усталость, и я быстро уснул. [27]
Глава вторая.
Черноморцы дают отпор
Разбудил звонок служебного телефона.
- Товарищ дивизионный комиссар, - докладывал оперативный дежурный, - получена важная телеграмма наркома. Машина за вами выслана.
Торопливо оделся, сказал жене, чтобы не беспокоилась - мало ли зачем мог понадобиться в штабе! Но тревожное предчувствие, вчера еще смутное, сразу усилилось. Всю дорогу неотвязно держалось в голове: «Война?»
Над городом и бухтами перекрещивались, выхватывая из темноты куски малооблачного неба, лучи прожекторов. Это означало, что зенитчики начеку.
В штабе флота уже почти все были в сборе. Здесь царила деловая сосредоточенность, все выглядело так, будто продолжалось флотское учение.
Вице- адмирал Ф. С. Октябрьский находился в своем кабинете на втором этаже. Он протянул мне бланк с телеграммой наркома. Это был краткий, состоявший из нескольких слов, приказ всем флотам, кроме Тихоокеанского, о немедленном переходе на оперативную готовность номер один. Телеграмма, принятая в начале второго часа ночи, шла из Москвы считанные минуты, но за это время нарком Н. Г. Кузнецов лично передал этот же приказ по телефону (к аппарату подошел контр-адмирал И. Д. Елисеев, остававшийся в штабе с вечера).
- Дав мне прочесть телеграмму, командующий спросил:
- Как думаешь, Николай Михайлович, это война?
- Похоже, что так, - ответил я. - Кажется, англичане не наврали. Не думали все-таки мы с тобой, Филипп Сергеевич, что она начнется так скоро…
Перевод флота на высшую боевую готовность был у нас хорошо отработан, и все шло по плану. Корабли и части приступили к приемке добавочного боезапаса, топлива, продовольствия. По гарнизону был дан сигнал «Большой сбор», а база и город затемнены. Светили только Херсонесский маяк и Инкерманские створные знаки, и вдруг обнаружилось, [28] что связь с ними нарушена. Туда были посланы мотоциклисты, и скоро маяк и створные знаки потухли. Продолжал светить лишь самый дальний створный знак - Верхний Инкерманский, но один он не мог служить достаточным ориентиром для неприятельской авиации. Как потом выяснилось, нарушение связи явилось результатом диверсии - кто-то вырезал на линиях десятки метров провода.
В штабе то и дело раздавались телефонные звонки - из соединений и частей просили информировать об обстановке. Но мы могли лишь подтвердить уже переданный всем и выполнявшийся приказ, еще раз напоминали о бдительности. Никакой дополнительной информации не имели пока сами.
К командующему являлись за указаниями генерал-майор береговой службы П. А. Моргунов, начальник тыла флота контр-адмирал Н. Ф. Заяц, руководители других служб, комендант города. Приходил обсудить положение и необходимые действия секретарь горкома партии Б. А. Борисов. И каждый спешил обратно на свой пост, свой КП, чтобы быть на месте, когда что-то может произойти.
Дивизионный комиссар Петр Тихонович Бондаренко доложил, что работники управления политической пропаганды собраны и готовы отправиться на корабли и в части. Он спросил, что они должны говорить об обстановке личному составу. Я ответил: надо разъяснять возможность любых неожиданностей и обеспечивать, чтобы они никого не застали врасплох.