Страница 32 из 90
Раненым, разумеется, ничего не было известно, что мы оставляем Одессу. Об этом сообщалось лишь ограниченному кругу лиц, постепенно расширявшемуся только по мере прямой необходимости. Не знали еще лечившиеся в госпитале моряки и того, что менее чем через сутки они должны отплыть в Севастополь или на Кавказ. Стремясь подготовить их к этому, я доверительным тоном сообщил: ожидаются крупные налеты вражеской авиации и потому предполагается, во избежание напрасных потерь, вывезти из Одессы всех раненых.
Реакция на мои слова была неожиданно бурной. «А мы не поедем!», «Мы еще пригодимся тут!», «За Одессу еще повоюем!» - возбужденно говорили, почти кричали обступавшие меня моряки в повязках и госпитальных халатах. Должен сказать, что не на всех возымела действие и последующая разъяснительная работа, для которой, правда, оставались считанные часы. На следующее утро мне доложили: когда ночью были поданы машины для отправки раненых в порт, некоторой части их, особенно из числа выздоравливающих, в палатах не оказалось…
Стремление не покидать родную Одессу, выстоять вместе с нею было характерно для многих коренных жителей города. Объявить во всеуслышание, что войска оставляют его, мы не имели права - тогда это сразу могло бы дойти и до врага. Но горожанам настойчиво советовали эвакуироваться, предупреждали о возрастающей опасности массированных бомбежек, о трудностях с подвозом продовольствия, местные запасы которого иссякали. Заговаривал об этом о одесситами и я прямо на улицах, напоминал, что на морских транспортах найдется место для желающих временно переселиться в другие, безопасные сейчас города. Однако уговорить тех, кто не уехал раньше, было трудно.
За время осады Одессы эвакуировались в тыл многие десятки тысяч ее жителей. Но мы имели возможность вывезти больше.
* * *
Последние дни Одесской обороны были очень напряженными. Вновь приходилось спрашивать себя: все ли учтено, не проглядели ли чего-то существенного?… На пределе своих возможностей работал порт. Кроме все большего числа транспортов прибывали крупные боевые корабли, тоже [116]включенные в расчет тоннажа, подаваемого для погрузки войск и вооружения, - без них было не обойтись.
Крейсера и эсминцы имели задачей также поддержку, сухопутных частей и прикрытие их отхода огнем (в ходе эвакуации корабельная артиллерия, и раньше игравшая тут весьма важную роль, все в большей мере заменяла отводимую с позиций тяжелую армейскую). Сосредоточенными у Одессы кораблями эскадры управлял пришедший на крейсере «Чернона Украина» контр-адмирал Л. А. Владимирский.
Знал ли противник о наших ближайших намерениях? Догадывался ли в какой-то мере о них? На этот счет не раз возникали сомнения. Но, очевидно, все же не знал. Во всяком случае, после 9 октября он не предпринимал серьезных попыток прорвать наш фронт, удерживаемый ограниченными силами, за которыми уже не было никаких резервов.
Правда, воздушные налеты на порт усилились. Летчики-истребители и зенитчики сумели предотвратить потерю кораблей, но одна бомба 14 октября все-таки попала в корму теплохода «Грузия», уже принявшего на борт войска и боевую технику. Возник пожар, грозивший гибелью судна и большими жертвами. «Грузию» спасли моряки эсминца «Незаможник». Его командир капитан-лейтенант П. А. Бобровников смело, без чьих-либо приказаний подвел свой корабль к горящему транспорту (прекрасный пример боевой инициативы, быстрой реакции, товарищеской выручки, которые всегда высоко ценились на флоте!). В огонь и дым ринулись аварийные группы эсминца, возглавленные его комиссаром старшим политруком В. З. Мотузко, были мгновенно введены в действие насосы и другие противопожарные средства. И судно удалось отстоять. «Грузия» смогла своим ходом дойти до Севастополя.
В ночь на 15 октября, удостоверившись, что все идет как надо, отбыла из Одессы наша группа. Вместе с нами шли на катерах-охотниках авиаспециалисты из аэродромных служб и те одесские летчики, боевые машины которых вышли из строя (все мало-мальски исправные самолеты перегонялись в Крым по воздуху). На душе было смутно. Одно дело сознавать, находясь где-то далеко, что оставление Одессы стало неизбежной необходимостью, и совсем другое - смотреть, как скрывается в темноте за кормой славный город, и знать, что через сутки с небольшим в нем начнет хозяйничать враг…
Какое- то облегчение давало лишь сознание того, что под Одессой сделано, кажется, все возможное, чтобы надолго сковать, оттянуть от других участков фронта побольше неприятельских [117] сил. И чтобы здесь истребить побольше захватчиков, вообще не пустить никуда дальше.
Еще трудно было охватить мыслью все значение Одесской обороны, в том числе морально-политическое. Но, хоть и не так она заканчивалась, как мы раньше надеялись, крепко верилось - в смертельной борьбе с фашизмом не может остаться бесследным тот факт, что обыкновенный город без фортов и бастионов, стоящий между морем и Степью, превратился в неприступную крепость на пути вражеских полчищ. А ведь в то время еще надо было доказать, что гитлеровскую военную машину, прокатившуюся по всей Европе, можно остановить. Разве не помогала стойкость защитников Одессы развеять миф о «непобедимости» фашистов!
Одесса с изумительной силой показала, как у нас способны слиться воедино фронт и тыл, как прямым резервом войск, отражающих натиск врага, становятся все, кто в состоянии взять в руки оружие, а самоотверженными помощниками - все от мала до велика. Тогда еще не сложилось понятие «город-герой» (так стали называть Одессу и другие города позже), но из этого оно и родилось, это собою выразило.
Нужно было еще осмыслить и новый драгоценный опыт теснейшего боевого взаимодействия флота с армией, которое в последние месяцы и недели находило подчас непредвиденные формы. В боях за Одессу черноморцы не просто поддерживали сухопутные войска огнем кораблей, обеспечивали их снабжение, пополняли их матросскими отрядами - все это само собой разумелось. Введя в действие практически все свои силы, флот, когда этого потребовала обстановка, принял на себя по приказу Верховного Главнокомандования и всю ответственность за оборону Одесской базы, а вместе с нею и осажденного с суши города, всего одесского плацдарма. Конечно, я тогда не представлял, насколько скоро пригодится и какое развитие получит этот опыт на другом приморском плацдарме, значение которого будет еще большим, а борьба за него - еще упорнее.
Мысли возвращались к делам наступающего дня. Нельзя было не тревожиться за то, как пройдут в Одессе последние сутки ее 73-дневной обороны, как осуществятся назначенные на следующую ночь отвод 35 тысяч бойцов с переднего края на причалы порта, посадка на суда, выход в море. В ночь, когда завершалась эвакуация, должны были определиться успех или неудача всей операции.
Что- то убеждало меня: не сорвется наш дерзкий план, не сорвется. И тогда начинало тревожить уже дальнейшее -[118] не опоздало бы одесское подкрепление к решающим боям за Крым!…
Уверенность в успешном завершении эвакуации не подвела.
Отвод с передовых позиций трех стрелковых дивизий и спешенной кавалерийской начался в соответствии с планом в 19 часов 15 октября. Одновременно крейсер «Красный Кавказ» и другие корабли открыли огонь, имитируя артподготовку к ночным контратакам. Расстояние от самых дальних рубежей до порта составляло около 20 километров. Настали самые тревожные часы, когда оборону держали лишь небольшие арьергарды и окончательно проверялось, сумели ли мы сохранить все в тайне от врага.
На двух участках - в южном и западном секторах - он неожиданно предпринял активные действия. Однако командованию скоро стало ясно, что это атаки местного значения. Корабельная артиллерия и ружейно-пулеметный огонь подразделений прикрытия отбросили противника на исходные позиции. Новых атак не последовало.
Донесение из Одессы, принятое незадолго до полуночи, гласило: «Войска выполняют свою работу по плану. Фронт спокоен».