Страница 19 из 90
При более детальном ознакомлении с обстановкой и в результате бесед с командирами возникла мысль, что, видимо, целесообразно - прежде всего для содействия обороне Одессы - иметь в районе моря, примыкающем к Днепро-Бугскому лиману, единое формирование из всех частей, которыми располагал тут флот на берегу, на косах, на островах, под командованием одного начальника, подчиненного непосредственно командующему. Эту задачу Военный совет вскоре решил, образовав Тендровский боевой участок, о котором будет сказано дальше.
По настоянию Ф. С. Октябрьского, считавшего, что нам надо безотлагательно обсудить одесские дела, я отправился из Очакова в Севастополь. Отпуская меня, Гордей Иванович Левченко объявил, что возвращается в Николаев, а оттуда, очевидно, - опять в Одессу.
Через несколько дней Николаев, город кораблестроителей на Буге, тыловой по отношению к Одессе, расположенный много восточнее, захватили гитлеровские войска. В последних боях за него, когда на левый берег переправлялись арьергарды Южного фронта, участвовали все находившиеся на Буге корабли Дунайской флотилий и ее сухопутные [69] подразделения. Вместе со сводным полком Николаевской базы и местными ополченцами дунайцы сдерживали натиск врага, прикрывая завершавшуюся эвакуацию людей и материальных ценностей. Сделав все, что могла, флотилия по приказу Левченко прорвалась с Буга через лиман в низовья Днепра, к Херсону, чтобы поддерживать части фронта на новом рубеже. Пробились туда же по суше ее стрелковые и зенитные подразделения, перелетела сопровождавшая корабли от Измаила эскадрилья «ястребков».
Быть может, кому-то покажется странным, что заместитель наркома, прибыв в тот или иной район, распоряжался, так сказать, напрямую, вместо того чтобы потребовать принятия тех или иных мер от командования флота. Но следует при этом учитывать чрезвычайные обстоятельства. Левченко всегда был человеком решительного действия, однако в тех условиях, вероятно, и любому другому военачальнику пришлось бы многое приказывать непосредственным исполнителям - на передачу указаний обычным порядком просто не оставалось времени. Во всяком случае, заместитель наркома оказывал нам очень большую помощь тем, что, не опекая командующего и не отвлекая его от боевого управления флотом, брал на себя по праву старшего морского начальника немедленное решение острых и трудных вопросов, возникавших там, где он находился.
* * *
На подступах к Одессе - пока еще на дальних - в основном успешно отражались вражеские атаки, нацеленные на прорыв к городу. Упорство его защитников не преминул уже 30 июля отметить в своем служебном дневнике начальник германского генштаба сухопутных войск Гальдер.
Но натиск врага на одесские рубежи, несомненно, должен был нарастать. По данным, имевшимся у нас (и оказавшимся потом неполными, преуменьшенными), противник сосредоточил под Одессой уже шесть дивизий. Между тем - к середине августа это становилось совершенно ясным - войска Южного фронта, отходившие к Днепру, практически были не в состоянии оказать помощи отрезанной от них, оставшейся на изолированном плацдарме Одессе. А наличных сил Приморской армии, даже при самой активной поддержке ее с моря, могло не хватить для удержания города.
Анализ создавшегося положения побудил Военный совет флота обратиться через наркома ВМФ и главкома Юго-Западного направления в Ставку Верховного Главнокомандования. 13 августа противник, потеснив защитников Одессы [70] на правом фланге фронта обороны, вышел к берегу моря у Талигульского лимана, завершив таким образом окружение города с суши. В тот день мы с Ф. С. Октябрьским, многое передумав, подписали телеграмму в Ставку, где излагалось положение дел под Одессой и Очаковом и вытекающие из него соображения.
«Мы можем, - говорилось в телеграмме, - удерживать Одессу, Очаков, имея Черноморский флот, господствующий на море, береговую оборону, которая препятствует прорыву противника к побережью с суши… Мы держим крепко в своих руках все морские коммуникации и можем непрерывно питать снаряжением, свежими войсками гарнизоны Одессы, Очакова и успешно оборонять их до победы»{8}.
Военный совет флота просил выделить для переброски в Одессу морем через Новороссийск две дивизии, а флотскую авиацию пополнить самолетами для действий по наземным войскам противника - штурмовиками или бомбардировщиками Пе-2.
Одновременно я послал телеграмму И. В. Рогову, главная мысль которой была выражена в первой фразе: «Одесса обороняется и может держаться при условии усиления войсками с подачей морем».
Главком Юго-Западного направления Маршал Советского Союза С. М. Буденный, соединившись с Ф. С. Октябрьским по телефону, сообщил, что он поддерживает наши предложения относительно Одессы и что по ним ожидается решение Ставки. Сделав паузу, Семен Михайлович изменившимся голосом, в котором Октябрьский сразу почувствовал глубокую горечь, поделился тяжелой новостью: отдан приказ взрывать Днепрогэс…
Бесконечно много было связано в сознании и сердце со знаменитым Днепрогэсом, славным детищем первых пятилеток, но не возникало никаких сомнений: поступить иначе нельзя.
После оставления Николаева С. М. Буденный еще раз предупредил командование Приморской армии: Одесса не может быть сдана ни при каких условиях. Затем поступило обрадовавшее нас распоряжение Главморштаба - самыми быстроходными средствами перевезти в Одессу 20 вагонов армейских боеприпасов. Для этого были выделены эсминцы «Беспощадный» и «Безупречный».
Ожидая решение Ставки, мы продолжали, мобилизуя внутрифлотские ресурсы и возможности, укреплять Одесскую [71] военно-морскую базу, усиливая и оборону Очакова (отрезанного уже от Одессы на суше и державшегося на отдельном плацдарме, гораздо меньшем, чем одесский). В те же дни был сформирован Тендровский боевой участок - ТБУ, разнородное соединение на косе Тендра и островах Первомайский и Березань. В него вошли части береговой и зенитной артиллерии, стрелковые подразделения, а также маневренная база на Тендре с ее службами и системой постов СНиС. Это соединение, впоследствии усиленное, оказалось очень нужным. ТБУ вскоре возглавил генерал-майор береговой службы И. Н. Кузьмичев, военкомом боевого участка стал батальонный комиссар А. С. Бойко.
В Севастополе, во флотском экипаже, формировались отряды моряков для отправки в Одессу, а по черноморским базам и гарнизонам, начиная с Батуми, спешно собиралось стрелковое оружие.
Никого не приходилось посылать в эти отряды в приказном порядке. На корабле или в части играли сигнал большого сбора, и построившемуся личному составу объявлялось: «Одесса в опасности - вы все об этом знаете. Кто готов добровольно ее защищать на сухопутном фронте - два шага вперед!» И неизменно шагал вперед весь строй. После этого, уже из добровольцев, командиры отбирали с немалым трудом тех, кого можно было отпустить. Но не попавшие в это число не успокаивались. Доходило подчас до того, что кое-кто пытался вплавь добраться до корабля с добровольцами, выведенного на рейд.
Во всех флотских базах командиров заваливали рапортами с одной и той же просьбой - послать на фронт под Одессу. Приведу характерный по своему тону и духу рапорт котельного машиниста Софронова, поданный командиру крейсера «Ворошилов»: «Прошу Вашего ходатайства послать меня на передовые позиции фронта. Я желаю храбро сражаться и до последней капли крови беспощадно громить фашистскую тварь… Я обязуюсь - если мне руку отрубят, буду бить эту тварь ногами, если ноги отрубят, буду рвать зубами и бить головой». Так были настроены наши люди, так стремились они пойти в бой.
Одесские оперсводки вызывали и тревоги, и надежды. Заняв позиции, которые считалось возможным удерживать, части Приморской армии закреплялись на них, одновременно отбивая вражеские атаки. Фортификационные работы велись и на территории самого города. Командир военно-морской базы и начальник гарнизона контр-адмирал Жуков [72] доносил, что в сооружении уличных баррикад из мешков с землей и песком участвуют тысячи горожан.