Кентерберийские рассказы

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Немного погодя, — еще кормила Гризельда грудью девочку, — сполна Маркграфа мысль одна заполонила: Проверить, подлинно ль ему верна И всей душою предана жена. Задумал он — сказать могу я смело — Не в добрый час худое это дело. Испытывал Гризельдину любовь Уже не раз он, и супругой верной Она оказывалась вновь и вновь. Зачем же снова муке беспримерной Ее подвергнуть вздумал он? Наверно, За мудрость это многие сочтут, Я ж недомыслие лишь вижу тут. Вот как маркграф свой замысел безбожный Осуществил. В ночи войдя к жене И взор на ней остановив тревожный, «Гризельда, — молвил он, — скажите мне: Вы помните, я думаю, о дне, Когда вы сняли ваш наряд убогий И я вас ввел женой в свои чертоги? Надеюсь я, Гризельда, что сейчас, Когда столь дивной стала ваша доля, Вы не забыли, что извлек я вас Из нищеты, которую дотоле С отцом вы разделяли поневоле. Я вас прошу внимать усердно мне,— Мы с вами говорим наедине. Вы знаете, как в здешние покои Явились вы, и вам я до сих пор, Гризельда, предан телом и душою. Но иначе, увы, настроен двор: Они считают, что для них позор Быть подданными женщины безродной, Служить тебе дворянам не угодно. С тех пор, как дочь ты родила, сильней И громче стали эти разговоры. Но я желаю до скончанья дней С моими верными прожить без ссоры. Мне надоело слушать их укоры, И дочь твою им в жертву принести Придется мне, — иного нет пути. Прискорбно это мне, бог видит; все же Я не желаю действовать тайком. Скажите, что и тут согласны тоже Вы мне подмогой быть, как и во всем. Припомните, как вы клялись мне в том, Что ваша верность будет вечно в силе. То было в день, когда мы в брак вступили». Услышав эту речь, она ничем Не выдала душевного волненья, Ее лицо не дрогнуло совсем. «Мы в вашем, государь, распоряженье,— Она промолвила, — повиновенье Закон для нас, и он неколебим. Мы с дочерью лишь вам принадлежим. То, что вам по сердцу, и мне отрада, В моей душе своих желаний нет; Что, кроме вас, мне в этой жизни надо? Лишь через вас мне дорог белый свет. Так было, есть и до скончанья лет Останется: любовь мою, поверьте, Не истребить ни времени, ни смерти». Ответу этому маркграф был рад, Но, не подав и виду, так же строго Он на жену глядел и мрачный взгляд В последний раз к ней обратил с порога. Свое намеренье спустя немного Слуге он сообщил наедине И поручил ему пойти к жене. Служил дворецким тот и всей душою Маркграфу предан, для него готов Он был любое дело, хоть бы злое Свершить немедленно без дальних слов. Откликнулся и ныне он на зов: Маркграфа волю выслушав, он сразу Пошел к Гризельде по его приказу И ей сказал: «Сударыня, у вас Прошу заране для себя прощенья, Но государев выполнить приказ Я должен точно и без промедленья, Хотя б он и внушал мне огорченье. Приказ владыки для меня закон, И выполнить его я принужден. Ребенка вашего мне взять велели». И, матери не дав задать вопрос. Он выхватил дитя из колыбели И сделал вид, что нож над ним занес. Гризельда с мукой в сердце, но без слез Овечкою несчастною сидела, Пока ужасное творилось дело. Ей подозрителен был суток час, И человек, и речь его, и взоры Его холодных, непреклонных глаз. «Ах, неужели дочка, от которой Так много счастья, будет мертвой скоро?» — Так думала Гризельда, но, полна Смирения, не плакала она. В конце концов к дворецкому в волненье С нижайшей просьбой обратилась мать (Был человек он добрый от рожденья), Чтоб подождал дитя он убивать, Пред смертью дал его поцеловать. Дочурку взяв, она благословила И поцелуями ее покрыла. Потом шепнула нежным голоском: «Прощай навек, мой ангелок прелестный! Я осенила грудь твою крестом, Чтоб взял тебя к себе отец небесный, Который изнемог от муки крестной. Твою вручаю душу я ему,— Сегодня в вечную ты канешь тьму». Я думаю, и нянька не могла бы Без ужаса на это все взирать И стон бы издала, хотя бы слабый. Так как же тут должна была б кричать И корчиться от мук родная мать! Но нет, без слез дворецкому вручила Гризельда дочь и так проговорила: «Исполните же данный вам приказ. Лишь об одном, коль нет на то запрета От государя, умоляю вас: Предайте погребенью тельце это, Чтоб уберечь от псов и птиц». Ответа Дворецкий не дал, — он без лишних слов Ребенка подхватил и был таков. Явившись к государю, он подробно Все то, что было ночью, описал: Слова Гризельды, взор ее беззлобный, Потом ему ребенка в руки дал. Маркграф смутился, но менять не стал Своих намерений: владыкам мало Свои намеренья менять пристало. Он приказал дворецкому тайком,— Ребенка спеленав и осторожно Вложив в корзину, — государев дом Покинуть с этой ношей неотложно; Потом, под страхом смерти непреложной, Ему велел от любопытных глаз Себя оберегать на этот раз. К сестре в Болонью, жившей там графине Да Панико, [246]дворецкому приказ Дал государь доставить дочь в корзине, С тем чтоб графиня добрая тотчас За воспитанье девочки взялась, Ни перед кем не открывая тайны Своей питомицы необычайной. Все выполнил дворецкий в краткий срок. Но мы к маркграфу возвратимся снова. Он за женой следил, как только мог, Не выдаст ли движенье, взор иль слово В ее душе чего-нибудь дурного. Следил напрасно, — как досель, она Была смиренья кроткого полна. Все так же по хозяйству хлопотала. Была в беседах с мужем весела, И никакая тень не омрачала Ее всегда спокойного чела: Такою же осталась, как была. О дочери — как будто и забыла, Как имя ей, — она не говорила. вернуться

246

Графиня Да Панико— графиня Павийская.