Нюша

- Девушка, здесь не курят, - раздалось совсем рядом.

Я обернулась на голос и увидела рядом с собой довольно молодую Мэри Поппинс. Все в этой девушке было идеальным: прическа, платье с белым воротничком и манжетами, и даже улыбка. Кто-то на верху, явно решил сегодня поиздеваться надо мной, сменяя общение с одной Барби на другую, что б я, случайно, не забыла какое ничтожество Я.

- А где курите вы? - ухмыльнулась я, закапывая бычок в песочнице.

- Не смешно. - Прозвучало достаточно строго. - То, что вы поспешили спрятать в песок, советую вам прихватить с собой, когда будете покидать пределы нашего двора.

- Обязательно, - я демонстративно втоптала окурок еще глубже, - когда буду уходить.

- Вы уже уходите.

Девушка немного повернулась и сделала жест рукой подзывая кого-то.

- Нет, ну вы реально издеваетесь! - не выдержала я.

Второй раз за полдня меня пытались напугать здоровым живым шкафом:

- Антон, проводи девушку за нашу территорию, - распорядилась Мэри, стоило Антону подойти ближе. - Она явно ошиблась адресом.

- Может и ошиблась, - я предпочла не нарываться, хотя с удовольствием выцарапала бы глаза этой высокомерной «Мэри». Кто дает одним людям право смотреть на других с таким откровенным презрением? По-моему, внешность не аргумент. - Если на вашей территории сейчас нет Эдуарда Геннадьевича Братковского я покину ваш двор без помощи этого.

Я легонько кивнула головой в сторону шкафа. Он исказил лицо корявенькой пародией на улыбку, и склонил голову на бок.

- Допустим он у нас, - барышня оценивающе пробежалась взглядом по моим прелестям, - что вам-то от него нужно?

Если б кто только знал, как меня достал подобный рентгеновский осмотр. Иногда, мне даже приходили в голову мысли нацепить себе на шею табличку «Не все в нашем мире идеальны - такие как я тоже существуют».

- Дочь я его. Хочу пообщаться.

В этот миг у «Мэри» и Антона брови одновременно поползли вверх. Дальше все происходило по отработанной схеме - они несколько раз переглянулись и пришли к единственно верному решению.

- Хорошо. Я приглашу Эдуарда Геннадьевича сюда, но вас, простите, в помещение пустить не могу. Вы не имеете никакого отношения к перечню тех лиц, которым можно находиться на нашей территории.

Барышня была достаточно вежливой, но я-то прекрасно понимала, что Франкенштейну нечего делать в здании, где находятся несколько десятков детей с неокрепшей психикой. Может они и ИНДИГО, но обосраться от страха это еще никому не мешало.

- Ладно. Я подожду.

- Только не вздумайте курить.

- Ок.

Девушка быстро покидала меня, не забыв подарить на прощанье Антону красноречивый взгляд «следи за ней в оба». Интересно - чего она опасалась? Может, думала я наложу кучу в песочнице? Или своим «заразным» лицом стану возить по всем игровым прибамбасам включая горку и качели, желая перезаражать всех индиговских выродков? Может посчитала что у меня не только на морде кровоточащие раны, а и глубоко в ушах и я не расслышала, что она позовет мне отца и я ринусь без приглашения в святая-святых? Как ни крути, а встречают люди себе подобных по одежке и это факт.

9

Папа появился на игровой площадке где-то через полчаса, чем сам себе сделал только хуже. Я успела немного промерзнуть, захотеть в туалет и до безумия мечтала о сигарете. Когда из дверей красивого красочного здания вышел потрясный мужик в шикарном костюме бледно-василькового цвета, я не сразу врубилась что это тот, к кому я спешила. В мозгу сразу всплыла лежащая на кухонном полу мама. Затем мама, лежащая около таза с непереваренными организмом отходами. И наконец, мама, являвшаяся утром с перегаром и ужасающе недовольной и в то же время несчастной миной на лице. Контраст был ужасающим, что тоже сыграло не малую роль в моем следующем поведении.

Неуверенными шагами, с удивленным лицом, отец шел в мою сторону. Смешно, но я чувствовала его страх. Я ощущала, как взрослому мужику тяжело дается каждый шаг навстречу дочке. Я видела, как часто ему приходится сглатывать слюну и как ему мешают собственные руки, которые он однозначно не знал куда пристроить. Он был в паре шагов от меня, когда я решилась облегчить его участь, начав разговор первой.

- Ну здравствуй, папуля, - ехидно проговорила я.

- Привет. - Чуть слышно и почти радостно, прозвучало в ответ. - Должен признать - удивила.

Не прекращая шагать, на расстоянии вытянутой руки, отец решил ее вытянуть, точнее - распростер объятия. Но весь его вид просто кричал о том, что ему было бы до ужаса противно сжать «Квазиморду», пусть даже это его плоть и кровь, в своих объятиях. Еще бы - он причастен к производству на этот свет настолько неудачного экземпляра и еще одного, похоже, идеального.

- Нет уж, спасибо, - я резко отмахнулась от подобного проявления любви, - я здесь не за этим.

- А зачем? - отец напрягся, мне же снова вспомнилась пьяная мать.

- Острых ощущений в жизни недостает, решила восполнить пробел. - В то время как одна половина всей моей детской души хотела броситься в сильные отцовские объятья и никогда их не покидать, другая люто ненавидела этого холеного кобеля.

Пристально глядя в отражение собственных глаз я продолжила максимально холодно:

- Как живется тебе, папуля? Как успехи у моего братишки? Слышала, он у тебя одаренный получился, не то, что некоторые. Говорят, первый блин комом, извини. Ночами-то крепко спишь?

Я откровенно дерзила, но направляясь сюда, я  и предполагала подобный разговор. Хотя изнутри меня распирали противоречивые детские чувства, верх однозначно брала ненависть и презрение.

- Тань, ты разыскала меня чтоб поупражняться в умении задавать вопросы? - Отцовского тепла в его вопросе не звучало, как и в моих - дочернего.

Как же мне в этот момент не хватало сигареты.

- И это тоже. Знаешь, накопилось за четыре года.

- Дочка… - отец снова протянул руки, в этот раз не так откровенно брезгливо, но этого очень, бесконечно мало, чтоб я соблазнилась в них утонуть.

- Нет, Эдик, у тебя не стало дочки четыре года назад, когда она почти вот так же тянула к тебе свои руки с мольбой «Папа, не уходи», но меня никто не слышал. - Я вспомнила этот самый момент, и тело не заметно, но достаточно ощутимо передернуло. - Теперь у тебя только ИНДИГО мужского рода.

- Таня! - и снова этот грозный родительский тон. Вот только он звучал еще более бессмысленно, чем из уст пьяной в говно мамы.

- Так-то лучше. Таня - звучит прикольнее, чем «дочка». Кстати, могу предложить тебе еще несколько слов на которые мне приходится реагировать. Это я так, для справки. А вообще я здесь не только с вопросами, плевать я хотела на твои ответы. Мне просто вдруг захотелось сказать тебе все то, на что в двенадцать лет я просто не была способна. А потом как-то со встречами не сложилось… - Я немного повела плечами и иронично улыбнулась.

Мы стояли друг напротив друга будто слоны помещенные в узкий тоннель, в котором даже повернуть голову было сложно, не то что пошевелиться. Мои руки были спрятаны в карманы, где я успешно мучила зажигалку, прокручивая кремень. Отец же свои скрестил на груди, может пытался таким образом защититься от меня как от демона.

- Хочешь сказать что достигла того возраста когда можно дерзить отцу? Давай, я внимательно тебя выслушаю.

- Что?! - Динамит, таившийся и копившийся все эти годы в моей душе, был успешно подожжен легким движением отцовского языка. - Думаешь для подобного разговора мне требуется твое разрешение? Обломись! Вот уже четыре года в моей жизни нет запретов. Почему же ты, папочка, не запретил мне вкалывать на далеко не одном десятке не самых перспективных работ? Где были твои запреты, когда я начинала курить? Где было твое «я внимательно тебя выслушаю», когда от услышанного миллион раз за день погоняла «бракованная», мне реально нужно было с кем-то поговорить?!

Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, я задыхалась, а из глаз покатились предательские слезы. Спеша разыскать отца, я не думала, что будет так больно смотреть на его успешный облик и нехотя сравнивать себя с ним. Я уже и забыла, как ответственно он подходил к уходу за своим внешним видом; сколько бабок тратил на стиль и лоск; как умело управлял эмоциями, никогда не показывая без весомых на то причин свою истинную суть.