Страница 4 из 16
Эта директива вызвала большую сумятицу среди работников горкома. Они попросили меня остаться еще на день и помочь им. Я согласился. А часов в десять вечера секретарь горкома получил «секретное» сообщение: ночью в районе Евпатории немцы выбросят десант - парашютную дивизию.
Я засмеялся:
- Целую дивизию! И ты веришь?
- Почему нет?
- Провокация. Шпионы стараются вызвать панику.
Мы заспорили и даже поругались. Но все-таки начали обсуждать мероприятия на случай появления десанта. В городе были истребительный батальон, ополченцы. Из добровольцев коммунистов и беспартийных патриотов уже сформировался партизанский отряд, который в случае вынужденного отхода наших войск должен был остаться в тылу врага.
В лихорадочной работе незаметно проходит время. Я взглянул на часы - половина четвертого. Вышел на улицу. Ночь пасмурная, тихая. Что же случилось на Перекопе? Неужели так быстро могли прорвать нашу оборону? [18] Не может быть! Очевидно, обком принимает меры предосторожности. А что, если немец все-таки ворвется в Крым? Холодно становилось от этой мысли.
Я вернулся в горком и сказал секретарю:
- Завидую здоровым людям: в случае чего - винтовку за плечи и в партизаны.
- С партизанами дело ясное, а вот с подпольщиками не знаю, что делать.
- А у тебя есть и подпольщики? - удивился я.
- А как же! По заданию обкома я выделил для этой работы пять коммунистов, но они, понимаешь, боятся остаться здесь.
- Почему?
- Этих людей хорошо знают в городе. Придут немцы - первых их повесят.
- А зачем же им оставаться именно здесь? - сказал я с недоумением. - Нужно перебросить в другой район, где их не знают. А впрочем, и здесь могут остаться. Можно так замаскироваться - жена не узнает.
Я рассказал о некоторых мерах конспирации, которые мы практиковали во время гражданской войны в тылу у врага.
- Дело серьезное, а опыта у нас нет. Потому так и получается, - признался секретарь.
Этот разговор долго не выходил у меня из головы. «Конечно, секретарь прав. Все они хорошие коммунисты, но молодые, откуда может быть у них опыт подполья! Нужно немедленно поговорить об этом в обкоме и помочь. Честное слово, для меня эта работа самая подходящая!»
С таким решением я рано утром выехал из Евпатории.
Жену я нашел на работе. Ее комната вся была уставлена ящиками с упакованными делами. Тут же находились наш чемодан и два рюкзака.
- Что случилось? - сразу спросил я.
- Немцы прорвали Перекоп, - ответила она. - Прошлой ночью мы уже грузились на машины для эвакуации из Симферополя. Потом получили сообщение, что наступление немцев приостановлено, бои идут где-то около Ишуни. [19]
- Дело дрянь. Раз Перекоп прорван, нашим держаться в Крыму трудно. Обком тоже эвакуируется?
- Да, эвакуируется. Работники обкома партии делятся на две группы: одна будет в Керчи, другая в Севастополе. Ты попал в керченскую группу, я в севастопольскую.
- Чего же они нас с тобой разъединяют? Раз группа работников обкома едет в Севастополь, пусть и меня туда посылают.
- Считают, что с твоим здоровьем тебя в Севастополь посылать нельзя.
- Опять мое здоровье! - Я рассердился. - Вот несчастье! Во всем оно стало мне помехой. Понимаешь, как это тяжело.
- Конечно, понимаю. Оставлять родные места врагу разве не тяжело?… Помнишь, когда мы отправляли одних детей неизвестно куда, как мы переживали! Но прошлой ночью, когда сказали, что мне самой нужно уезжать, мне было еще тяжелее… - Она разрыдалась.
- Знаешь, - сказал я жене, когда немного успокоился, - я от тебя никогда ничего не скрывал. В партизаны мы с тобой, конечно, не годимся, но здесь остаются товарищи и для подпольной работы, а у меня в этом деле большой опыт…
- И что же ты думаешь делать? - насторожилась она.
- Я решил остаться с подпольщиками.
Жена задумалась.
- Я понимаю, в подполье тебя трудно заменить, но ты же можешь в любой момент ослепнуть.
- Случиться, конечно, все может. Но ведь война.
- А что делать мне?
- Ты еврейка и поэтому не можешь остаться со мной. Поезжай к ребятам, ведь они одни. И в тылу тоже нужны люди.
В конце концов так и договорились.
Я пошел в обком партии и выразил желание остаться в Крыму на подпольной работе. Секретарь областного комитета Владимир Семенович моему предложению явно удивился: [20]
- Товарищ Козлов, да вы же только что из больницы! У вас с глазами очень плохо. Да и вообще здоровье… Мы вас для эвакуации наметили.
Я понял, что и секретарь считает меня, старика, инвалида второй группы, уже непригодным для такой работы, и это меня больно задело. Последнее время я только и слышал: «Вам… с вашим здоровьем…»
- Владимир Семенович, я полжизни провел в подполье - в царском и белом. Если хотите знать, именно мой возраст и болезнь помогут мне замаскироваться лучше, чем человеку молодому и здоровому… Кроме того, на каторге я изучил немецкий язык, а в 1914 году, когда мне удалось бежать из сибирской ссылки, я попал в Германию, несколько месяцев прожил там и познакомился с немецкими нравами и порядками. В 1918 году я столкнулся с немецкими оккупантами на Украине уже на подпольной работе, а в 1919 году, во время деникинщины, был секретарем Харьковского губернского подпольного комитета партии. Видите, мне больше чем любому другому подходит работа в немецком тылу.
И обком партии решил мою просьбу удовлетворить.
* * *
Предстоящая работа захватила меня целиком. Я вспоминал организационное построение подпольной организации, методы нашей работы в царской России, во время гражданской войны и интервенции. Подбор людей, клички, конспиративные квартиры, пароли, подделки документов, устройство подпольной типографии и ее маскировка, распространение листовок среди населения и солдат вражеских армий, диверсионные акты. «Самое страшное, - думал я, - это проникновение в подпольную организацию шпионов и провокаторов. Хамелеонов окажется немало. «Враг коварен и хитер», предупреждает Сталин. Нужно не забывать это, чтобы перехитрить врага. Недаром мы прошли тяжелый, длинный путь борьбы с многочисленными врагами».
Законспирироваться необходимо было задолго до возможного прихода немцев. В Симферополе меня слишком многие знали в лицо, вот почему я решил переходить на нелегальное положение в Керчи. Я получил фиктивный [21] паспорт на имя Вагина, запасся на всякий случай справкой из тюрьмы. В Симферополе же было известно, что я эвакуируюсь вместе с женой к детям в Среднюю Азию.
В последние дни беспокоила меня мысль, которую я стеснялся высказать жене. Ясно представляя себе всю опасность работы в фашистском тылу и тяжело переживая разлуку с семьей, я хотел чем-то закрепить нашу долголетнюю, дружную и хорошую жизнь.
«Надо мне с женой, наконец, зарегистрироваться в загсе, - подумал я, - а то шестнадцать лет живем и до сих пор времени для этого не нашли. Но как сказать об этом жене? Если сказать, что это необходимо для оформления получаемой мною персональной пенсии в случае моей гибели, она встревожится и обидится. Подумает, что к смерти готовлюсь. Сказать просто - как-то смешно».
Ломал, ломал я голову и неожиданно для самого себя выпалил:
- Знаешь что, Циля? Давай поженимся.
- А разве мы с тобой не женаты? - смеясь, спросила она.
- Нет, давай в загсе, по всем правилам, как полагается. А то уедешь в Среднюю Азию, вдруг еще замуж выйдешь… Чем я потом докажу, что ты моя жена?
Я говорил в шутливом тоне, но жена, пристально посмотрев на меня, угадала мои мысли.
- Ну что ж, жениться так жениться. Пойдем в загс, - сказала она просто.
Я облегченно вздохнул.
Мы тут же пошли в загс, зарегистрировались, достали бутылку хорошего вина и вечером вдвоем отпраздновали нашу свадьбу. Из предосторожности гостей приглашать не стали.
На другой день рано утром мы на легковой машине выехали в Керчь. Было пасмурно, моросил дождь. По дороге мы обгоняли стада коров и овец. Грузовики везли заводское оборудование. Вереницами шли тракторы, комбайны. Крым усиленно эвакуировался.