Страница 21 из 22
А днем Баба Фима таскала меня на Стремянную, мы пили «маленький двойной» в исчезнувшем ныне кафе «Эльф», который, в отличие от Системы, помнят все.
Баба Фима сгинула на Трассе, как называлась дорога Ленинград-Москва, по которой автостопом передвигались системщики.
Мы с женой, поднакопив деньжат, купили квартиру на Петроградской стороне.
Петроградская – это сторона башенок, шпилей, нелинейных улиц, отскока и отпрыга в сторону от идеи державности в пользу буржуазной, частной жизни.
Во всех книжках издательства «Детская литература» в матерчатых переплетах, читанных во время школьных ангин, есть такой город: с выносными лифтами и двориками, где выгуливают одного на двоих пса мальчик и девочка.
Жена просит обязательно дописать, что от Ленинграда в Петербурге сохранилась нестыдность ощущения душевной смуты и нестыдность бедной жизни. Нет ничего зазорного в том, чтобы жить в коммуналке, с протечкой по лепнине и соседями в халатах и тренировочных штанах. Город все равно твой.
Я дописываю.
На мне черный шелковый костюм производства FOSP, фабрики одежды Санкт-Петербурга. В трех километрах от меня ее хрустальные окна эпохи art nouveau плещут рыбий жир электричества прямо в Мойку.
Петербург – это декорация, созданная для спектакля по превращению маленькой, сухопутной Руси в морскую имперскую Россию. Жемчужные колонны греминского дворца. Кто там в малиновом берете. Бал.
Спектакль отыгран. Театр пустует. Можно выйти на сцену, пройтись по залу или попросить огоньку у брандмейстера, скучающего без работы.
Входных билетов не существует.
Лучшей декорации для любви – тоже.
2003 год был горячей порой для продажи пирожков с петербургской начинкой. У меня была на пирожки, если так можно сказать, лицензия. Вышедшая за год до этого книга «Недвижимый Петербург», посвященная петербургской недвижимости, принесла трем авторам – историку Льву Лурье, журналисту Игорю Порошину и мне – Анциферовский диплом, краеведческий знак качества. Может быть, Лурье этот знак был как Брежневу очередной орден, а мне так очень даже пригодился. Мне стали звонить из журналов больших и малых и просили «что-нибудь написать про Петербург по теме 300-летия». Я на этом зарабатывал подобно ряженому Петру на фотосъемке в Петропавловской крепости…
Но этот текст меня просил написать мой давний знакомый Сережа Николаевич – один из самых деликатных и элегантных мужчин нашего времени и тех же достоинств журналист. Он тогда был замглавреда журнала Elle. Я с ним как-то столкнулся в театре, и он сказал, что журнал Elle проводит конкурс на лучшее эссе о Петербурге и что я обязан участвовать.
Я занял третье место.
Лауреатов чествовали в Мраморном дворце.
На знаменитой лестнице на каждом марше стояли застывшие юноши с серебряными шандалами в руках, а в шандалах пылали алые свечи. Я пишу об этом не затем, чтобы похвастать лауреатством – а затем, чтобы похвастать наблюдением, тогда еще не приходившим в головы петербуржцам: оказывается, большие деньги, если они потрачены со вкусом, невероятно украшают город, ничуть не разрушая миф о его гордыне, которую глупо связывать лишь с бедной честностью.
В общем, если нужно кому-то устроить в Петербурге праздник, – к Николаевичу, к Николаевичу! Тем более что гостиниц и гостиничек теперь в Петербурге невероятное количество на любой кошелек и вкус, а в низкий сезон, который в Питере круглый год, за исключением Нового года да белых ночей, номера в них стоят невероятно дешево.
БОНУС #Россия #Петербург
300 лет одной ошибки
Теги: Хельсинки и Одесса в качестве петербургской альтернативы. – Миф как зазор между ожиданием и реальностью. – Белая ночь как машина времени.
Столицей Российской империи, как замышлял ее Петр, должна была стать, конечно, Одесса: морской порт с веселым характером и приятным климатом. Молодой царь очень тосковал по югу. Однако с южной кампанией не сложилось, на Черном море нас умыли – пришлось идти на Север.
Если бы шведов отогнали еще на 380 километров, столицей российской империи стал бы Гельсингфорс, Хельсинки, и мы, поцелованные Гольфстримом, получили бы в подарок незамерзающий порт.
Однако вышло, как вышло. В мае 1703 года Александр Меньшиков на незначительном островке Енисаари в устье Невы заложил крепость. Многие историки полагают, что Петр в тот день был вообще в отъезде, и в любом случае об окне в Европу никто не думал: нужно было прикрыть с моря проход к Ладоге – так вот вам крышка с ручкой.
То есть Санкт-Петербург – это столица-случайность и город-ошибка, о чем сказать хотят многие, но стесняются, подбирая эвфемизмы: «умышленный город», «город-миф» и так далее. Да что там! Ошибка.
Петербург – это история о том, как хотели одного, а получали другое, причем столь удивительное, что думаешь: да Бог с ним, с замыслом. Петербург оттого и таинственен для многих реалистов, даже, не побоюсь сказать, для циников зрелого возраста, что каждым своим камнем, шпицем, щипцом ставит вопрос о соотношении целей, средств и результата.
Вот самые поздние доказательства.
Во времена холодного как вчерашний суп члена Политбюро Романова Ленинград превратился в столицу подпольной рок-музыки и хиппи-движения, знаменитой «системы». Причем борьба с инакомыслием привела к тому, что Ленинград стал оплотом оппозиции режиму. В самый глухой застой ленинградский журнал «Аврора» публиковал, например, рассказ писателя Голявкина «Юбилейная речь», в котором усмотрели карикатуру на Брежнева (я писал об этом выше). Редакцию разогнали, Голявкин разошелся в самиздате. Ни писатель, ни издатель ничего подобного не замышляли, но таков Петербург.
Во времена Собчака, грезящего о славе Wall Street, финансового центра, Петербург неожиданно обратился в город-праздник, город-фиесту. Игры Доброй воли; свадьба Пугачевой и Киркорова; Генри Киссинджер и Лайза Минелли; Сергей Курехин, под военный оркестр пакующий в фольгу Эдуарда Хиля. Вернулись Одоевцева и ангел на шпиль Петропавловки (последний – под грандиозный фейерверк и музыку Гребенщикова). С банковским центром – провал.
Наконец, в наши дни, при хозяйственниках у власти, ремонтниках дорог и водопроводов, Петербург стал пивной, пельменной, филармонической и гей-столицей России. От Калининграда до Хабаровска едят «Дарью» и пьют «Балтику», клуб «69» признается лучшим клубом страны, а Мариинский театр – лучшим музыкальным театром мира. При этом трубы как текли, так и текут.
Здесь всегда такое случается.
И если вы едете в Петербург с четкой целью, и графы органайзера заполнены волевым почерком – святой Петр в помощь. Он проследит, чтобы все у вас вышло абсолютно не так, чтобы туман завел корабль не в ту гавань – но в гавань.
Миф не значит обман. Миф не есть выдумка в духе носовских «Фантазеров». Миф – это зазор между ожиданием и реальностью, открывающий дверь в иную реальность.
Взять самое известное: белые ночи. Начать с того, что не белые. В два пополуночи даже в июне темно, но фонари не включают, что бесит водителей, ослепляемых встречными фарами. В Архангельске, Мурманске, Копенгагене летние ночи несравнимо светлее. К тому же в пору самых длинных ночей погода в Петербурге часто дурна, моросит дождь.
Однако ни Архангельск, ни Копенгаген не обладают силой, заставляющей не спать этими самыми не слишком светлыми ночами, гуляя по набережным, катаясь на корабликах или роликовых коньках.
Гуляющие и катающиеся абсолютно правы.
Белая ночь – это для города единственный способ избавиться от людей, предстать самим собой, скелетом, каменной оболочкой, поскольку другие средства, вроде чумы и войны, в цивилизованном обществе не проходят.