Въездное & (Не)Выездное

Я потом приставал ко всем с вопросом: откуда в городе деньги? Откуда – если шире – в Краснодаре средний класс (ведь очевидно, что детки гуляют в ночи на деньги родителей, а сами родители обильно тратятся на кафе и рестораны, которым, поверьте, там тоже несть числа)?

Про то, что Кубань – регион небедный, мне дружно сообщали все. Про масличное производство, контролируемое губернатором, говорили тоже. Но объяснения тому, почем кубаноид зажиточен, толком дать не мог никто. (A propos: «кубаноид» – это, как мне рассказал владелец одного заведения с улицы Красноклубной, «не просто житель Кубани, а настоящий житель Кубани. Кубаноид завистлив, жаден, ленив и ненавидит москалей. Сам он из станицы, хотя может быть откуда угодно, потому что кубаноидами не рождаются, а становятся».) Пока несколько человек, крякнув и повертев головой, не рубанули: местная зажиточность – это эхо Сочи. Перераспределение олимпийского бюджета. Если, конечно, выражаться деликатно.

И я облегченно вздохнул. Я ведь, признаться, не поддерживал идею сочинской Олимпиады. Поскольку исходил из наивной идеи, что олимпийские игры являются своего рода платой за усилия по развитию спорта в стране. В России же вместо развития спорта – жопа, и это самое мягкое слово, какое я могу сказать, поскольку в Красной Поляне незадолго до исторического заседания МОК я катался, и это была худшая трасса в моей жизни, а в Москве под моими окнами уже который год закрыт навсегда бассейн школы олимпийского резерва.

Но, знаете, если побочный эффект Олимпийских строек – это ночная и ресторанная жизнь Краснодара, то черт с ним, я согласен на такую Олимпиаду.

Если б еще краснодарские власти не запрещали на улицах открытые веранды (без которых город все же дико провинциален), если бы требовали от госучреждений делать стойки для велосипедов (потому что Краснодар набит велосипедистами плотнее, чем ночными тусовщиками) – тогда вообще бы сказка была, не считая вышеописанной ночной.

А то (мне местные пессимисты на ухо шепнули) собираются эти власти ночную вольницу прикрывать. Потому как вырос на Красноармейской довольно уродливый железобетонный (элитный, как водится) дом, и проживающей в нем элите тусняк будет мешать. И вот я теперь трясусь: а вдруг и в самом деле прикроют?

Ведь элиты в стране как свиней нерезаных, а город с нормальной ночной жизнью только один.

С этим текстом случилась вот какая история. Он был написан для «Огонька», но командировку в Краснодар мне оплачивала «Афиша-Еда». По возвращении мы с Лешей Зиминым договорились, что для «Огонька» я напишу про краснодарскую ночную жизнь, а для «Афиши-Еды» – про краснодарский ресторанный бизнес. Однако, увы, за рамками публикации в «Огоньке» осталась важная вещь: борьба в Краснодаре между рестораторами гастрономической и кальянных партий. В кальянной партии состоит большинство владельцев местных шалманов, их идея в том, что раз пипл лучше всего хавает салат «Цезарь», солянку, роллы и кальян, то с таких пристрастий и нужно срубать бабло. А «гастрономы» – лидером у них молодой парень Тахир Холикбердиев, у него гастробар Mr. Drunke Bar, французское кафе «Жан-Поль» и дегустационный зал Smoke & Water – считают, что деньги нужно зарабатывать, не поощряя дурной вкус, но развивая хороший. И вот эта чисто гастрономическая (казалось бы) борьба кажется мне показательной. Что важнее – мастерство или деньги? Можно ли за деньги вести игру на понижение качества? Вообще – все ли можно за деньги?

Эта борьба идет на многих фронтах, просто гастрономический проходит прямо по моему дому (моя жена – ресторанный критик). В этом причина, почему я включил в эту книгу еще один «гастрономический» (формально он про открытие в Петербурге первого в России ресторана знаменитого мишленовского шефа Алена Дюкасса) текст с названием «Творог в своем отечестве».

После публикации на сайте «Огонька» посыпались комментарии, что вовсе не в Олимпиаде причина достатка жителя Кубани, что я глупость написал. Но я свою глупость решил в итоге оставить как есть: дело в том, что ни один комментатор своей версии зажиточности кубаноидов не предложил.

Да, и уж совсем напоследок: Усков ушел из GQ, заняв по приглашению Михаила Прохорова пост гендиректора «Сноба», на сайте которого я порой публикую свои тексты. А в Москве появилось место модной тусовки, не загнанной в резервацию, то есть место модной тусовки под открытым небом: реконструированный Парк Горького.

Я в этом парке нередко катаюсь на роликах или на велосипеде.

В общем, жизнь хороша.

#Россия #Петропавловск

Одноразовая Камчатка

Теги: Мамы, дети и атомная бомба. – Икра, сивучи и помойки. – Гейзеры, дороги и старик Козлодоев.

Про необходимость развивать внутренний туризм у нас не столько говорят, сколько заклинают, как шаманы духов, – и этот туризм у нас так же нематериален, как дух. Вот вам отчет о поездке на Камчатку: тут волей-неволей прибегнешь к жанру путевых заметок.

– Ты по городу хочешь еще прогуляться?

Я первый раз в жизни отрицательно мотаю головой.

Хотя обожаю коллекционировать города.

Не по чему гулять: Петропавловск-Камчатский – для меня это не город. Фантом.

Как можно назвать городом населенный пункт на берегу океана, где нет даже набережной? Бухта Авачинская – есть. Одна из прекраснейших бухт, какие мне доводилось видеть, нежная и туманная, обрамленная волнами сопок. Говорят, весь мировой флот может в ней разместиться. А набережной, променада, места любования красавицей – нет. Яхт-клуба нет! К океану выходит огрызок площади, по бокам которой стоят администрация и драмтеатр, а серединка ударно мостится плиткой: Дальний Восток – с трудовым приветом замощенной Москве. Но если Москва живет к Москве-реке боком, то Петропавловск живет к океану задом. С дороги, тянущейся над бухтой, на бухту смотрят зады гаражей. Раньше еще смотрела детская площадка. Но ее ликвидировали, отдав под застройку. Теперь здесь хоромы, в абрисе которых читается уверенность хозяев, что только размер и имеет значение. Хоромы все зовут «деревней бедняков».

Сам же Петропавловск – просто просыпанные между сопками и по сопкам домишки, бараки да пятиэтажки, порой укрепленные, на манер средневековых крепостей, бетонными контр-форсами, потому чуть не каждый месяц город трясет силой в три, а то и в четыре балла. Землетрясение здесь такая же банальность, как в Москве – пролет членовозов с «крякалками» и «мигалками».

– Я когда сюда из Владивостока переехал, то первый раз, когда затрясло, зимой в ночи в одних трусах на улицу выбежал, а теперь не замечаю, – говорит мне глава местной «Европы плюс» Дима, хотя, по идее, радиостанцию здесь следует называть «Азия минус»

– Может и дважды в неделю трясти, – вторит его коллега. – Ко всему привыкаешь. Ты лежишь, а лампочка трусится.

Перед землетрясением рыбки в аквариумах залетают на дно и ложатся набок, кошки и собаки мечутся, а люди не обращают внимания. Но 7 баллов – уже страшно. Секунд за тридцать до толчка земля превращается в гигантский сабвуфер, издавая низкий, почти не воспринимаемый ухом, наводящий ужас утробный гул.

Над Камчаткой орбиты навигационных спутников пролетают как-то так, что GPS пеленгует коммуникатор через пару секунд. Но в «Яндексе» на экране – серое поле с неутешительным: «Карт для этой местности не существует». Те, кому сильно нужно, пользуются аэросъемкой «Гугла». Если наложить на съемку схему дорог, выяснится, что схема с реальностью не совпадает. Ядерный щит родины, черт побери: сбивай прицелы своим, чтобы не целились чужие. Когда в Вилючинске передвигают – спускают со стапелей, выводят из доков, не знаю, что у них там происходит – атомные ракетоносцы, говорят, грузовики на берегу создают задымление. Но «Гугл» про это ничего не знает, и на фотокартах в малейших деталях запечатлены 16 субмарин, похожих из космоса на треску. Четыре из них совсем крошки: наверное, пока не подросли.