Зарево

Зажглись уже первые звезды в мягко-лиловом небе Тифлиса, когда Константин, расставшись со своими спутниками (их Жамбот увел в мусульманскую часть города, где жила со своим шапочником его тетка), медленно спускался к железнодорожной станции, яркие огни которой видны были издали.

Константин любовался этими огнями, развешанными подобно гирляндам на холмах города. Около железнодорожных путей он замедлил шаги и осторожно стал обходить ярко освещенное здание вокзала.

Он не только оглядывался, но и принюхивался, чтобы, не прибегая к расспросам, найти кратчайшую дорогу к железнодорожным мастерским, — он считал, что встретиться здесь с другом своим Спиридоном безопаснее, чему него на дому.

По едкой гари и копоти, по резким вспышкам огня в кузне, по непрерывному металлическому шуму Константин нашел приземистое здание железнодорожных мастерских.

Территория мастерских ограждалась железной решеткой. При вспышках тень ее со всеми узорами ложилась на черную землю, поблескивавшую мельчайшими крупинками каменного угля, и тогда на несколько мгновений четко вдруг вырисовывался силуэт сторожа, ходившего вдоль решетки с ружьем. По тому, как он мурлыкал себе под нос и как моталось за его плечами ружье — немудрящая берданка с длинным стволом, — видно было, что такого сторожа можно и не очень опасаться.

Но все же Константин решил отойти в сторонку и подождать. Он стоял в черном углу, за выступом глухой каменной стены, и отсюда при огненных вспышках видел все, что делалось вокруг, слышал звонкие металлические стуки, голоса людей… Константин наконец уже стал дремать, удобно умостившись на выложенной из кирпичей подставке, ему даже стало казаться, что сторож стережет не кого-нибудь, а его. Потом откуда-то выплыло лицо Люды, она, вглядываясь, приблизила лицо, шептала, — и он тихо засмеялся от радости…

Но вдруг что-то изменилось, Константин встряхнулся и встал. Звон металла сменился скрежещущим звуком, а потом свист и шипение пара заглушили все. Люди, надрывая глотки, старались все это перекричать. Голоса становились громче, оживленнее, послышался смех, и что-то большое и грузное тяжело тронулось с места. Открылись большие ворота. Неровный красноватый свет ударил оттуда, и паровоз мерно и торжественно вышел из ворот, шипя, стуча и бросая снизу, из топки, жаркие огни. Точно это был праздник паровоза — его приветствовали небольшие черные фигурки рабочих, и сердце Константина радовалось: никем не видимый, он тоже как бы принимал участие в этом торжестве.

Освоившиеся с темнотой глаза Константина разглядели и сторожа с ружьем, стоявшего у железной калитки, через которую уже уходили рабочие.

Константин подошел поближе: ведь среди уходящих мог оказаться и Спиридон. Рабочие шли теперь не массой, а группами, по два, по три. Но Спиридона среди них не было. Можно, конечно, рискнуть — заговорить с кем-нибудь, но эго не входило в расчеты Константина…

Наконец грузной походкой из депо вышел полный высокий человек и добродушно-густым голосом приветствовал сторожа, сказав ему: «Саол!» [1]. Тот, засмеявшись, ответил и, видимо, попросил закурить. Загорелась спичка, и Константин на мгновение увидел большое, обросшее черной молодой бородкой лицо. Брови были мохнаты, толстые губы складывались в строптиво-добродушную, как у ребенка, улыбку. Лицо это внушало доверие, все в нем было выражено сильно и открыто. Казалось, что сторож несколько заискивал перед этим силачом и великаном, который, попрощавшись, неторопливо, вразвалку, пошел своей дорогой… Константин осторожно последовал за ним.

Они уже находились в неосвещенном пространстве между железнодорожными путями и большой горой, которая вся была усыпана красновато поблескивающими тусклыми огнями. Вдруг этот увалень, казавшийся таким беспечным, круто обернулся и шагнул прямо на Константина…

Константин остановился.

— Зачем идешь за мной? — услышал он угрожающий шепот.

— Мне нужно попасть в Нахаловку.

— А зачем прямо не спросил? Я давно уже слышу, как ты идешь. Чего тебе нужно в Нахаловке?

Константин помолчал. Они здесь были вдвоем, убежать и скрыться можно в любой миг. Константин рискнул и сказал:

— Мне нужно найти Спиридона Ешибая.

Сначала не было никакого ответа. Потом чиркнула спичка. Константин отдернул голову и попятился — так близко была она поднесена к его лицу. Но через секунду Константин мог увидеть лицо своего собеседника: черно-блестящие небольшие глаза глядели из-под толстых, словно подпухших век и черных густых бровей вопросительно и напряженно.

— Тебе чего, ночевать негде? — неожиданно услышал Константин сочувственный и лукавый вопрос.

— Почему негде? — ответил Константин недоуменным вопросом. — В Тифлисе есть гостиницы.

— По всему видно, что ты ночевал в первоклассных номерах для проезжающих. «Под открытым небом на сене» называются эти номера, — с усмешкой ответил парень. Он еще раз зажег спичку и своими толстыми пальцами осторожно снял с выбившейся из-под козырька пряди волос Константина еле заметную былинку.

Константин действительно последнюю ночь спал на стогу свежего сена, и зоркие антрацитовые глазки нового знакомого приметили в волосах эту былинку.

— Меня зовут Илико, — тепло и доверчиво уже сказал парень, протягивая свою широкую и мясистую руку.

— А меня Константин…

— Котэ? — спросил Илико, и в голосе его слышно было удовлетворение. — Моего отца так зовут. Самсонидзе Илья Константинович — это я, — сказал он, запинаясь, и засмеялся. — Да что мы здесь стоим на ветру (ветра совсем не было), как волки? — вдруг сказал он. — Прошу вас очень, друг Котэ, ко мне в дом. Мой дом — ваш дом.

— Я спрашивал вас, Илья, о Спиридоне Ешибая, — осторожно напомнил Константин, когда они двинулись.

— Спиридон? — медленно переспросил Илико. — А может, вы хотите поговорить с сыном его, Давидом?

— А что Спиридон? — тревожно спросил Константин.

Илико ничего не ответил.

— Арестован? Когда?

— На прошлой неделе. Деньги для бакинцев собирал. Ничего, деньги мы отправили, — и Илико усмехнулся. Коротким бурчанием сопровождался этот смешок. — К ним домой ходить сейчас опасно, кругом шпики. Я ведь и про вас нехорошо подумал.

— Что же вас разубедило?

— Мы их, как меченых, узнаем. Пойдемте сейчас ко мне, а завтра после работы я Давида сам приведу.

Они поднимались вверх, все круто вверх между темными небольшими домиками, окруженными садами.

Странно, но Константину показалось, что он уже бывал здесь.

— Это, значит, и есть Нахаловка? — спросил Константин.

— Нахаловка? А вы, значит, у нас бывали? — спросил Илико.

Спиридон рассказывал.

— А-а-а, — протянул Илико, и в голосе его была слышна гордость.

Константин с волнением разглядывал выступавшие при свете тусклых фонарей невзрачные строения. Тифлисские рабочие в декабре 1905 года, узнав о начавшемся восстании в Москве, тоже создали вооруженные дружины. Им удалось тогда захватить телеграф, здание управления Закавказских железных дорог и укрепиться здесь, в Нахаловке. И, так же как по скученным кварталам московской Пресни, царские пушки били в упор по каменным и глиняным домишкам Нахаловки.

Илико жил в кирпичном домике с двумя подслеповатыми окошками, к нему пристроена была галерея. Наружная стена этой галереи состояла из мельчайших стеклышек, искусно прилаженных одно к другому, и была увита виноградом. Жалобно дребезжали стеклышки, когда по галерее проходил Илико или пробегала его круглолицая, с гладкими блестяще-черными волосами Текле, накрывавшая сейчас стол для мужа и гостя.

Константина тут же на галерее усадили за низенький, точно детский, столик, поставили перед ним мацони, хлеб. А тем временем в доме ему было постлано на тахте.

Поужинав, он уснул среди мирных запахов этого уютного жилья, испытывая чувство безопасности и надежности крова над головой, чего он давно уже не знал.

Проснулся он с ощущением, что уже наступило утро, — в щели ставен пробивались розовые новорожденные лучики, и тоненькие голоса детей слышны были из-за стены, на детей шикали. «Оберегают мой сон», — благодарно подумал Константин.

1

Саол — азербайджанское приветствие.