Страница 13 из 70
Он похлопал себя по карману:
— Я всегда ношу при себе пару фунтов гвоздей для гарантии, чтобы в случае чего сразу пойти прямо на дно. Все эти жалкие попытки удержаться среди волн не для меня, мисси — нет, не для меня!
С пола, где скорчилась Мэдж, донесся жалобный стон, и плотник, кивнув на прощание Анне, удалился, насвистывая, уверенный в том, что оставил о себе наилучшее ободряющее впечатление.
Шторм, разразившийся над «Ямайской Девой», швырял и трепал ее в течение следующих четырех дней. Зеленая пенистая вода гуляла по проходам и врывалась фонтанами брызг в двери кают. Канаты лопались с треском, ветер срывал с мачт обрывки парусов, и всякий раз, когда это происходило, бригантина дергалась, словно споткнувшийся конь, и на палубе раздавались хриплые голоса, топот ног и суета. Дважды капитан Баджер вынужден был объявить общий аврал, и мистер Мэрки обходил корабль, собирая под свою команду всех, кто только был способен оказать помощь в борьбе со взбесившимся океаном.
Даже майор Боннет снизошел до того, что позволил промокнуть своим тонким шелковым рубашкам и оцарапал пальцы, помогая натягивать пропитанные соленой морской водой штормовые канаты. Анна, трепеща от ужаса и восторга при виде безграничной мощи океана, находилась на палубе даже во время самых яростных вспышек шторма; впервые увидев Боннета без его напудренного парика, она нашла весьма забавным, что он почти так же лыс, как яблоко.
Мэдж неподвижно лежала, стеная и плача, на своем мокром матраце в луже морской воды на полу каюты. Она наотрез отказалась покинуть это место, хотя Анна изо всех сил старалась убедить ее в преимуществах верхней койки. Мэдж заявила, что койка с ее высокими бортами слишком напоминает ей гроб, и она не собирается лечь в него, пока жива — что, по ее твердому убеждению, продлится недолго.
Во время шторма Лори оставался подозрительно безучастным ко всем авралам. Как врач, он мог бы многое сделать, ибо для скученных в тесных и грязных трюмах истощенных и голодных переселенцев подобное путешествие не могло не иметь печальных последствий. В первые дни, сразу после выхода в море, воодушевленный тем, что ему удалось (как он считал) обеспечить свое будущее и будущее сестры под покровительством майора Боннета, Лори несколько раз спускался в межпалубный отсек, чтобы помочь несчастным, насколько это было в его силах. За столом он оказался даже весьма интересным собеседником и веселым компаньоном. Но затем, как это с ним обычно случалось, его оптимизм постепенно уступил место депрессии по мере того, как обстоятельства смерти отца принимали в его воображении гигантские, гипертрофированные размеры. Анна отлично знала, что Лори был часто подвержен резким переменам настроения. За последнее время он стал мрачным и неразговорчивым, и теперь в течение целой недели сидел взаперти в своей каюте, словно усиливающийся шторм вызывал у него приступы морской болезни. Всякий раз, когда Анна пыталась заставить его встряхнуться, она находила его угрюмым, замкнутым, с отсутствующим взглядом, беспробудно пьяным и непрестанно терзающимся угрызениями совести. Самые тяжелые, невыносимые страдания за все время путешествия доставляло Анне сознание того, что Лори позволил себе так низко опуститься.
В насквозь промокшем от морской воды плаще Анна пробиралась по твиндеку19, прижимая к груди бочонок с солониной, которую ей, используя все свое очарование, удалось выпросить у кока для жалких эмигрантских семей. Неожиданно раздался оглушительный треск, словно выпалили из пушки, и «Ямайская Дева» немедленно накренилась на один бок.
— Пробоина! Боже, помилуй нас! — послышался отчаянный крик рулевого, и по верхней палубе загрохотали тяжелые матросские сапоги.
Анна бросила бочонок и по накренившемуся трапу вскарабкалась на верхнюю палубу, на которой царила полная сумятица и беспорядок. Фок-мачта была расколота и раскачивалась из стороны в сторону, пронзительно скрипя, словно гигантская птица, пытающаяся освободиться из силков. Снасти, такелаж, обрывки парусины колотились о палубу с такой силой, что представляли собой не меньшую опасность, чем дубинка в руках взбесившегося великана. Крепежные канаты лопнули, и весь палубный груз, грохоча, бочка за бочкой, ящик за ящиком валился за борт в кипящий океан.
— Капитан! Капитан! Первому помощнику раздробило ногу! — кричал кто-то, не переставая. Другой голос вопил: — Где этот проклятый доктор? — Перекрывая ветер, ему отвечал отдаленный третий голос: — Провались он, этот доктор! Говорю тебе, от него пользы, как…
Со злыми слезами на глазах Анна спустилась вниз, в трюмный проход, по которому, шипя, перекатывалась вода. По дороге она зацепилась подолом, пытаясь удержаться на скользких ступенях трапа, и снизу доверху разорвала свою длинную юбку; но в общей суматохе она даже не заметила этого.
Дверь каюты брата была не заперта: она то распахивалась настежь, то снова захлопывалась, следуя отчаянным попыткам рулевого выровнять угрожающий крен «Ямайской Девы». Лори лежал навзничь, скатившись в угол своей перекосившейся койки. Его немногочисленное имущество было в беспорядке разбросано вокруг. Он храпел.
Анна громко окликнула его по имени. В окрике ее не было обычных мягких ноток; злость и стыд за брата заставили ее голос звучать резко и решительно. Лори с трудом разлепил опухшие воспаленные веки, затем снова сомкнул их и мгновенно захрапел опять. Анна схватила кружку с полки над его изголовьем и наполнила ее грязной водой из кожаного сливного ведра под умывальником:
— Ну, погоди! Сейчас ты у меня выпьешь…
Смысл слова «выпьешь», по-видимому, дошел до Лори. Он слегка повернул голову и приоткрыл рот, с трудом шевеля ослабевшими челюстями. Без всякой жалости и колебаний Анна вылила ему в глотку полную кружку грязной мыльной воды. Она снова наклонилась к сливному ведру и, пока Лори, лежа навзничь, откашливался и задыхался, ловя ртом воздух в жестоком приступе тошноты, вылила ему в рот еще одну кружку.
Спустя несколько минут Лори пришел в себя достаточно, чтобы попытаться встать на ноги. Его густые рыжие волосы слиплись и торчали в разные стороны от многочисленных повторных окунаний в морскую воду, которая теперь доходила почти до колен на полу каюты. Он был зол, растерян и немного испуган, но Анна не позволила ему пуститься в выяснение отношений:
— Мистер Мэрки потерял ногу! — злобно выкрикнула она ему в лицо. — Слышишь, ты — потерял ногу, борясь со штормом, который всем нам угрожает смертью! Мы все выбиваемся из сил, а ты лежишь здесь, как пьяная свинья! Ему нужен врач, Лори! Ему нужен ты!
С болезненной гримасой Лори попытался пошевелить головой из стороны в сторону:
— Ладно, Ани… Дай мне еще минуту — и я буду на палубе!
Он неуклюже принялся приводить в порядок свой растрепанный костюм. Анна наблюдала за ним, внутренне раскаиваясь за свою вспышку гнева, но твердо решив не просить никаких извинений.
«Ямайскую Деву» сильно бросало. Сломанная мачта рухнула, словно поваленное дерево, увлекая за собой и грот мачту. Это спасло судно, ибо ослабило напор ветра на центральную часть и уменьшило опасный крен, который не позволил бы «Ямайской Деве»и нескольких секунд удержаться на поверхности. Обе мачты свалились за борт вместе с немыслимым переплетением спутанных вант и снастей, и когда весь этот хаос был обрублен матросскими топорами и сброшен в море, судно превратилось в беспомощную игрушку ветра и волн. Непосредственная угроза миновала, но судно потеряло управление, целиком очутившись во власти разбушевавшейся стихии. Почти весь палубный груз был утерян, даже свиньи и куры под аккомпанемент собственного визга и кудахтанья были смыты за борт.
Массивное тело мистера Мэрки было перенесено в сравнительно укрытое место. Его правая нога ниже колена представляла собой сплошную раздробленную массу, сочившуюся лимфой и кровью. Гигантские кулаки моряка были крепко сжаты, и он изо всех сил колотил ими. себя по бедру, словно в надежде на то, что новая боль сможет каким-то образом отвлечь его от жестоких страданий.
19
Твиндек — пространство между верхней и нижней палубами у двухпалубных судов.